Амелия Грей - Прошлой ночью с герцогом

– Где вы нашли такую гигантскую лягушку!

– Я долго за ней наблюдала, но никак не могла поймать! И вот наконец…

Она поднесла лягушку к лицу, и та издала звук, похожий на ворчание.

– Видите, она совсем не страшная! – рассмеялась девочка.

Эсмеральда, мистер Ламберт и герцог Гриффин ее поддержали, им вторили собравшиеся вокруг, и только обе юные леди не находили в ситуации ничего смешного, и лягушка их не умиляла.

– Какой кошмар! – брезгливо прошептала Вера. – И чего веселиться? Прикажи ее унести отсюда, Бенедикт!

Герцог закашлялся, чтобы не рассмеяться, но все же выдавил:

– Ты совершенно права: с непривычки можно испугаться.

Воспользовавшись моментом, чтобы произвести впечатление на юную леди, мистер Ламберт подошел ближе и предложил:

– Буду счастлив помочь, ваша светлость, если юная мисс отдаст лягушку мне.

– Да, Джозефина, отдай эту гадость ему, – поддержала его Сара.

– Благодарю, мистер Ламберт, – вмешался Гриффин, – я сам все улажу, не утруждайтесь. – И, оглядев собравшихся, добавил: – Благодарю всех вас за участие, но, как видите, все в порядке. Пожалуйста, возвращайтесь к вашим пикникам и наслаждайтесь прекрасным днем.

– Как скажете, ваша светлость, – с улыбкой поклонился мистер Ламберт и, мельком взглянув на Веру, обратился к Саре: – Миледи, увидимся завтра вечером на балу. Буду рад, если вы обе оставите мне по танцу.

– Конечно, оставим, – поспешно ответила леди Сара за них обеих. – Спасибо, что предложили помощь – очень любезно с вашей стороны.

– Это честь для меня, – кивнул мистер Ламберт, опять задержав на леди Саре взгляд, прежде чем отойти.

Когда разошлись и остальные, Сара заметила:

– Теперь, когда я получше рассмотрела лягушку, вроде не такая уж она и страшная, но брать ее в руки не стала бы.

В отличие от сестры Вера осталась непреклонной:

– Не знаю, мисс Свифт, как вы позволяете Джозефине касаться подобных мерзостей. Я слышала, что от лягушек на коже появляются бородавки и прыщи. Фу!

– Будь это так, Джозефину бородавки покрывали бы с головы до ног. Она вечно возится с жуками, пчелами, бабочками.

Она повернулась к девочке и, хотя видела юмор всей ситуации, все же сочла своей обязанностью попенять ей:

– Джозефина, ты поступила очень нехорошо.

Но та лишь лукаво улыбалась, не выказав ни малейших признаков раскаяния.

– Да что такого я сделала? Откуда мне знать, что они такие трусихи?

Эсмеральда быстро посмотрела на Гриффина. По правде говоря, он вправе выгнать их обеих из дому.

При одной этой мысли ее пробрал озноб. Неужели он способен на это? Нет, не может быть: он этого не сделает!

Она расправила плечи.

Эсмеральда давно решила не поддаваться страху, что они с сестрой сделают что-то такое, из-за чего Гриффин захочет их выставить вон. Она должна быть уверена в себе: только так удастся пройти все испытания и получить деньги, а если повезет, то и обещанные рекомендации.

– Она не слишком красива, да и квакает противно, – спокойно сказала она сестре, чтобы как можно быстрее загладить инцидент. – Теперь извинись перед обеими леди за то, что напугала их.

Гриффин положил руки Джозефине на плечи и улыбнулся Эсмеральде.

– Никаких извинений не требуется: она же не нарочно, – просто мы сейчас пойдем и выпустим лягушку на то место, где Джозефина ее нашла.

– Хотите ее подержать? – обрадовалась девочка, протягивая ему лягушку.

Гриффин спокойно забрал у нее из рук ее ношу и широко улыбнулся.

Герцог опять всех удивил: ни гнева, ни раздражения, – хотя вовсе не обязан был проявлять снисходительность к компаньонке и ее сестре. Эсмеральда и не ожидала этого, но он всегда понимал их с Джозефиной. Может, не все аристократы такие жестокие и черствые, как она считала?

Эсмеральда оглядела новое платье. Пятно от шоколада было не так уж заметно на сером фоне, а вот пастельных оттенков туалеты ее подопечных, похоже, окончательно испорчены. У леди Эвелин, возможно, будет что сказать по этому поводу.

Раздалось довольное чавканье, и она опустила глаза. Одеяло было уляпано раздавленными пирожными и залито шоколадом. Наполеон увлеченно доедал последние крошки. Рядом валялась перевернутая корзинка, чашки, блюдца и салфетки.

Тут же вспомнились визг и перекошенные ужасом лица девиц при виде лягушки с выпученными глазами и болтавшимися лапами, и Эсмеральда залилась смехом. Спохватившись, тут же повернулась к близняшкам спиной и зажала рот руками, но хохотать не перестала. Плечи ее тряслись, но ни звука, кроме сдавленного фырканья, не слетало с губ. Немного успокоившись, мисс Свифт опустилась на колени и принялась убирать остатки неудачного пиршества.

Джозефина не виновата: откуда ей было знать, что кто-то боится лягушек?

Гриффин ступил в тепло «Уайтса» и снял кожаные перчатки. Досада и раздражение стали его постоянными спутниками, и не только из-за близняшек, которым кто-то хочет испортить сезон. Все его мысли занимала также их компаньонка. Она утверждала, будто ничего не знает о мужчинах и поцелуях, и все же, несмотря на свою неосведомленность в делах обольщения, каким-то образом умудрялась постоянно его искушать: бросала ему вызов, интриговала и с каждой новой встречей заставляла желать ее все больше.

В Лондоне было много прекрасных леди, которых мог бы – и должен – жаждать Гриффин. Одни молоды, прелестны и невинны – такие ищут мужей, – другие, постарше, умеют угодить мужчине, а есть еще красавицы вдовы, которым от мужчины ничего, кроме плотских утех, не нужно.

Он не хотел ни одну.

И только Эсмеральда, запретная для него мисс Свифт, которую приходилось держать на расстоянии, зажигала его кровь, оставляя умирать от жажды. Он хотел ее с такой силой, что едва не сходил с ума.

Он редко отказывал себе в желаемом, но должен был, поэтому просто наслаждался ее обществом: с удовольствием вступал с ней в перепалки, обожал ее дерзость и непредсказуемость. Мало того: сумел даже полюбить ее сестру и их песика. Правда, каждый день Гриффину приходилось напоминать себе, что он не должен к ней прикасаться: пока не должен, – но придет время, когда сможет, и непременно сделает.

Герцог отдал лакею шляпу, перчатки и плащ, постарался выбросить из головы Эсмеральду и направился в бар, кивая по пути знакомым джентльменам, а то и останавливаясь поговорить. Пока что все попытки найти злоумышленника не принесли результата. У него были кое-какие подозрения, но не более того – никаких фактов, – поэтому он решил обратиться к первоисточнику: сэру Уэлби.

В последние дни он много времени проводил в «Уайтсе»: в баре, в бильярдной, в читальне, – и все в надежде услышать хоть что-нибудь, какое-то имя, чтобы понять, кто говорил о мести в ту ночь. Обычно он был очень проницателен и мог по малейшим признакам вычислить виновного, но никаких разговоров не было. По словам тетки, даже в скандальных листках ни словом не упоминалось об этом.

Едва открыв дверь, Гриффин увидел сидевшего почти у входа старика с длинными редеющими седыми волосами. Спина у него была прямой, а плечи – широкими, как у молодого, хотя он и казался чересчур худым. Видел он, должно быть, очень плохо – разве что силуэты, – зато со слухом все было в порядке. Даже за болтовней посетителей, стуком кружек и звоном бокалов, которыми были уставлены деревянные столики, сэр Уэлби расслышал шаги и обернулся. Он всегда улыбался, зная, что новопришедший обязательно заговорит с ним.

Гриффин остановился у его стула:

– Добрый вечер, сэр Уэлби. Не возражаете, если я присоединюсь к вам?

– Ваша светлость! – воскликнул старик и попытался встать, опираясь на трость. – Какая честь для меня.

– Сидите, – положил руку ему на плечо Гриффин. – Ваш бокал почти пуст. Не против, если я закажу еще один?

Герцог поискал взглядом Холси, но Уэлби возразил:

– Нет-нет, мне уже хватит: и без того будет непросто выбраться отсюда и найти экипаж в ночной тьме – ведь я же почти слепой.

К ним подошел официант, но Гриффин его отослал и, усевшись за стол напротив сэра Уэлби, сказал:

– Я вот зачем к вам: не вспомните ли еще что-нибудь о том вечере, когда вы слышали разговор о моих сестрах?

Старик прищурился, густые седые брови его дернулись: похоже, безуспешно старался разглядеть лицо Гриффина.