— Эй, Сэм! Она хочет тут издавать газету…
— Газету? Ну и ну… Такие, значит, дела… Тогда надо за вами хорошенько присмотреть, верно?
Сэм издал нервный смешок, схватил перо, окунул в чернильницу и протянул его Саре, одновременно кладя перед ней листок для регистрации. Ставя свою подпись, она чувствовала, что десятки глаз следят за ее рукой.
Свершив эту формальность, Сара с улыбкой отдала Сэму ручку.
— Приветствую вас в «Большой Центральной», — изрек он. — С вас полтора доллара за ночь.
— Плата вперед?
— Да. Пожалуйста, золотым песком.
Он тронул рукой весы, стоящие рядом на стойке, и оставил их чашки качаться.
Сара выпрямилась, посмотрела прямо в круглые очки клерка.
— Но, мистер Пиплз… Я провела сейчас пять дней и шесть ночей в шайеннском дилижансе. Зная о том, какие нападения и грабежи случаются на пути, могли вы серьезно подумать, что я такая дура, чтобы возить с собой золото?
Лицо клерка продолжало пылать, в поисках поддержки он посмотрел на окружавших Сару мужчин.
— Из-звините, м-мисс Меррит, я всего лишь ночной дежурный. Это не моя гостиница. Но у нас т-такое п-правило — платить вперед и расплачиваться только золотом.
— Прекрасно. — Она поставила свою картонку на стойку и начала развязывать веревки. — Все мои деньги в чеках Уэллс Фарго. Если вы обменяете хотя бы один из них на золотой песок, я с удовольствием заплачу вам аванс.
Из черного кисейного кошелька она вынула стодолларовый чек, протянула Пиплзу.
Тот снова бросил смущенный взгляд на толпу мужчин.
— У меня н-нет т-такого количества золота, м-мисс. Вы можете утром обменять его в банке,
— А пока?
Она смотрела на него с решительным видом.
Один из мужчин спросил:
— Хочешь, чтобы она ночевала на улице, Сэм?
— Мистер Уинтерс д-дал мне указания… — Чем больше клерк волновался, тем сильнее заикался. — Он-на м-может п-переночевать в х-холле… Это в-все, что я м-могу п-предложить.
— В холле!.. Она?!
На стойку, рядом с весами, шлепнулся кожаный кошелек.
— Возьми золотишко отсюда!
Еще один кошелек упал рядом. И еще… и еще…
— Бери из моего!
— Из моего тоже!
Около дюжины кошельков громоздились на стойке.
Сара повернулась к мужчинам, прижав руку к груди.
— Спасибо вам, большое спасибо, — произнесла она с чувством, — только я не могу принять ваше золото.
— Почему же?
— Там, откуда мы достаем, его хватает, Правда, ребята?
— Черт меня побери, если неправда!
— Здесь настоящее Эльдорадо!
В воздух взметнулись руки с пивными кружками и без них, раздались крики «ура», после чего послышались звучные глотки.
Сэм Пиплз выбрал один из кошельков, аккуратно высыпал из него золотой песок на весы: из расчета двадцать долларов за унцию. Кучка стоимостью в полтора доллара выглядела так несолидно, что было непонятно, зачем поднимать вокруг нее столько шума.
Когда владельцы разобрали обратно свои кошельки, стало ясно, что плата за постой взята из принадлежащего высокому долговязому мужчине с туповатой улыбкой на лице. У него были водянистые глаза с красными веками и выпирал кадык, а сам мужчина раскачивался на пятках, словно под сильными порывами ветра.
— Спасибо вам, мистер… — проговорила Сара. Он продолжал качаться и улыбаться в блаженном опьянении.
— Брэдиган, — подсказал Рис. — Его имя Патрик Брэдиган.
— Спасибо, мистер Брэдиган.
Тот накренился в сторону Сары с таким видом, будто хотел вглядеться в нее, хотя вряд ли был в состоянии различить ее черты — его глаза разъезжались в разные стороны.
— Завтра же верну вам долг, как только откроется банк.
Долговязый произвел вялое движение рукой, означавшее, видимо, «ладно, хорошо», кто-то засунул мешочек с золотом ему в карман.
— Где мне найти вас? — продолжала Сара.
— Что еще я могу сделать для прекрасной леди? — пробормотал он.
— Брэдиган немного перебрал сегодня, — объяснили Саре из толпы. — Не соображает, кто за кого платил.
Они собрались нести ее чемоданы наверх в номер, но Сэм Пиплз воспротивился.
— Вы разбудите всех моих постояльцев! Джентльмены, пожалуйста, прошу вас, возвращайтесь в салун, откуда пришли.
— Все твои постояльцы еще в салуне!
— Тем более присоединяйтесь к ним, — умолял он. Наконец все сопровождавшие Сару ушли, размахивая руками и шляпами и хором желая «доброй ночи» «прекрасной маленькой леди», что не совсем соответствовало действительности.
Сара была ростом намного больше пяти футов[1], с прямыми каштановыми волосами, и нос у нее, как она сама считала, был более длинный, а губы более тонкие, чем следовало. Зато глаза совсем неплохи — голубые, с живым блеском, оттененные густыми ресницами. Это придавало ей привлекательность, но все равно никто, даже обладающий самым ярким воображением, не назвал бы ее «прекрасной». Этой девушке в длинных чулках и с длинным лицом никогда еще мужчины не уделяли столько внимания, сколько сегодня за последние четверть часа.
— Я определю вас в комнату на третьем этаже. — Довольный благополучным разрешением конфликта Пиплз подхватил один из чемоданов Сары. — Она у нас самая теплая.
Он повел ее через все здание, основной отличительной чертой которого были размеры. Оно было огромное, но сырое, во всех смыслах этого слова, неоштукатуренное, с голыми окнами без занавесок, тусклое и невыразительное, и единственными яркими пятнами на этом фоне являлись большая фарфоровая плевательница да еще настенный календарь с изображением водопада за стойкой. Полы были из свежих сосновых досок, еще хранящих дух лесопилки; стены — из брусьев, с многочисленными клиньями и щелями, исторгающими смоляные слезы, а те места, где повыпадали сучки, напоминали пустые глазницы.
Лестница, расположенная сразу за конторкой, привела их к началу темного узкого коридора, посреди которого свисала со стены масляная лампа, а под ней стояло большое помойное ведро, накрытое крышкой.
Сэм остановился возле третьей комнаты слева и открыл дверь, сложенную из планок зигзагообразной формы.
— Вода в кувшинах за дверью, — пояснил он, — но только по утрам. Для мусора ведро вон там, видите? Спички на полке слева от двери… Сейчас принесу ваш второй чемодан.
Когда он вышел, Сара нашла узкий спичечный коробок и зажгла лампу над кроватью. В мутном оранжевом свете предстала перед ней комната… «Боже, куда меня угораздило заехать?..»
Стены такие же, как внизу в холле, — голью доски, из щелей задувает ветер. Над головой обнаженные балки потолка, окна без занавесок, почти никакой мебели: кровать из темной трубчатой жести да столик с лампой; ни скатерти, ни хотя бы салфетки — ничего… Нет даже верхнего покрывала, просто шерстяное зеленоватое одеяло и подушка… слава Богу с муслиновой наволочкой.
Сара откинула одеяло, увидела простыни, тоже из муслина, потрогала матрац — мягкий, набитый соломой пополам с ватой — и вздохнула с некоторым облегчением.
Еще в комнате была этажерка, на ней стояли кувшин и таз. В самом низу, за дверцей, фарфоровый горшок.
Сара как раз закрыла эту дверцу, когда вошел Сэм Пиплз со вторым чемоданом.
— Я не ела с самой середины дня, — объявила ему она. — У вас ничего не найдется?
— С-столовая уже закрыта, извините, мисс. Но к завтраку она откроется.
— Ox, — вздохнула Сара разочарованно. Он пошел к двери.
— Здесь, в Дедвуде, — сказал он оттуда, — не так уж много женщин… Лучше, если вы запрете свою дверь. — Он указал на деревянные брусья, стоящие возле двери, у стенки. — Спокойной ночи, мисс. Я счастлив, что вы остановились у нас.
— Спасибо, мистер Пиплз. Доброй ночи.
Когда дверь за ним закрылась, Сара потрогала руками грубые тяжелые брусья и железные скобы по обеим сторонам от дверей. С трудом подняла эти бревна, вставила в отверстия, после чего повернулась, оглядела полутемную комнату и вздохнула с облегчением: часть дела сделана.
Она опустилась на край кровати, подпрыгнула на ней несколько раз и опрокинулась на спину, закинув руку за голову. Глаза у нее сами закрылись. Из пяти ночей, проведенных в пути, лишь в двух случаях удалось поспать в кровати; еще две ночи — на полу в помещении придорожной станции, завернувшись в свое одеяло, и одну ночь — на жестком сиденье в дилижансе, выпрямившись, как складной плотницкий метр. Последний раз она ела в Хилл-Сити, десять часов назад, а не мылась как следует — о Боже! — уже целых девять суток, с самого Сент-Луиса, и, наверное, запах от нее, как от старого коня!..