— Но, Сара, у нас много места в доме. А для маленького пришельца немного надо, только корзина, где он будет лежать.
— Да нет, пора уже, — возразила Сара. — Я подумываю об этом уже месяца два. Я очень ценю то, что вы разрешили мне пожить с вами так долго. Но это ваш дом, пора предоставить его вам целиком.
— Но, Сара… — Адди и Роберт заговорили в один голос. — Ты ведь знаешь, мы не…
Сара взяла их за руки.
— Да, я знаю… Вы разрешите мне оставаться с вами, пока я не состарюсь и не смогу подниматься по лестнице. Но я не так глупа, чтобы заставлять вас терпеть меня так долго.
— Мы любим тебя, Сара, — проговорил Роберт искренне. — И не хотим, чтобы ты нас покидала.
Сара нежно улыбнулась ему и сжала его руку.
— Спасибо, Роберт, но мне нужно уйти. Мне надо иметь свое собственное пристанище в жизни, пустить там корни, чувствовать свою принадлежность к нему навсегда.
— Но ведь этот дом такой же твой, как и мой, — настаивала Адди.
— Он был куплен на деньги отца, так же как и помещение для редакции. Так что мы квиты, не так ли? И я не хочу больше ничего слушать об этом.
Сара встала и собрала кофейные чашки.
— Я решила начать присматривать что-то для себя прямо сейчас. Надеюсь, найду место, где жить, к началу следующего года. Рождество я проведу здесь, и это все.
Она понесла чашки, а Роберт и Адди обменялись понимающим взглядом. Хотя им и не хотелось расставаться с Сарой, все же жизнь отдельно от нее была бы весьма заманчивой. Роберт встал и подошел к Саре, которая ставила чашки в раковину. Он взял ее за плечи и повернул к себе лицом.
— Во всяком случае, знай, что ты всегда желанная гостья здесь.
Сара все понимала. Она также знала, поглядев в его глаза, что он чувствует себя виноватым в ее разрыве с Ноа и во искупление этой вины готов всегда оказывать ей покровительство, если только она позволит это.
— Я знаю, Роберт. Я буду жить где-нибудь неподалеку и часто приходить к вам и вашему маленькому. Наверное, я очень избалую его.
Он сжал ее руки и поцеловал в щеку. Прикосновение его усов напомнило ей Ноа, и она почувствовала себя одинокой старой девой.
Вскоре Адди начала носить просторные платья без талии. Она выглядела здоровой молодой женщиной, ожидающей ребенка. Щеки ее, обычно бледные, приобрели румянец, светлые волосы, выросшие почти до плеч, блестели, весь ее облик излучал довольство, так что Сара даже слегка завидовала ей. Выросшая в доме без матери, она никогда не знала счастья нормальной семейной жизни. Приближалось Рождество, дни становились короче, темнело рано, и их излюбленным местом был кухонный очаг. Приходя домой, улыбающийся Роберт немедленно шел к Адди, где бы она ни была и что бы ни делала. Он целовал ее в лоб, в губы или в ухо и спрашивал, как себя чувствует маленький мальчик, глядя с любовью на ее округляющийся живот. Она показывала ему крошечные вещи, которые шила на машине, и рассказывала о том, что прочитала в журнале «Питерсон мэгэзин» о приготовлении еды для самых маленьких, о пеленках или о прорезывании зубов. Однажды Сара увидела их у окна в кухне в сумерках. Роберт стоял позади Адди, положив подбородок ей на плечо и скрестив руки на ее животе. Адди сжимала руками его руки, склонив голову. Они молчали и только слегка раскачивались. Сара молча глядела на них, затем тихо удалилась и долго стояла у окна в гостиной, вглядываясь в темнеющие дали, думая о Ноа, тоскуя о несвершившемся.
Адди и Роберт огорчались, видя ее растущее уныние и замкнутость. Ночью, лежа в постели, они говорили о том, как бы ей помочь.
Однажды декабрьским вечером после ужина, когда Сара ушла к себе, Роберт подошел к Адди, которая шила в гостиной, сидя на стуле с высокой спинкой. Он наклонился к ней, положил руки на подлокотники и сказал, глядя ей в глаза:
— Я собираюсь пойти к Ноа.
Она коснулась пальцами его щеки:
— Желаю успеха, дорогой.
Было половина девятого, когда он подошел к двери дома, где жил Ноа, и постучал. Ноа отворил дверь, и они молча глядели друг на друга несколько секунд. Наконец Ноа заговорил.
— Приятная неожиданность.
— Ты все еще дуешься на меня? — спросил Роберт.
— Нет, перестал уже давно.
— Я не нарушаю твой распорядок своим приходом?
— Нет. Я ужинаю. Заходи. Снимай пальто и садись. — В комнате не было почти никакой мебели, она выглядела заброшенной. Единственным свидетельством женского участия в ее убранстве были цветастые желтые занавески, сшитые Адди прошлой весной. Ужин Ноа состоял из бобов и хлеба, разложенных на голубой эмалированной тарелке. На столе не лежала скатерть, на подоконниках не стояли горшки с цветами, пол не был застлан. Сапоги Ноа стояли около деревянной коробки, шляпа лежала на столе, пояс с револьвером висел на стуле, а тяжелая кожаная куртка была повешена на крючок у двери. У Роберта сжалось сердце, когда он увидел, как Ноа одинок.
— Как ты живешь?
Ноа пожал плечами.
— Ты ведь знаешь. Как всегда. — Он уселся за стол и продолжил ужин. — Я слышал, у вас с Адди будет ребенок…
— Да. Где-то к весне. Она очень счастлива.
— Ты тоже счастлив?
— Еще бы.
— Да, это здорово. Я очень рад за вас обоих. — Они замолчали. Ноа продолжал есть. Роберт откинулся на стуле, положив ногу на ногу и изучающе глядя на своего друга.
— Почему ты теперь никогда к нам не приходишь?
Ноа положил вилку на стол.
— Ты знаешь почему.
Они смотрели друг на друга.
— Что ж, ты избегаешь ее и избегаешь нас тоже, — продолжал Роберт.
— Я делаю это не специально. Надеюсь, ты понимаешь это.
— Да, но все-таки нам тебя недостает.
Ноа пристально смотрел на свою вилку и молчал.
— Я пришел, чтобы сообщить тебе кое-что.
Ноа встретился взглядом с Робертом и ждал.
— Сара выедет из нашего дома к началу года.
Взгляд Ноа ничего не выразил, когда он услышал эту новость.
— И что из этого?
Роберт взорвался.
— А то, что она собирается искать дом, чтобы жить в нем одна, а ты будешь сидеть здесь, в своей норе, один, есть бобы в восемь тридцать вечера, а все это никому не нужно.
— Сара не хочет меня знать.
— Она просто помирает по тебе.
Ноа фыркнул и отвернулся.
— Послушай, Бога ради! У нее был шок после потрясения, которое она испытала. Я знаю, потому что это я вызвал его. И ей, конечно, нужно время, чтобы преодолеть его. Но ведь это не на всю жизнь.
Ноа взглянул на Роберта.
— Она вычеркнула меня из своей жизни, и я не собираюсь ползти к ней обратно, чтобы опять получить по зубам. Я дважды испытал это.
Роберт пристально посмотрел на Ноа и тихо спросил:
— Но ты ведь любишь ее, не так ли?
Ноа откинул голову и отодвинулся от стола.
— Так любишь или нет?
Ноа искоса посмотрел на Роберта.
— Со сколькими женщинами ты встречался в последнее время? — спросил Роберт.
— А со сколькими мужчинами встречалась она?
— Ни одного. Она сидит вечерами дома, смотрит на растущий живот Адди, ходит на цыпочках, боясь нас потревожить. Я никогда не видел более одинокого существа, хотя она и пытается представить себя счастливее без тебя, чем с тобой.
Ноа наклонился вперед, поставил локти на стол, сплел пальцы, потом прижал их ко рту, уставившись на пустой стул.
Роберт не нарушал молчания. На плите шумел чайник, в печке потрескивал огонь. Глаза Ноа подозрительно увлажнились. Он широко раскрыл их, боясь моргнуть.
Наконец он закрыл глаза, уронил голову на руки и прошептал:
— Я не могу.
Роберт протянул руку и положил ее на руку Ноа.
— Я знаю, это нелегко, — тихо заговорил он. — Но ей ведь тоже тяжело. — И, помолчав несколько секунд, добавил: — Чеймберс и Адриенна Дейвис пригласили нас с Адди на обед в следующую субботу. Мы уйдем из дома в семь часов.
Он сжал руку Ноа, потом встал и застегнул пальто. Ноа поднял голову и опять уставился на пустой стул напротив. Роберт надел шляпу и перчатки.
— Некоторые иногда просто задыхаются от гордости, — заметил он, уходя и оставляя друга за столом, где стояла тарелка с остывшими бобами.
После ухода Роберта Ноа долго сидел неподвижно, его сердечные раны открылись вновь. Последние семь месяцев были сплошным адом: он страдал от одиночества, душа его мучительно болела. Она отказалась от него, уязвила его мужскую гордость, а он все еще ее любит. Любит?! Да любовь ли это? Это долгое, бесцветное, непонятное явление без взлетов и падений, полный штиль. Он искал ее среди прохожих на улице, а увидев, быстро переходил на другую сторону, чтобы остаться незамеченным. Бесконечно вспоминал о ней, вместо того чтобы завести новое знакомство. Его преследовало желание прийти к ней, подойти совсем близко, взять за плечи и начать трясти так, что голова будет готова оторваться… И тут же появлялось чувство неизбывной жалости…