— Я не сомневаюсь в этом, — с улыбкой ответила Сара.
Позднее, когда они вдвоем с Эммой остались на кухне, Сара заметила:
— Я страшно рада, что почти сразу после прибытия сюда нашла Джоша. Он будет, я чувствую, настоящим помощником.
Эмма штопала носок, натянутый на старый деревянный шар, служивший когда-то украшением кровати. Иголка равномерно ходила между раздвинутыми пальцами руки. Не поднимая глаз, она сказала:
— Печально, когда дети становятся взрослыми. Понимаешь, что нужно отпустить их из дома, но, когда до этого доходит, чувствуешь, что не готова. Подумать только… Джош уходит от нас, чтобы начать зарабатывать деньги… Сам… впервые…
Она перестала на какой-то момент двигать иголкой, заканчивая про себя свои думы.
Сара наклонилась к ней, положила руку на ее локоть. Глаза двух женщин встретились.
— Могу я спросить… Вы боитесь, что он… научится чему-нибудь плохому, уйдя из дома?
— О нет, совсем не то, — возразила Эмма. — Джош хороший, умный мальчик. Говоря по правде, я и не думала, что он будет всю свою жизнь замешивать тесто.
Сара откинулась обратно на спинку стула с некоторым облегчением.
— Глядя сейчас на вашего сына, — проговорила она, — я вспомнила, с какой готовностью начинала помогать в этом же деле своему отцу. Мне было двенадцать, когда он впервые разрешил мне заняться набором. Для начала он дал мне короткую заметку, строк на пятнадцать, не больше. А в самом тексте говорилось, помню, о том, как надо сушить цветочные семена перед зимними холодами… Когда я закончила набирать, отец был ужасно доволен и спросил, как это я смогла так быстро справиться с заданием. Секрет был прост: я давно уже, когда появлялась возможность, играла в наборщика, подражая в этом отцу, имитируя его движения, жесты, как то умеют делать все дети. Поэтому, когда дело дошло до первого настоящего набора, я уже знала нужные движения, ритм, даже могла, не глядя, находить некоторые литеры.
— Вы были очень близки с отцом? — спросила Эмма. Лицо Сары озарилось нежностью.
— Всегда.
— А с матерью?
Сара опустила взгляд.
— Моя мать убежала с другим человеком, когда мне только исполнилось семь лет. У меня остались о ней смутные воспоминания.
— О, Сара, как это печально.
— Я сумела справиться с этим. У меня была моя сестра Адди. И был отец… И у нас была экономка.
Эмма сочувственно смотрела на нее некоторое время, затем снова принялась за штопку.
— Значит, у вас есть сестра?
По тону, которым она это сказала, было ясно, что определенные слухи достигли ее ушей.
— Да, — ответила Сара.
— И это правда, что вы приехали сюда из-за нее и нашли вашу сестру в заведении у Розы?
— Да, правда. — Сара смотрела куда-то вдаль. — Не могу понять, почему она оказалась там.
— Извините, что я заговорила об этом.
— У меня к вам никаких претензий, Эмма. И какая разница? Весь город знает.
— Разве не странно, два ребенка из одной семьи… — снова заговорила Эмма. — И такие разные судьбы.
— Ну… мы с сестрой, в общем-то, всегда были разными. — Сара задумчиво разглаживала скатерть на столе. — С того времени, как я начала разбираться в таком понятии, как внешняя красота, я почувствовала разницу между Адди и мною. Было понятно почти сразу: у нее красивая внешность, у меня — мозги в голове. И в школе, и потом, когда мы подросли, она была из тех, кого старые дамы гладили по головке, а я — кого похлопывали по плечу. Разница была заметна, вы понимаете?
Эмма подняла голову и взглянула на Сару, ожидая продолжения.
— Дети всегда хотели дружить с ней, и мальчики, и девочки, в то время как меня немного сторонились, словно я их чем-то отпугивала. Но у меня и в мыслях такого не было. Я вела себя так, как умела. Когда другие шли играть, я предпочитала оставаться дома и читать книжки. Адди мальчики дергали за косички, а меня спрашивали, как пишется какое-нибудь трудное слово. Адди выиграла состязание на самую симпатичную девочку, а я была победительницей в конкурсе на составление слов… Наш отец тоже относился к нам по-разному. Сестру всегда баловал как малого ребенка, я же с ранних лет стала помогать ему в типографии. Он научил меня всем премудростям, я сделалась его правой рукой… Не поймите меня неправильно — я вовсе не жалуюсь, я гордилась, что была такой. Но временами у меня закрадывалась мысль: почему Адди не ходит на работу — так, как я? Теперь я понимаю: я была счастливее, чем она. Если бы она в свое время выучилась чему-то, возможно, не стала бы тем, чем стала сейчас.
— Никакой вашей вины нет в том, что она попала в дом к Розе! — воскликнула Эмма.
— Вы так думаете? Порою я себя спрашиваю: способствовала ли я как-то тому, что она удрала из дома? Или, иначе говоря, сделала ли я все, чтобы этого не произошло? Я знала, что она была не слишком счастлива, но ни разу не выбрала времени сесть и поговорить с ней по душам. С того момента, как мать оставила нас, Адди стала выглядеть грустной маленькой девочкой. Когда подросла, сделалась, пожалуй, еще более печальной и замкнутой. Видимо, боль в ней все нарастала…
— Ну, ну, не вините себя понапрасну, — утешала Эмма. — Я почти не знаю вас, но могу представить, как трудно было вам самой расти без матери и все такое.
Сара вздохнула, чуть выпрямилась на стуле.
— Боже, не много ли мы говорим о грустных вещах?
Эмма улыбнулась и вновь наполнила кофейные чашки. Ставя кофейник на плиту, она спросила:
— А что вы думаете о нашем шерифе?
Сара быстро взглянула ма нее.
— Видите, как волосы встают дыбом у меня на затылке? — улыбнулась она.
Эмма рассмеялась, села на стул, отхлебнула кофе из чашки.
— Тут гуляет уже много слухов о вас обоих, — заметила она.
— Это не слухи, а чистая правда. Мы терпеть не можем друг друга.
— Но почему? С чего началось?
— Начал он! — Сара вспыхнула от гнева. — В тот вечер, когда я сюда прибыла и отправилась разыскивать сестру, кого, вы думаете, я увидела первым, входящим в заведение Розы? Вашего уважаемого шерифа, вот кого!
— Он не женат, а в расцвете лет. Чего же вы другого ожидали?
— Эмма!
Сара широко раскрыла глаза, даже приоткрыла рот от изумления.
— Я смотрю на вещи реально, — отвечала та. — Мы только что закончили с вами подсчитывать, сколько здесь живет семей. Насчитали всего несколько замужних женщин. Прибавьте к этому себя и девушек с верхнего этажа. И это на триста миль вокруг. А мужчины всегда остаются мужчинами.
— Шерифу платят за то, чтобы он поддерживал какие-то нормы, а не попирал их! — воскликнула Сара.
— Конечно. И я не оправдываю его. Просто говорю о мужской природе.
— И тем самым оправдываете!
— Возможно.
— Но почему?
— Потому что, я думаю, он честный человек, когда дело касается закона, и потому что у него очень трудная работа — утихомиривать весь городок.
— А если бы ваш Байрон стал посетителем дома Розы? Вы бы тоже простили ему?
— Но он не ходит туда! Еще чего!
— А если бы ходил?
— Мы говорили с ним как-то об этом. Ему хорошо и у себя дома.
Сару поразило, что такие вещи, выходит, обсуждаются семейными парами. Да и весь разговор привел ее в замешательство, но она постаралась скрыть смущение, поднеся ко рту чашку с кофе.
— Ну вот… — Эмма отложила работу, хлопнула рукой по столу. — Вот у нас и произошла первая размолвка. Это знак того, что мы станем добрыми друзьями.
— Я слишком придирчива, знаю. Но я рассматриваю случай… как бы это сказать… целиком. Не в отдельных деталях.
— Полагаю, так и следует делать женщине вашей профессии, — согласилась Эмма. — Но для меня это выглядит просто как один из соблазнов, которые мир приготовил для мужчины. И моя забота — чтобы мой мужчина не имел причин поддаваться подобному искушению…
Они замолчали на какое-то время, как бы изучая одна другую, отдавая себе отчет, что были непривычно откровенны друг с другом в этом самом первом своем споре.
— Итак… — начала Эмма.
— Итак…
— Друзья?
— Друзья.
Эмма сжала руку Сары, лежащую на скатерти.
По дороге к себе в гостиницу Сара продолжала думать о словах Эммы. Если бы подобный разговор состоялся у нее с какой-либо женщиной раньше, до приезда в Дедвуд, то, скорее всего, Сара не захотела бы продолжать знакомство с такой собеседницей. Но ей нравилась Эмма, она не могла не уважать эту женщину, несмотря на ее, по меньшей мере, странные взгляды. Она ценила их начавшуюся дружбу и мечтала, чтобы с годами эта дружба окрепла. Кроме того, Эмма была женой и матерью, почитаемой в городе женщиной, состоявшей в истинном браке… Да, но как же она может так снисходительно относиться к поступкам шерифа?!