— Какого черта… — Роза прикрыла глаза рукой и неуклюже перевернулась как морж, пытаясь увидеть, что происходит позади нее. — Что тебе нужно, Флосси, будь ты неладна…
Роза схватила винный бокал, стоявший на полу возле кушетки, запустила его в индианку. Он разбился, ударившись о конторку.
— Пошла прочь!
— К вам шериф, — бросила Флосси и вышла из комнаты.
После некоторых усилий глаза Розы сосредоточились на мужской фигуре, стоявшей у двери.
— Шериф…
Она сделала попытку подняться. Локтем она прижала край своего атласного розового халата, и тот распахнулся, обнажив чудовищную мясистую грудь. Скользящим движением руки она вложила ее обратно. На лице у нее оставались подтеки вчерашней краски, рыжие волосы сбились и беспорядочно висели над ухом. Она попыталась поправить их двумя трогательными в своей женственности взмахами, но они снова свалились набок, а на плечо ей упала шпилька.
Губы ее с трудом сложились в улыбку.
— Немного рано еще, а? — проговорила она.
— Извини, что разбудил тебя, Роза.
Она зевнула, по комнате распространился смрад от ее дыхания.
— Который час?
— Половина одиннадцатого.
Она хмыкнула и села на кушетке, спустив толстые босые ноги на пол.
— Думала, еще середина ночи, — вздохнула она и потянулась к маленькому овальному столу за сигарой. Халат опять распахнулся почти до пояса. Она взяла тонкую сигару, зажгла спичку, закурила. Усевшись снова, выпустила изо рта и носа густые клубы дыма и заметила.
— Что-то тебя не видно последнее время.
Он не ответил.
— Какие-нибудь неприятности, шериф?
— Боюсь, что так. Собираюсь прикрыть твое заведение.
— Прикрыть?! Прокля…
Она закашлялась, хрипло и трескуче. У нее была неприятная манера высовывать при этом язык. Наконец она овладела собой и спросила, стараясь говорить спокойно:
— Что ты имеешь в виду, когда заявляешь такое?
— Тебя и всех других в этом квартале. У нас в городе пять случаев оспы.
Роза встала, запахнула халат.
— Какое мне дело до вашей чертовой оспы?
— В твоем деле об этом надо особенно думать.
— Послушай, шериф. Ты же знаешь, мы пропускаем всех наших клиентов через бочку с карболкой. Против нее никакая оспа не устоит, ручаюсь.
— Брось, ты понимаешь не хуже моего, что этим оспу не возьмешь!
— Ну, шериф… У тебя что, совсем нет сердца? Подумай о наших мужчинах!
— Не могу ничего сделать, — упорствовал он. — Городской Совет издал распоряжение, я должен выполнять. Здесь объявляется карантин, Роза.
— На сколько?
— Думаю, недели на две.
— Две недели! А на что же мы будем жить все это время, кто-нибудь подумал?
— Слушай, Роза, я здесь бывал достаточно, чтобы знать, сколько золотишка втекает в эти двери каждый вечер. Ты можешь закрыть свой дом на несколько месяцев и все равно не очень почувствуешь это.
Она внимательно смотрела на него некоторое время, потом положила сигару в пепельницу, подошла к нему ближе, почти вплотную.
— Вот чего я скажу тебе, шериф. — Она взяла его за отвороты куртки. — Предлагаю выгодную сделку. Ты закрываешь все заведения и вешаешь на входных дверях знак «карантин». Так? Но заднюю дверь моего дома мы оставляем открытой. А я плачу тебе десять процентов от ежедневной выручки все время, пока не будет снят карантин. Договорились?
Он снял ее руки со своей куртки.
— Этого я не могу сделать. Мы должны остановить эпидемию.
Она немного отодвинулась от него, уперла руку в бедро.
— Ладно. Давай по-другому. Я угощаю тебя любым блюдом из нашего меню — в любую минуту и сколько хочешь времени. Подойдет? За мой счет
— Роза… Заткнись…
Он поднял вверх обе ладони.
— Кого ты предпочитаешь? Ив? Ты всегда косил в ее сторону.
— Я не хочу Ив… Я..
— Тогда одну из «француженок»? Как насчет Эмбер? Ее рот всегда готов для тебя. Или…
— Я никого из них не хочу!
— Тогда я сама могу вернуться на поле боя. Давненько не была с мужчиной, но не совсем еще забыла, как это делается и что вы, ребята, любите больше всего. Будешь доволен, шериф…
Рука Розы скользнула по его штанам вниз. Халат у нее совсем распахнулся.
Он крепко сжал ее запястье. Подавил проснувшееся в низу живота желание.
— Никаких сделок, Роза. Скажи твоим девушкам, что с этой минуты заведение закрывается.
— Ты же красивый мужчина, Ноа…
Свободной рукой она попыталась коснуться его лица. Он резко откинул голову, ее рука замерла в воздухе. Она высвободила вторую руку, запахнула халат
— Ладно, убирайся отсюда, сукин сын! — прошипела она. — Вместе со своей сраной шерифской звездой!
Она отвернулась от него, схватила недокуренную сигару, глубоко затянулась, выпустила клубы дыма к потолку.
Он вышел.
На улице он вдохнул свежий воздух и почувствовал что ему не мешало бы сейчас самому окунуться в бочку с карболовым раствором. Пока прикреплял к дверям объявление о карантине, он мыслями все время возвращался в комнату Розы: видел, как та поворачивается на постели приподнимается — страшная, как смерть, расхристанная и неопрятная; он чувствовал исходящий от нее неприятный запах, вспоминал беспомощно жалкую попытку соблазнить его, взгляд ее бессовестных, жестких глаз, когда из этой попытки ничего не вышло.
Он содрогнулся — как если бы она все же добилась своего.
В тот же вечер он уже сидел за ужином, когда в столовую вошла Сара и села на свое место напротив него. Она поздоровалась со всеми, с ним в последнюю очередь — быстрым спокойным кивком головы, почти не глядя в глаза. Лицо у нее было удивительно чистым, волосы, немного увлажненные с боков, аккуратно зачесаны назад, слегка волнисты по обе стороны пробора надо лбом. На ней была серая блузка с белым стоячим воротником, узкими белыми манжетами и рукавами, расширяющимися к плечам.
Он смотрел на нее, и мрачное чувство, которое сидело в нем с самого утра, постепенно отпускало его.
Вакцина для прививки прибыла из Небраски, к счастью, вовремя, чтобы не дать разгуляться настоящей эпидемии. Но все равно у Сары и у Кемпбелла две эти недели были едва ли не самыми тяжелыми за всю их жизнь.
Помимо выпуска газеты, Сара занималась организацией прививок, налаживала работу добровольцев по уходу за больными. Ноа тщательно следил, чтобы все предписанные законом правила соблюдались, чтобы ни один публичный дом, находящийся под карантином, не открылся раньше времени.
Еще два человека умерли за эти дни — старатель, известный под кличкой Горячий Белли Келли, и мужчина из Кентукки, по имени Ярнелл, чья профессия для всех оставалась тайной. Их похоронили на горном кладбище возле могил пастора Смита и Билла Хикока.
Сара считала нужным присутствовать на их похоронах: в городе не было священника, и, значит, полагала она, долг каждого жителя сопроводить усопших, показать, что о них помнят и жалеют их. Но проводить в последний путь Ярнелла она не смогла: работала в это время в лазарете. Поэтому решила зайти на кладбище, положить на могилу траурную бумажную розу.
Погода стояла тихая, когда Сара взбиралась по крутому склону на юго-восточной оконечности города. Земля была уже запорошена снегом, запах сосновой хвои разносился над склоном. Стволы деревьев — чешуйчатые, ржаво-красные — стояли, как стрелки компаса, указывающие в безветренное бескрайнее небо. Голубая сойка сорвалась с ветки, оставив ее качаться. Тропинку впереди пересек дикобраз. Белка перестала лущить сосновые шишки, пережидая, пока Сара пройдет.
Сара поднялась на самую вершину холма и остановилась.
Она увидела могильные камни и возле одного из них мужчину. Он сидел, опустив голову, поддерживая рукой бутылку виски, стоящую на колене. На нем была грязная куртка из оленьей кожи, светлые волосы свисали беспорядочными космами. Они были того же цвета, что и бахрома, окаймлявшая куртку. По всей видимости, он дремал, вытянув одну ногу и поставив под углом к земле, на которой сидел, другую. Снег возле него растаял — наверное, он сидел так уже довольно давно.
Сара молча приблизилась к нему. Проходя мимо, прочитала надпись на камне: «Уильям Батлер Хикок» и направилась дальше, к свежей еще могиле, где положила бумажную розу. Постояв там немного, она повернулась и пошла обратно, стараясь пройти подальше от пьяного мужчины, чтобы не потревожить его. Но под ее ногой хрустнула ветка, и тот поднял голову.
Это была женщина.