– У вас такой мрачный вид, леди Поул, – замечает Николас Кэрью.
Я тут же отвожу взгляд от короля и улыбаюсь.
– Я была далеко отсюда, – говорю я.
– Да, я знаю кое-кого, кому желал бы быть сегодня далеко-далеко отсюда, – тихо произносит он.
– Вот как?
– Я могу помочь вам спасти ее, – серьезно произносит он.
– Мы не можем говорить об этом сейчас, не здесь, – отвечаю я. – И не после того, что сегодня случилось.
Он кивает.
– Я приду в ваши покои завтра после завтрака, если позволите.
Я жду, но он не приходит. Увидеть, что я его ищу, не должны, поэтому я отправляюсь на верховую прогулку с придворными дамами королевы, и когда мы встречаемся с джентльменами для пикника у реки, я сажусь за дамский стол и почти не смотрю в сторону двора. Я сразу заметила, что его там нет.
Я тут же ищу глазами Монтегю. Король сидит за главным столом, королева Джейн рядом с ним. Он ведет себя шумно, смеется, велит принести еще вина и хвалит повара, перед ним огромное блюдо с мясом в тесте, и он выедает мясо длинной золотой ложкой, поднося ее Джейн и капая на чудесное платье королевы мясным соком. Я сразу вижу, что Монтегю там нет. Ни за главным столом, ни среди других джентльменов, состоящих при личных покоях. Я чувствую, как под мышками у меня выступает пот, от которого делается холодно. Глядя на дюжину молодых людей, я понимаю, что нет не только Монтегю и Кэрью, но не сразу вижу, кто отсутствует. Мне вспоминается, как однажды, давно, я искала Монтегю, и Томас Мор сказал мне, что он изгнан от двора. Теперь Томас Мор ушел навсегда, и я не знаю, что с моим сыном.
– Вы ищете сына, – Джейн Болейн, сидящая напротив меня, поддевает вилкой кусочек жареного мяса и принимается грызть его с краешка, изысканная, точно французская принцесса.
– Да, я думала, он будет здесь.
– Не волнуйтесь. Его лошадь захромала, и он вернулся за сменной, – сообщает Джейн. – Не думаю, что его забрали с остальными.
Я смотрю на ее легкую дразнящую улыбку.
– Какими остальными? – спрашиваю я. – О чем вы?
Ее темные глаза прозрачны насквозь.
– Так ведь Томаса Чейни и Джона Расселла забрали для дознания. Лорд Кромвель полагает, что они вступили в сговор, чтобы побудить леди Марию пойти против отца.
– Это невозможно, – холодно произношу я. – Они верные слуги короля, а то, что вы описываете, было бы изменой.
Она прямо смотрит на меня, и в ее красивых темных глазах посверкивает озорной огонек.
– Думаю, да. Как бы то ни было, это не самое худшее.
– Что же может быть хуже, леди Рочфорд?
– Николаса Кэрью арестовали. Вы могли подумать, что он изменник?
– Не знаю, – глупо отвечаю я.
– И ваша подруга, которая служила леди Марии под вашим началом, жена мажордома, ваша подруга леди Анна Хасси! Ее арестовали за участие в заговоре и отвезли в Тауэр. Боюсь, арестуют всех, кто гордился своей дружбой с леди Марией. Буду молиться, чтобы никто не заподозрил вас.
– Благодарю вас за молитвы, – отвечаю я. – Надеюсь, в них не будет нужды.
Монтегю тем вечером приходит ко мне перед обедом, и я бросаюсь к нему и прижимаюсь лбом к его плечу.
– Обними меня, – говорю я.
Он всегда меня стесняется. Джеффри бы крепко обнял меня, но Монтегю сдержаннее.
– Обними меня, – повторяю я. – Мне сегодня было очень страшно.
– Пока нам ничто не грозит. Никто нас не предал, никто не сомневается в твоей верности королю. Генри Куртене не арестован, просто исключен из Тайного совета и взят под подозрение. Уильям Фитцуильям тоже. Фрэнсиса Брайана отпустят.
Я сажусь.
– Сейчас мы не можем увезти принцессу, – говорит Монтегю. – Человека Куртене взяли, он исчез с конюшни. Ни у кого нет ключа от ее двери, никто не может вывести ее из дома. Кэрью платит служанке, но мы не можем с ней связаться без него. Он под стражей, но я не знаю, где именно. Придется подождать.
– Анну Хасси арестовали.
– Я слышал. Не знаю, сколько человек из вашей прежней ричмондской свиты допрашивают.
– Помоги им Бог. Ты предупредил Джеффри?
– Я написал ему, чтобы занялся урожаем и не болтал, – мрачно говорит Монтегю. – Чтобы не пытался увидеться с принцессой, ее снова караулят денно и нощно. Заговор раскололи, как яйцо. У дверей принцессы стоит стража, с нею каждую ночь запирают служанку. Ей даже не позволяют гулять в саду.
– А испанский посол?
Лицо Монтегю мрачно.
– Говорит, что пытается получить разрешение Папы на то, чтобы она приняла присягу, признав, что брак ее родителей был недействительным и что она незаконная дочь, а король глава церкви. Шапуи считает, что ей нужно принять присягу. Ее арестуют, если она этого не сделает.
Он видит ужас на моем лице.
– Арестуют и обезглавят, – говорит он. – Поэтому Шапуи и велит ей подписать, выиграть время, а потом мы ее увезем.
Ей всего двадцать. Всего двадцать лет, и года не прошло с тех пор, как умерла ее мать. Она разлучена с друзьями, ее держат под замком, как грешницу, как преступницу. У нее нет ничего, что могло бы ее поддержать, кроме веры в Бога, и она боится, что по Божьей воле примет мученическую смерть за свою веру.
Судьи, собранные для рассмотрения ее изменнического непослушания королю, недолго борются с совестью и решают еще раз послать в Хансдон, где ее теперь держат как пленницу, не пытаясь скрыть, что она в опале. Они готовят документ, который называют «Подчинение леди Марии», и велят ей его подписать, иначе ей предъявят обвинение в измене. За измену полагается смертная казнь, принцесса знает, что полдюжины людей держат в Тауэре по обвинению в том, что они пытались ее спасти, и их жизнь зависит от того, как она поступит. Она считает, что ее мать была отравлена женой ее отца, что отец обезглавит ее, если она ему не подчинится. Никто не может ее спасти, никто не может даже связаться с ней.
Бедное дитя, бедное любимое дитя. Она подписывает три статьи. Сначала ставит подпись под тем, что признает отца королем Англии и будет подчиняться всем его законам. Потом подписывает признание его верховным земным главой Церкви Англии, а потом – последнюю статью документа:
«Я свободно и искренне признаю и подтверждаю, что брак между Его Величеством и моей матерью был, согласно законам Божьим и человеческим, кровосмесительным и незаконным».
– Она это подписала? – спрашивает Джеффри, ненадолго заехавший в Лондон, чтобы одолжить у меня денег, и с ужасом услышавший новости.
Я киваю.
– Бог один знает, чего ей стоило поклясться Его святым именем, что ее мать была кровосмесительницей и блудницей. Но она подписала, и она принимает, что она теперь леди Мария, а не принцесса и что она незаконная дочь.
– Нужно было увезти ее задолго до всего этого! – в ярости восклицает Джеффри. – Нужно было уехать до того, как туда добрались юристы и перехватили ее!
– Мы не могли, – отвечаю я. – Ты же знаешь, что не могли. Мы откладывали, потому что она болела, потом – потому что думали, что после смерти Анны ей ничто не угрожает, а потом раскрылся заговор. Нам повезло, что мы не в Тауэре вместе с остальными.
Теперь лорд Кромвель выносит в парламент Акт, который постановляет, что король сам должен назвать наследника. Он сам выберет наследника, от Джейн или, – как радостно заявлено в законе, – от любой последующей жены.
– Он собирается снова жениться? – спрашивает Джеффри.
– Он толком не определился, – говорит Монтегю. – Нашу принцессу он отверг, бастард Елизавета лишается титула. В документе ясно сказано, что, если у него не будет детей от королевы Джейн, он может выбрать наследника. Сейчас у него трое детей, все объявлены бастардами, зачатыми им, и он может из них выбирать: истинную принцессу, принцессу-бастарда или герцога-бастарда.
– Все постоянно спрашивают, кого он собирается назвать, – говорит Джеффри. – Пока Билль читали в парламенте, меня то и дело спрашивали, кого король выбрал себе в наследники. Кто-то даже спросил, не назовет ли он наследником Генри Куртене и не восстановит ли в правах нашу семью.
Монтегю коротко смеется.