Таксист взял их и со словами «Я сейчас» нырнул в темноту.
Лена стояла, глотая холодный февральский воздух, — и вдруг та же самая боль, что и в саду, неожиданная и резкая, пронзила ее. «Черт, что происходит?» — со страхом подумала она, чувствуя, как ее лоб покрывается испариной. Такого еще не было. Ее напугало то, что на этот раз боль была сильнее и как будто обожгла ее изнутри, словно ту невидимую иглу еще и накалили на огне.
Она повесила сумочку на плечо и осторожно помассировала левую сторону груди.
— Все в порядке, — послышался голос таксиста. — Можно ехать дальше.
— Хорошо, — она не совсем уверенно сделала первый шаг, но боль уже прошла.
— Там в разговоре с офицером… — начал водитель, когда они подходили к машине. — Наверное, у вас есть на то причины.
Лена сразу поняла, что он имеет в виду.
Таксист остановился у «шевроле» и закурил.
— Знаете, пятнадцать лет назад моего брата расстреляли за связь с оппозиционной группировкой, — неожиданно проговорил он. — Причем он сам не знал, с какой. Никаких доказательств не было, но хватило и одного доноса. Его бросили в «Кадмию», тюрьму в пригороде Багдада. Слышали о такой? Пытали. Конечно, он признался — кто мог выдержать такие пытки? Через неделю после этого его расстреляли. Ему повезло, что досталась такая легкая смерть. Другим, я знаю, перерезают горло. Семье даже не выдали тело, и никто не знает, где он похоронен. Какое там «похоронен» — просто закопан!
Лена молчала. Что здесь можно было сказать?
— Я, между прочим, имею высшее образование, преподавал филологию в Багдадском университете. Высокая зарплата, уважение коллег, льготы — все было. Я даже опубликовал несколько научных работ. После случившегося меня тут же уволили. На работу не брали никуда — даже в уборщики мусора. В конце концов, удалось устроиться таксистом. Можно сказать, повезло. Вот, кручу баранку уже полтора десятка лет. Знакомые, кстати, до сих пор говорят, что я больше похож на профессора, чем на таксиста. Как я могу относиться к этому режиму?
Как я могу относиться к этому режиму? Буквально то же самое ей сказал много лет назад Ахмед.
Шофер распахнул дверцу и сел за руль. Она устало опустилась рядом. Почему он не заводит мотор?
— Я ведь немало езжу на Амман, мадам, — продолжал таксист. — Особенно в последнее время, когда почти все прямые рейсы на Багдад и из Багдада отменены. Так что расписание многих рейсов я знаю.
К чему он клонит? Она напряглась и, нащупав в сумочке пачку сигарет, нервно достала одну, но, вспомнив о недавнем приступе, решила повременить.
— Вы сказали мне, что боитесь опоздать на самолет. Но рейс на Москву — не ночью, а днем, в два часа. У вас в запасе еще уйма времени.
— Что… что вы хотите этим сказать?
— Только то, что вы, по-видимому, не столько спешите на самолет, сколько торопитесь покинуть Ирак. Верно?
— Вы… вы ошибаетесь, — не очень уверенно возразила женщина.
— Наверное, у вас есть на то причины, — повторил он и повернул ключ зажигания.
Эпилог
21 февраля 2000 года
Авиарейс Амман — Москва
За десять с лишним лет работы на международных авиалиниях Анжела Веригина научилась читать пассажиров, как книгу. Она могла с ходу определить, кто из них закажет вино, кто — «фанту» или апельсиновый сок, кто сможет обойтись без сигареты все три или четыре часа полета, а кто, не выдержав и получаса, побежит дымить в хвост самолета к туалету. Анжела могла с большой степенью достоверности угадывать профессию своих «подопечных» и даже сказать, кто начнет заигрывать с ней, а кто уткнется в журнал или, опустив спинку кресла, будет спать до самой посадки — разумеется, не пропустив при этом момент раздачи аэрофлотовской курицы. Проходя по «Шереметьево-2», Анжела, бросив небрежный взгляд на ту или иную группу, могла почти безошибочно сказать: эти собираются на жаркие египетские курорты, а те — в шоп-тур по Греции. Ее удивительные способности приводили подруг и пилотов в восторг.
Были, конечно, и сбои. Как, например, во время этого полета. Женщина с черными крашеными волосами на месте 24А оказалась для Анжелы загадкой. Она не походила ни на бизнесвумэн, ни на жену преуспевающего российского бизнесмена, которые в последнее время валом повалили на Ближний Восток. Не напоминала она и супругу какого-нибудь эсэнгэвского дипломата или депутата Госдумы.
Женщина поразила Анжелу своей бледностью. Это была бледность либо очень больного человека, либо, наоборот, выздоравливающего после долгого и тяжелого недуга. Она устало опустилась в кресло, бросила равнодушный взгляд на бетонную полосу аэропорта и взяла журнал. Ее сосед, араб средних лет, сосредоточенно копался в разложенных на откидном столике бумагах.
Анжела немедленно почувствовала к незнакомке симпатию и сочувствие — как к близкому человеку, попавшему в беду или пережившему недавно серьезное потрясение.
— Выпьете соку или минеральной воды?
— Нет, спасибо. Может быть, чуть позже, — женщина раскрыла журнал, и Анжела отошла, чтобы заняться другими пассажирами.
Десятью минутами позже «ТУ-154» начал выруливать на взлетную полосу, и салон наполнился ровным гулом двигателей.
Уже в полете, толкая по проходу тележку с напитками, Анжела заметила, как женщина, сунув руку под куртку, украдкой трет левую сторону груди.
«Похоже, сердечница», — подумала Анжела и, приблизившись к ней, спросила:
— Вам нехорошо?
— Нет-нет, сейчас все пройдет. Просто я очень устала…
Через какое-то время незнакомка опустила шторку окна и, откинув спинку сиденья, задремала.
Полчаса спустя Анжела, проходя мимо, обратила внимание на то, что женщина сидит, так и не изменив за все время позы.
Нехорошее предчувствие овладело ею.
Стюардесса, перегнувшись через арабского бизнесмена, сосредоточенно суммировавшего с помощью калькулятора колонки цифр в блокноте, склонилась над женщиной, тронула ее за плечо — и стремглав бросилась по проходу к кабине пилотов.