Театр Ленгриша был заполнен людьми, ожидающими начала первого в истории Дедвуда религиозного представления. Сцена украшена сосновыми ветками. Ясли для младенца устланы чистой соломой. Дети возбуждены, их матери нервничают. Участники спектакля уже в костюмах.
Шерифа в зале нет.
Сара настолько обеспокоена и разочарована этим, что позволяет себе время от времени выглядывать в щелку занавеса в надежде увидеть в толпе зрителей знакомые рыжеватые усы и серые глаза. Она видит и узнает многих: Роберта и Тедди Рукнера, миссис Раундтри, мистера Муллинса, мистера Тафта и десятки других. Но Кемпбелла среди них нет.
А ведь несмотря на внутреннее отторжение от него, именно о нем думает она больше всего в этот рождественский вечер; именно ему хочет показать, как складно поют дети в ее хоре; в его глаза хочет взглянуть, когда в конце представления повернется к залу, чтобы вместе со всеми спеть заключительную песню… Но, скорее всего, он уехал в Спирфиш, чтобы встретить Рождество со своей семьей.
Представление началось с исполнения всеми присутствующими рождественского гимна под аккомпанемент органа, на котором играл Элиас Пинкни, и с участием ксилофониста Джадда, извлекавшего мелодические звуки из восьми металлических треугольников. Потом выступил Джек Ленгриш. Его чтение иллюстрировалось сценками, изображавшими празднование Рождества в разных странах. Сара сидела с одного края сцены вместе со своим хором «ангелов» и не сводила глаз с двери, ведущей в зал. Чтение рождественских историй подходило к середине, когда дверь открылась и вошел Ноа.
Сердце Сары дрогнуло и гулко забилось.
Ищущий взгляд Ноа устремился на сцену, нашел там Сару и замер.
Я здесь…
Я здесь…
Их молчаливый союз был несомненен. Впервые с начала вечера она полностью ощутила дух сегодняшнего празднества.
Дети пели великолепно. Ребенок Робинсонов вел себя в колыбели Иисуса почти спокойно. Все были в восторге от имитации звона колоколов. Голос Джека Ленгриша звучал величественно, а его одежды были безукоризненны. Рудокопы быстро заполнили королевский ларец золотым песком. Его оказалось так много, что пришлось искать вторую шкатулку.
Когда Сара повернулась к залу, чтобы все вместе исполнили последнюю строфу «Тихой ночи», она и Ноа Кемпбелл пели ее исключительно друг для друга.
Раздался гром аплодисментов, когда представление окончилось. Все обнимались и обменивались рукопожатиями — на сцене, в зале. Поверх всех голов глаза Ноа и Сары все время искали и находили друг друга. Роберт поднялся на сцену и обнял Сару, но для нее сейчас его внимание не было таким приятным и необходимым, как раньше. Как до этого. Из-за его плеча она продолжала искать глазами Ноа.
Для взрослых был приготовлен пунш и печенье, для детей — жареные кукурузные зерна и леденцы. Толпа зрителей, состоявшая главным образом из мужчин, оторванных от своих семей, не торопилась расходиться: многие начали снова, под музыку органа, распевать рождественские песни. Артисты снимали сценические костюмы, переодевались в обычную одежду. Сара помогала юным певцам освободиться от ангельских одеяний, чего им не очень-то хотелось, и потом вместе с Джеком Ленгришем искала место, где можно сохранить все это до следующего года. Занимаясь делами, она все время думала, что Ноа может уйти.
Но он по-прежнему был в зале, и они стали пробивать себе путь сквозь толпу.
Группа норвежцев пела рождественские гимны на родном языке. Крутилось колесо рулетки; выигрышами на нем были подарки для детей. Среди всего этого шума и гама, песен и радостных восклицаний Сара и Ноа встретились посреди зала.
Некоторое время они молча, без улыбки смотрели друг другу в глаза.
Наконец он заговорил:
— Хорошее представление.
— Спасибо.
— Дети так же хорошо пели, как и выглядели.
— Правда? Им очень понравились крылья, которые вы помогли соорудить…
Оба сделали робкую попытку улыбнуться, это им в конце концов удалось. Норвежцы уже закончили петь, их почин перехватили шведы, они выводили рулады так громко, что заглушали все вокруг.
— Я уж думала, вы не придете, — произнесла Сара
— Что?
Он наклонился к самому ее рту, она уловила легкий запах его кожи, туалетной воды.
— Я сказала, что думала, вы не придете на праздник. Вы опоздали.
— Я стоял в очереди в бане.
— Ох!
— Кажется, весь город решил помыться именно сегодня.
— Я успела это сделать немного раньше. Без очереди.
— Вам повезло…
Снова молчание как будто отдалило их друг от друга; нужно было спешно подыскивать темы для продолжения разговора.
— Не вижу здесь ваших родных, — заметила она.
— Они не приехали. Я собираюсь к ним завтра в Спирфиш.
— Как хорошо. У большинства из тех, кто сейчас в зале, родные очень далеко отсюда.
— Сара…
Она выжидающе смотрела на него. Ее глаза, казалось, утонули в его взгляде.
— Я хотел спросить… Вы не поехали бы со мной?
— К сожалению, не могу. У меня другие планы. — Разочарование сквозило в глазах у обоих.
— Может быть, в другой раз… — добавила она с робостью.
Он нашел выход из новой неловкой паузы.
— Принести вам немного пунша?
— Да, пожалуйста.
Он скрылся в толпе и через некоторое время возвратился с двумя кружками темно-красной жидкости.
— Веселого Рождества! — Он поднял свою кружку.
— Веселого Рождества!
Они чокнулись. Осушив кружку, он стал оглядывать зал, двумя пальцами вытирая кончики усов. Когда снова повернулся, то поймал на себе ее внимательный взгляд. Она опустила глаза.
— Похоже, вы получите и школу, и церковь после сегодняшнего вечера, — сказал он, наклоняясь к ее уху. — Столько денег!
— Будем надеяться.
— Сколько в этих шкатулках, как думаете?
— Ума не приложу. Во всяком случае, немало…
К ним подошла Эмма Докинс со своими детьми.
— Мы отправляемся домой, — сообщила она. — Не видели Байрона?
— Он где-то здесь, — сказала Сара.
— Джош, сходи позови отца. Скажи, пора уходить. Счастливого Рождества, шериф.
— Того же и вам.
— Сара, значит, как уговорились, ждем вас завтра.
— Да, спасибо.
— Обед в четыре, не забудьте.
— Ни за что!..
Когда Докинсы удалились, Ноа спросил:
— Вы будете завтра у них?
— Да. А вы что, не верите?
Он пожал плечами и уставился в свою кружку.
— Почему вы не сказали мне раньше про Спирфиш? — проговорила вдруг Сара.
В голосе ее звучало разочарование, граничащее с отчаянием.
Он взглянул на нее с некоторым удивлением.
— Не был уверен, что вы захотите, — ответил он.
— Но спросить-то можно было, Ноа! Или нет?
— Вы не называли меня по имени все эти дни, с того вечера, когда я поцеловал вас.
— Я была в смятении.
Он очень серьезно посмотрел на нее.
— Не слишком-то легко мужчине с вами, — заметил он.
— Я знаю, — с горечью ответила она. — Извините меня.
Некоторое время он был занят поисками места, куда поставить кружки, потом небрежным тоном произнес:
— Завтра я хочу выехать пораньше. Мне пора идти.
— Конечно, — откликнулась она, не делая попытки двинуться с места и глядя на него тревожными глазами. А затем они заговорили одновременно.
— Сара…
— Ноа…
После последовавшего молчания она начала первой:
— Пойдем домой вместе?
— Где ваше пальто? — спросил он.
— В одной из гримерных за сценой.
— Подождите здесь.
Она кивнула и, стоя одна в унынии, подумала о том, какую тяжкую борьбу приходится ей вести с собой, со своими чувствами к человеку, от которого, она это твердо знает, ей следует держаться подальше. Но что могла она поделать, если вся радость от праздника улетучилась для нее, как только она узнала, что Ноа завтра уезжает и она не может уже принять его приглашения… И вообще, столько времени и усилий требовалось им, чтобы наладить дружеские отношения, а сейчас что получается?.. И что она хочет от него?.. От себя?.. Увы, ничего этого она не знала…
Ноа вернулся, помог ей надеть пальто, они направились к выходу, желая всем на пути счастливого Рождества и отвечая на добрые пожелания.
На улице все было покрыто снегом: пешеходные дорожки, крыши домов, седла и одеяла на спинах у мулов, привязанных к перилам.
Они шли в молчании, изредка случайно касаясь друг друга локтями. Когда свернули в проулок и начали взбираться по крутому склону, внезапный звон заставил их остановиться.