– Адаб, сообщи на кухню, чтобы принесли сладости и шербет.

Конечно, шербет подают только султану, но Роксолана знала, что ей не откажут, она не визири Дивана, которые рядом с султаном вынуждены довольствоваться простой водой из фонтана, в ее кухне тоже готовят прекрасные шербеты.

– Проходи, Амани, присаживайся рядом с Нурбану, я хочу видеть обеих главных наложниц своих сыновей.

Она нарочно подчеркнула, что они обе наложницы, хотя Нурбану всем твердит, что она Селиму жена.

Присели, стараясь не касаться рукавами и даже подолами. Напряженные, понимающие, что не просто так позвала султанша, не поболтать, такого за Хуррем не водилось.

– Как мои внуки? – Жестом остановила Нурбану, раскрывшую рот, чтобы подробно сообщить о Мураде. – Мурада я сегодня видела, он здоров и весел, а как Мехмед? – Это вопрос Амани.

Та смутилась, словно уличили в чем-то недозволенном, хотя свекровь спрашивала всего лишь о здоровье старшего из сыновей.

– Хорошо, он тоже здоров и весел.

– Я хочу, чтобы вы поняли: воспитывать мальчиков надо как будущих султанов. Любой из них может стать султаном, если на то будет воля Аллаха. Я также хочу, чтобы они обучались одинаково хорошо, хочу следить за их воспитанием. Нужно подумать, как это сделать.

Расторопные служанки уже бегом принесли сласти, которых на кухне султанши всегда было много, хотя она сама сладкого старалась избегать, а последние недели и вовсе почти ничего не ела. Внутри так сильно все болело, к горлу подкатывала тошнота, что иногда думать о еде не хотелось, не то что рот открывать, чтобы откусить кусочек. Султанша снова побледнела и похудела, это заметили все. Лечение не пошло впрок.


Когда вернулся Сулейман, Роксолана призналась, что не спросила Баязида о лже-Мустафе, слишком тяжелый вышел разговор и без того.

В ответ султан усмехнулся:

– Можно не спрашивать, это неважно. Он поднимет бунт, как только получит возможность сделать это.

– Баязид поклялся, что ничего не сделает, пока я жива, даже если это будет грозить ему самому смертью.


Прошло не так много времени, и Сулейман снова позвал жену поговорить о шехзаде Баязиде.

– Что случилось, Повелитель?

– Хуррем, сын не держит слова.

– Он выступил против?

– Нет, пока не выступил, но Баязид затеял переписку с шахом Тахмаспом. Наследник престола Османов дружит с персидским шахом, нашим давним противником? Три года назад я за это казнил Мустафу. Хуррем, почему наши сыновья ставят власть выше всего остального?

Она усмехнулась:

– А разве остальные не так? Разве вся история Османов не такова? Всегда ради власти убивали родственников, даже братьев, сыновей и отцов.

– Ты… оправдываешь?

– Нет, но и закон Фатиха не поможет прекратить эту резню и восстания одного против другого. Чем ближе человек к власти, тем больше у него шансов погибнуть от руки близкого человека.

– Неужели этого не переломить? Я думаю не о себе, но противостояние может развалить огромную империю. Стоило ли стольким поколениям Османов ее создавать и укреплять, чтобы соперничающие братья все разрушили? Тахмасп только и ждет, чтобы принцы сцепились между собой…

– Повелитель, вы пригрели у себя брата шаха Тахмаспа, он отвечает вам тем же.

– Напиши Баязиду, что, если не хочет участи Мустафы, пусть выбросит из головы мысли о противостоянии.

Роксолане пришлось почти прикусить язык, чтобы не ответить: «Почему бы вам самому об этом не написать?»

Но она поклонилась:

– Как прикажете, Повелитель.

– Я просил называть меня по имени. Ты так и не простила мне Каролину? Нелепо, ты взрослая женщина, а придаешь значение мелочам.

И снова она промолчала, не возразив, что Каролина вовсе не была мелочью, недостойной внимания.

– Позвольте мне уйти?

– Да, иди.

Роксолана отправила сыну короткое письмо, всего с одной фразой:

«Баязид, что ты делаешь?»

Он ответил еще короче, одним словом:

«Защищаюсь».

И стало ясно, что примирения не будет.

А внутри все болело сильнее и сильнее, и бледность уже не скрыть ничем, и то, что дурнота временами становилась невыносимой, как и боль, тоже.


Но следом за письмом к шехзаде отправился и особый посланник. Роксолана вызвала к себе Аласкара – шпиона, уже не первый год ей служившего, того самого, в которого была влюблена ее внучка Хюмашах. Сначала казалось, что эта их взаимная влюбленность ненадолго, но Роксолана не противилась, помня, насколько поэтично первое чувство.

Но шли годы, а первое чувство не проходило, напротив, оно переросло в настоящее. Они виделись всего несколько раз, всегда в присутствии султанши, даже за руки не взялись ни разу, и писем много не написали, потому что Аласкар постоянно на секретных заданиях.

Хюмашах клялась, что не выйдет ни за кого другого, кроме Аласкара. Роксолана была не против, конечно, если тот перестанет мотаться по свету и выполнять опасные задания. Правда, нужно убедить в таком браке Сулеймана, но султанша надеялась, что ее влияния хватит.

И вот теперь решила, что отправит Аласкара к Баязиду, а после возвращения у нее будет веский повод поговорить с султаном на тему замужества внучки.

Аласкар задание выслушал молча, поклонился:

– Все выполню, султанша. Но у меня есть просьба…

– Хочешь поговорить с Хюмашах? Она сейчас придет. Будь осторожен, Аласкар, почему-то мне тревожно.


Влюбленные беседовали в кабинете Роксоланы в ее присутствии. Хюмашах даже яшмак не опустила, все чинно и благовоспитанно.

Роксолана старательно делала вид, что занята делами и не слушает, о чем идет разговор, но, конечно, все слышала.

Она просила быть осторожней, он убеждал, что на сей раз задание очень легкое, бывал в куда более опасных переделках.

– Что может быть опасного в том, чтобы побыть у шехзаде Баязида? Когда вернусь, сам отправлюсь к Повелителю, просить тебя в жены.

Роксолана постаралась сдержать улыбку – храбрец!

Но Аласкар и впрямь был храбрецом, это он нашел в горах Румелии лже-Мустафу и заманил его в ловушку, а недавно вернулся после того, как надежно спрятал внука султана Джема. Этот человек, живущий на острове среди рыбаков, и понятия не имел, что является двоюродным братом всемогущего султана и мог бы жить в роскоши и довольстве.

Когда-то его ребенком вывезли из осажденной крепости Родоса, подменив другим. Сулейман, взяв крепость, тогда казнил сына султана и того мальчишку, поскольку это были претенденты на престол. Спасенный внук султана жил у рыбаков и ничего не знал о своем происхождении. Его до нужного часа держал в запасе Кара-Ахмед-паша.

Когда пашу казнили, тайна осталась известной только Аласкару. Он рассказал ее султанше, и Роксолана отправила ловкача перепрятать молодого человека, потому что не он сам, так его именем мог быть поднят бунт.

Вот эта страшная угроза – бунт против законной власти – висела над всеми султанами постоянно. Казалось, у справедливо правившего и любимого народом Сулеймана такой угрозы не было, но это только казалось.

Теперь Аласкару предстояло отправиться к шехзаде Баязиду, чтобы шпионить за ним, выяснить, действительно ли Баязид ведет переписку с шахом Тахмаспом, и как-то помешать этому, спровоцировав их недоверие.

Опасно, конечно, но не больше, чем всегда.


Хюмашах решимости любимого добиваться женитьбе на ней была рада.

Роксолана тоже.

– Хюмашах, вот вернется Аласкар, поговорим с султаном, он не откажет…


Но легко говорить, и куда трудней сделать. Нет, не потому, что Роксолана передумала, она просто мало что уже могла. Как ни берегли султаншу, а не волноваться невозможно. Волнения сразу сказались на ее болезни, та вернулась, причем в более жестоком варианте. Произошло то, чего так боялся Заки-эфенди, – болезнь стала необратимой…


Наступил страшный день, когда Роксолана не смогла подняться с постели, пыталась и не смогла. Боль стала сильней, она превратила внутренности в раскаленный очаг внутри, заставила застонать.

Уже не помогали отвары и настойки Заки-эфенди, не мог помочь и Иосиф Хамон. На вопрос, следует ли ей снова отправиться на воды, чтобы пройти новое лечение, отвел глаза.

– Госпожа, Заки-эфенди предупреждал вас, что нельзя сильно волноваться и переживать – это вызовет обострение болезни и мы не сможем с ней справиться. Никто не сможет.

– Теперь поздно?

И снова старый лекарь отвел глаза: