Но продолжаешь ты лить,
Дождь,
Словно по сердцу и в душу
Бьешь,
Словно не хочешь покоя,
Дождь…
Что же со мною такое,
Дождь?
Когда во время концерта ведущий объявил мое выступление, я, решительно шагнув на сцену, провозгласила:
– Унылая музыка Дождя. Неизвестный английский автор.
Все-таки я любила эпатаж! Иначе как объяснить то, что я отважилась в тот же день продекламировать со сцены это свежеиспеченное стихотворение? Пусть даже анонимно. Впрочем, мне было нечего терять.
Публике понравилось: зал буквально рванул аплодисментами.
– Почему же ты не прочитала эту чудную балладу на конкурсе? – спросила ничего не заподозрившая классная руководительница. – Тогда бы точно получила первое место.
Я лишь криво усмехнулась: победа мне могла достаться в одном-единственном случае: если бы председателем жюри был кто угодно, только не мой родной отец.
Отчего же все всегда убеждены, что быть дочерью известного человека – залог успеха? Отнюдь!
– Саша, можно вас на минуточку?
Повернувшись на голос, я сама себе не поверила. На меня смотрели иссиня-голубые глаза парня из команды телевизионщиков. Когда он, высокий, статный, в модных джинсах и кожаном пиджаке, едва появился в стенах школы, все старшеклассницы дружно заволновались. Просто рябь какого-то нездорового возбуждения пробежала по девичьим рядам. На протяжении всего вечера ему строились глазки, передавались записочки, а он будто бы не замечал эту повальную заинтересованность. Или был таким избалованным, что мог себе позволить невозмутимо заниматься своей работой, не реагируя ни на какие призывы со стороны активной девичьей половины?
А я… Я лишь вздохнула, увидев его впервые. Конкуренция была так многообразна и многолика, что я сразу же подавила в себе желания, мечтания и кокетливые позывы. И ушла печалиться к окну на втором этаже.
– Так можно вас, Саша?
Что означает сей вопрос, это его нежданное внимание, да и откуда, собственно, ему известно мое имя?
– Меня? – глупо переспросила я. – Вы не ошиблись?
– Именно вас.
– Да, слушаю, – едва произнесла, сдерживая клокочущее сердце.
– Скажите, Саша, а если я вам дам номер своего телефона, вы позвоните?
– Вы решили таким образом опробовать на мне метод Шахиджаняна? – не растерялась я.
Дело в том, что выступающий на вечере известный журналист-психолог, отвечая на вопрос школьника: «Как проверить, нравлюсь ли я девочке?» – ответил: «Дай ей свой номер телефона. Позвонит – нравишься, нет – значит, нет».
– Метод Шахиджаняна? – переспросил телевизионщик. – Вовсе нет. Я просто хочу пообщаться с вами вне стен школы.
– А вы работаете на телевидении? – спросила я, подавляя волнение.
– Да, но это не имеет никакого значения, – проговорил он быстро, видно, в моем вопросе он учуял предвзятость.
Что значит – никакого значения? Для меня или для него?
– Ну, хорошо, давайте ваш телефон, – как можно небрежнее произнесла я.
Он протянул мне небольшой листок бумаги, на котором уже был заранее написан номер телефона и имя – Денис.
Это было мое любимое мужское имя! И сам он был настолько великолепен, что я на целые сутки погрузилась в какое-то сомнамбулическое состояние. Я не могла поверить, что залетный принц, проигнорировавший целую толпу девушек, большинство из которых были признанными школьными красавицами, остановил свой искушенный взор на мне. Такого со мной еще не случалось!
Я готова была позвонить ему сразу же, как только добралась до телефона. Но проявила немыслимую силу воли. Я вела борьбу сама с собой целых двое суток. Больше выдержать не могла.
– Алло, – смущенно произнесла я, – Денис? Это Саша.
– Привет, Саша! – воскликнул он обрадованно. – Долго же ты собиралась с духом!
– Уроков было полным-полно, – по-глупому ответствовала я.
– Ну, справилась? Помощь не требуется?
Представив, как он улыбается, я покраснела. Хорошо, что он этого не видел.
– Я хотела бы узнать, Денис, а сколько вам лет?
– Ужасно много, – вздохнул он, – двадцать!
Ого! Да он просто старик. Мне-то всего пятнадцать. Что скажут родители? Подружки зато обалдеют.
– И давно вы работаете на телевидении?
– Недавно. Я полгода как вернулся из армии.
Час от часу не легче. Бывалый мужчина. Чем я могу быть ему интересна? Ужасно хочется узнать, да неудобно. Подумает еще чего…
– Если вопросов больше нет, предлагаю встретиться.
Ой. Так скоро? Я так не могу. Точнее, не умею. Не знаю как, потому что.
– Встретиться? Где? И что мы будем делать? – спрашиваю подозрительно.
Ответ обезоруживает:
– Я покажу тебе самое красивое место в Москве. Ты хорошо знаешь Москву?
– Наверное, хорошо. Да не могу взять в толк, где оно – самое красивое место?
– Давай до завтра? Всё увидишь своими глазами.
Я летела в школу на крыльях. Звенела капель, светило солнышко, в воздухе струилась свежесть и надежда – для меня наступила самая настоящая весна.
О, весна без конца и без краю —
Без конца и без краю мечта! —
нараспев повторяла я стихи Блока.
Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
И приветствую звоном щита!..
На химии с физикой я нетерпеливо ерзала, не находя нужного положения собственного тела. На литературе вызвалась читать Блока и настолько выразительно прочла, что получила заслуженную пятерку. На биологии дремала, утомившись.
После уроков старалась ступать как можно медленнее, чтоб растянуть время до свидания – моего первого настоящего свидания. Впереди было больше двух с половиной часов – целая вечность.
Интересно, что Денис нашел в такой худосочной дурнушке, как я? Хотя за последние полгода я всё же чуточку поправилась, точнее, налилась соком, по выражению мамы. И стала себя заставлять ходить с прямой спиной, медленнее, вдумчивее. Правда, по поводу внешних данных иллюзий как никогда не было, так и не возникло: до Лизы мне было далеко.
Что же его могло во мне привлечь? Может быть, у него извращенный вкус? Или он предпочитает дурнушек?
Я остановилась напротив своего любимого универмага. Сменой декораций внутри витрины также радостно отмечалась весна. Мрачные и тяжелые верхние одежды с меховыми воротниками и опушками уступили место демисезонным твидовым и кашемировым пальто, одно из которых словно магнитом приковало мое внимание. Оно было необыкновенным: цвета топленого молока, двубортное, с красивым воротником и широким поясом. Из-под воротника выглядывал бежевый шарф в элегантную клетку.
Подобный наряд не имел ко мне никакого практического отношения, но тем не менее он меня попросту околдовал. Минут десять я безотрывно любовалась им, мысленно примеряя на себя и отгоняя мысль о нашем взаимном несоответствии.
«Наверное, такие вещи предназначаются исключительным персонам, – грустно вздохнула я, – вон, как та, например, – краем глаза узрела в зеркальном отражении очаровательную девушку. Она стояла неподалеку и тоже любовалась выставленной в витрине моделью. Примерно столько же времени, сколько и я. И уходить явно не собиралась. Я повернула голову, чтобы получше разглядеть ее, но не увидела никого. Огляделась – никого нет. Ни справа, ни слева. Я одна стояла на тротуаре перед магазином. Вгляделась вновь в отраженный в витрине силуэт и не поверила своим глазам: из анфилады отражений на меня смотрела не просто привлекательная девушка, не какая-нибудь симпатичная или милая, а настоящая красавица! И этой красавицей была я! Я?!
Открытие так поразило меня, что я зашла в магазин и, преодолевая опасение услышать отказ, приценилась к увиденному в витрине пальто. Продавщицу, однако, не удивил мой вопрос, она предложила мне примерить единственный оставшийся в наличии экземпляр.
– Вам идет, – воскликнула она с плохо скрываемой завистью, когда я в него погрузилась, нет, скорее так: окуталась им. – Повезло же быть такой худенькой! Это последняя модель, и осталась она непроданной только потому, что сорок второго размера. Кстати, цена на него сильно снижена. Берете?
Я попросила отложить пальто, пулей помчалась домой и слёзно умолила сердобольную бабушку дать мне денег на покупку в счет скорого дня рождения.
Облачившись в обновку, спустилась в метро и поехала к «Университету». Не успев осмыслить до конца сказочное преображение, всю дорогу глазела в вагонные окна, беззастенчиво любуясь собой. Никак не получалось свыкнуться с мыслью, что прекрасная девушка в отражениях – не кто-либо, а я! Я! Я!