Бейсинджер говорил что-то, кивая на побеленные стены. Сара смеялась. Ее собеседник тоже смеялся, затем она встала, подошла к печке в другом конце комнаты, открыла дверцу. Он пошел за ней, подложил еще поленьев. Сара стояла спиной к окну, сложив руки на груди. Бейсинджер — лицом к печке, засунув руки сзади за пояс брюк. Они стояли, глядя на огонь, и разговаривали… О чем, интересно знать?..
Кемпбеллу надоело стоять, ожидая, чтобы они сделали какое-то движение, и он сделал его сам в конце концов, отвернувшись от окна и направившись дальше по улице.
Он так и не вошел в помещение редакции.
Роберт и Сара заключили в тот вечер устное соглашение: почти ежедневно, невзирая ни на что, приходить к Адди. Не обращая внимания на ее отношение к их визитам, на отвратительную обстановку, они будут продолжать появляться там и каждый раз предлагать ей куда-нибудь выйти с ними: пообедать, просто на прогулку, в редакцию газеты, в театр, прокатиться верхом. Они будут дарить ей небольшие подарки — как знаки внимания и любви, Окружат ее — поклялись они друг другу — постоянным вниманием и заботой.
Тем временем в город Дедвуд проникла весть о том, что вскоре тут начнет работать первая рудная мельница. Имя Роберта Бейсинджера появилось почти у всех на устах еще до того, как Сара напечатала у себя в газете статью, где писала о его прибытии и намерениях.
Роберт привез с собой из Денвера «башмаки» для толчения руды — целых сорок штук. Их начали немедленно устанавливать на крутом склоне Медвежьего Ручья. Крепкое деревянное сооружение призвано было поддерживать огромные стальные песты, доставленные сюда с помощью паровой машины. Эти песты поднимались и опускались в медных ступах и измельчали руду. При этом мелкие частицы золота прилипали к покрытой ртутью поверхности, а более крупные скатывались ниже. Мельница должна была работать на условиях, что десять процентов добытого металла остается у ее владельца.
Найти рабочих для строительства и обслуживания мельницы не представляло особого труда. Далеко не все добытчики золота сумели здесь обогатиться и набить мошну. Одних просто обошла удача, другие дотла проигрались, третьи успели уже снова обнищать.
Роберт быстро сделался почитаемым всеми жителями города — ведь он не только привез оборудование, столь необходимое для золотоносных полей, но и возможность обрести работу для двух десятков, если не больше, старателей.
Он продолжал жить в Центральной гостинице, куда возвращался с работы каждый день ровно в четыре пополудни, чтобы умыться, побриться, сполоснуть лицо лавровишневой водой, надеть свежую белую рубашку с новым полотняным воротничком, серо-коричневый полосатый костюм, облачиться в тяжелое пальто с капюшоном и только что почищенную шляпу. Как последний штрих к своему туалету он брал в руки прогулочную трость с костяным набалдашником — и в подобном виде ежедневно отправлялся в дом Розы с таким расчетом, чтобы прибыть туда до того, как начнут появляться первые вечерние посетители.
— Добрый вечер, — вежливо приветствовал он каждый раз Флосси, открывавшую ему дверь. — Не могу ли я повидать мисс Меррит?
Адди обычно спускалась вниз полуодетая, но он, не обращая внимания на ее вид, на обнаженную плоть, спрашивал, глядя прямо в ее холодные глаза:
— Не могу ли предложить тебе отведать со мной пирога, Адди? — Или:
— Не хотела бы ты проехаться со мной и взглянуть на рудную мельницу?
И Адди обычно отвечала:
— Только если ты заплатишь мне за простой.
На что он возражал:
— Нет, только не это… Что ж, надеюсь, наступит день, когда ты примешь одно из моих предложений…
И он вручал ей по большей части какой-нибудь незначительный подарок: ярко-синее перо сойки, найденное им на склоне ручья возле мельницы; заброшенное птичье гнездо, которое он снял с ветвей сосны; какой-нибудь красивый камень, испещренный розовыми полосками; смешную иллюстрацию из старого журнала; или пучок сухой осенней травы, которая, если ее сжечь, наполнит комнату приятным ароматом.
Никогда он не дарил ничего, стоящего денег, — исключительно то, что можно было рассматривать как «дар от чистого сердца».
Она никогда не отказывалась от этих подношений, но и ни разу не поблагодарила его за них.
Сара тоже приходила — каждый полдень, когда Адди только еще вставала, и ей, видимо, нечем было заняться.
Сара приносила ей новости о том, как идут дела у Роберта («мельница скоро начнет работать»), или о том, что делается в городе («все только и говорят, что об открытии телеграфной связи»). Она тоже всякий раз что-нибудь дарила сестре: свежую булочку из пекарни Эммы Докинс; последний выпуск газеты; смешную птицу, которую Патрик соорудил из газетного листа; вкусное печенье, не съеденное ею за вчерашним ужином.
Она старалась улыбаться, хотя не встречала ответной улыбки, и перед уходом обычно напоминала сестре:
— Я все время держу для тебя работу, Адди, а что касается жилища, мы можем жить в моей комнате у миссис Раундтри…
Если судить по тому, сколько душевных сил Сара и Роберт отдавали Аделаиде, их действия должны были — просто не могло быть иначе! — непременно увенчаться успехом.
1 декабря 1876 года вступила в строй телеграфная линия из Дедвуда до Форта Лареми, где она соединялась с линией, идущей на Запад.
В городе творилось нечто невообразимое. Стоял ясный мягкий зимний день, и все жители высыпали на улицу, чтобы увидеть, как в полдень будет протянут и подключен последний отрезок провода. Когда это произошло, человек, сидевший на телеграфном столбе, поднял руку, и воздух наполнился оглушительными приветственными возгласами.
Сара стояла рядом с Патриком, Джошем, Эммой и Байроном. Шапки летели вверх, шум нарастал. Байрон схватил Эмму и приподнял над землей, кто-то проделал то же самое с Сарой, и она крепко обнимала этого мужчину и кричала в самое ухо:
— Разве это не здорово?
Мужчина поставил ее на землю и поцеловал в губы — это был какой-то старатель, которого она не знала, — они оба смеялись и радовались со всеми остальными.
— Патрик! — позвала она, стараясь перекричать толпу. — Пойдемте на телеграф.
Они приблизились к крошечному помещению, где первый телеграфист города, Джеймс Халли, сидел за новеньким полированным столом, держа палец на медном телеграфном ключе. Внутрь было не пробраться. Сара постучала в окно, и один из находившихся там поднял его, так чтобы Сара могла слышать текст телеграммы, которую диктовал мэр Дедвуда в адрес мэра Шайенна.
— Тихо! Тихо! — раздалось вокруг, и те, кто стоял ближе, могли услышать — тук, тук, тук!.. — звуки ответного поздравительного послания. Когда прием закончился, Джеймс Халли вышел на порог и громко — так, что было слышно в конце квартала, — зачитал ответ.
«Поздравительная Дедвуд точка Наконец медный провод соединяет сказочно богатые золотые поля Блэк-Хиллз с остальным миром точка Ожидаю великого процветания точка Поздравляю точка Р.Л.Бреснем точка Мэр Шайенна точка».
Новый взрыв ликования. Все обнимаются. Патрик обнял Сару. Кто-то заиграл на банджо. Мужчины пляшут джигу. Патрик целует Сару в губы, она, слишком поддавшись общему настроению, не может протестовать.
— Только подумайте, Патрик! — возбужденно кричит она. — Мы можем теперь получать информацию со всей Америки. В тот же день, как что-то происходит!
— И газета будет выходить на шести, а потом на восьми полосах, и пальцы у меня так распухнут, что я не смогу удержать в них ни одной буквы! Только фляжку.
Она рассмеялась счастливым смехом.
— Но это случится не скоро. А теперь я пойду. Хочу узнать впечатления разных людей, пока не разошлись по домам…
Она стала проталкиваться через скопище собравшихся, задавая направо и налево один и тот же вопрос:
— Что означает для вас открытие телеграфной связи?..
Голландец Ван Арк ответил, что всегда мечтал сделать торговый заказ и получить то, что требуется, не позднее чем через три дня.
Доктор Терли сказал, что теперь легче будет спасать жизни людей в случае, не дай Бог, новых эпидемий или каких-то сложных болезней, потому что необходимые лекарства и помощь можно получить в тот же день, а не через три или четыре.
Коротышка Рис предположил, что теперь за золото можно будет получать по нормальному биржевому курсу, а не как Бог на душу положит.
Тедди Руннер сказал, что теперь его родные в Огайо будут знать, что он жив и здоров, не по письмам, которые уж страсть как не любит писать.