– Вы ведь знаете, я бы никогда этого не потребовал, – очень тихо говорит Артур. – Его смерти. Я ее не хотел.
– Знаю, что не хотели, – отвечаю я. – Ни вы, ни я тут ни при чем. Это было не в нашей власти. Мы ничего не могли поделать.
– Но я кое-что сделал, – говорит он, искоса глядя на меня. – Толку не было; но я просил отца о милости.
– Это было благородно.
Я не рассказываю ему, что стояла перед королем на коленях, простоволосая, растрепанная, мои слезы капали на пол, а я обхватила ладонями каблук королевского башмака и держалась, пока меня не подняли и не унесли прочь, и муж умолял меня больше не заговаривать об этом из страха, что король вспомнит, что некогда я носила имя Плантагенетов и что в жилах моих сыновей течет опасная королевская кровь.
– Ничего нельзя было сделать. Уверена, Его Светлость, ваш отец, сделал лишь то, что считал верным.
– Вы сможете… – Артур колеблется. – Сможете его простить?
Он не может даже поднять на меня глаза, задавая этот вопрос, он смотрит на наши сомкнутые руки. Бережно поворачивает новое кольцо на моем пальце, траурное кольцо с буквой «У»; Уорик, мой брат.
Я накрываю его руку своей.
– Мне нечего прощать, – твердо произношу я. – Ваш отец поступил так с моим братом не из гнева и не из мести. Он чувствовал, что так нужно, чтобы обезопасить трон. Он сделал это не сгоряча. Его нельзя было поколебать мольбами. Он просчитал, что простые люди Англии всегда поднимутся за кого-то, носящего имя Плантагенет. Ваш отец – думающий человек, осторожный человек, он учтет все шансы, почти как счетовод, вносящий в одну из появившихся теперь книг прибыли – с одной стороны, а убытки – с другой. Речь больше не идет о чести и верности. Речь о расчете. Мой убыток в том, что моего брата сочли угрозой, и ваш отец вычеркнул его.
– Но он не был угрозой! – восклицает Артур. – И по чести…
– Он никогда не был угрозой; все дело в имени. Его имя было угрозой.
– Но это ведь и ваше имя?
– О нет. Меня зовут Маргарет Поул, – сухо произношу я. – Вам это известно. И я стараюсь забыть, что родилась под другим именем.
Невеста Артура приезжает, лишь когда ей исполняется пятнадцать. В конце лета мы отправляемся в Лондон, и у Артура, его матери и меня два месяца на то, чтобы заказать наряды, созвать портных, ювелиров, перчаточников, шляпников и швей; собрать молодому принцу гардероб и пошить красивый наряд ко дню свадьбы.
Принц беспокоится. Он часто ей писал: возвышенные письма на латыни, единственном языке, который понимают они оба. Моя кузина королева настоятельно просила, чтобы инфанту учили английскому и французскому.
– По-моему, жениться на чужестранке, с которой словом не можешь перемолвиться, – это варварство, – бормочет она, обращаясь ко мне, когда мы вышиваем новые рубашки Артура у нее в покоях. – Им что, завтракать, посадив между собой посла, чтобы переводил?
Я улыбаюсь в ответ. Редкая женщина может свободно говорить с любящим мужем, и мы обе это знаем.
– Научится, – говорю я. – Ей придется научиться нашим обычаям.
– Король собирается ехать на южное побережье, встречать ее, – говорит Елизавета. – Я просила его дождаться и устроить ей встречу в Лондоне, но он сказал, что возьмет с собой Артура и они поскачут, как странствующие рыцари, чтобы сделать инфанте сюрприз.
– Знаете, не думаю, что испанцам нравятся сюрпризы, – замечаю я.
Все знают, что они – очень церемонный народ; инфанта жила почти в заточении в бывшем гареме дворца Альгамбра.
– Она обещана, она была обещана двенадцать лет назад, и теперь ее доставят, – сухо отвечает Елизавета. – Что ей нравится, а что нет, не так и важно. Ни для короля и, возможно, уже даже ни для ее матери и отца.
– Бедное дитя, – говорю я. – Но ей не мог достаться жених краше и добрее Артура.
– Он славный молодой человек, правда? – Лицо матери теплеет от похвалы сыну. – И он опять вырос. Чем вы его кормите в Уэльсе? Он уже выше меня, думаю, будет таким же высоким, как мой отец.
Она осекается, словно это измена – упомянуть ее отца, короля Эдуарда.
– Будет таким же высоким, как король Генрих, – прихожу я ей на помощь. – И, будет на то воля Божья, из нее получится такая же хорошая королева, как из вас.
Елизавета дарит мне одну из своих ускользающих улыбок.
– Может быть, и получится. Может быть, мы подружимся. Думаю, она может быть немного на меня похожа. Ее растили королевой, как и меня. И мать у нее решительная и отважная, какой была моя.
Возвращения жениха и его отца из рыцарского странствия мы ждем в детской. Маленького принца Гарри, десяти лет от роду, разволновали эти приключения.
– Он подскачет и возьмет ее в плен?
– О нет, – отвечает его мать, сажая на колени свою младшую девочку, пятилетнюю Марию. – Так не пойдет. Они приедут туда, где она остановится, и попросят их принять. Потом станут расточать ей похвалы, может быть, пообедают с ней, а потом уедут наутро.
– А я бы подскакал и взял ее в плен! – похваляется Гарри, поднимая руки, словно сжимает вожжи, и галопируя по комнате на воображаемой лошади. – Я бы подскакал и тут же на ней женился. Она слишком долго не ехала в Англию. Я бы не снес промедления.
– Снес? – спрашиваю я. – Что за слово такое «снес»? Что, скажите на милость, вы читали?
– Он все время читает, – с любовью отзывается его мать. – Такой ученый. Читает романы и богословские труды, молитвы и жития святых. По-французски, по-латыни и по-английски. Начал учить греческий.
– И еще я музыкант, – напоминает нам Гарри.
– Очень одаренный, – с улыбкой уверяю его я.
– И езжу верхом, на больших конях, не просто на маленьких пони, и с ловчей птицей тоже умею управляться. У меня есть своя собственная, ястреб по имени Рубин.
– Вы, без сомнения, истинный принц, – говорю ему я.
– Мне нужно поехать в Ладлоу, – отвечает он. – Поехать в Ладлоу с вами и вашим мужем и выучиться управлять страной.
– Мы будем вам очень рады.
Он прекращает скакать по комнате, подходит, встает коленями на стул передо мной и обхватывает ладонями мое лицо.
– Я хочу быть хорошим принцем, – очень серьезно произносит он. – Правда хочу. Что бы ни поручил мне отец. Править Ирландией или командовать флотом. Куда бы ни послал. Вы не поймете, леди Маргарет, потому что вы не Тюдор, но это призвание, божественное призвание – родиться в королевской семье. Это судьба – родиться в роду королей. И когда моя невеста приедет в Англию, я поеду ей навстречу, переодевшись, чтобы она увидела меня и сказала: «О! Кто этот красивый юноша на таком огромном коне?» А я скажу: это я! И все закричат: ура!
– Все пошло не так, – мрачно говорит Артур матери.
Он приходит в ее покои перед обедом, пока королева одевается. Я держу ее корону, глядя, как служанка расчесывает ей волосы.
– Когда мы добрались, она уже легла, и прислала сказать, что не сможет нас принять. Отец не хотел мириться с отказом, он стал советоваться с лордами, которые нас сопровождали. Они согласились… – Артур опускает глаза, но мы обе видим его негодование. – Разумеется, они согласились, кто бы стал спорить? И мы поехали под проливным дождем к Догмерсфилдскому дворцу и настояли, чтобы она нас приняла. Отец пошел в ее личные покои, думаю, они поругались, а потом она вышла, в ярости, и мы сели за стол.
– Какая она? – спрашиваю я в тишине, когда все замолкают.
– Откуда мне знать? – жалобно отзывается Артур. – Мы едва перемолвились парой слов. С меня просто натекло по всему полу. Отец велел ей танцевать, и она исполнила испанский танец с тремя своими дамами. На ней была густая вуаль, так что я не видел ее лица. Наверное, она нас ненавидит за то, что заставили ее выйти к ужину, когда она отказалась. Она говорила по-латыни, мы обменялись парой фраз о погоде и о ее путешествии. Она очень страдала от морской болезни.
Я едва не смеюсь в голос, глядя на его унылое лицо.
– Ах, юный принц, не падайте духом! – говорю я, обнимая его за плечи и прижимая к себе. – Все только начинается. Со временем она вас полюбит и оценит. Она оправится от морской болезни и выучится говорить по-английски.