Эсмеральда обвила руками шею Гриффина, позволяя крепче прижать ее к твердому мускулистому телу. Ее ладони легли ему на затылок, пальцы запутались в густых волосах, потом опустились на плечи. Она ощущала поцелуи на щеках, подбородке, шее и опять на губах. Руки его лихорадочно блуждали по ее телу: от груди до бедер и ягодиц, потом обратно к груди.

– Ты прекрасна, Эсмеральда, – прошептал он ей в губы. – Не надо прятаться за серой тканью.

– Мне так удобнее, – быстро ответила она между поцелуями.

Его ласки были такими пылким, хотя и нежными, и так возбудили обоих, что они едва не задыхались.

Гриффин чуть поднял голову и прошептал:

– Мне этого недостаточно…

И опять завладел ее губами. Оба трепетали, когда он покрывал ее лицо поцелуями, одновременно одной рукой сжимая грудь, а другой – ягодицу. Эсмеральда ощутила твердую выпуклость в его брюках – ничего подобного тому, что она чувствовала сейчас, раньше не было. Сама того не сознавая, она отвечала на его пыл с удивлявшим ее саму рвением: льнула к нему, всячески поощряя прикосновения.

Наконец Гриффин с долгим отчаянным вздохом выпустил ее из объятий, коротко, с горечью усмехнулся и отступил.

Расстроенная столь внезапным и резким окончанием порыва страсти и все еще ощущая головокружение, Эсмеральда облизала губы и сглотнула комок в горле. Она понятия не имела, что поцелуи могут быть такими чудесными: даровать ощущение счастья, но одновременно заставлять хотеть большего. Гриффин не сможет отрицать, что наслаждался поцелуями, как и она, а уж силу его желания она ощущала даже через одежду.

Что теперь будет? Он обещал, что не станет ее целовать, пока она находится в его доме, но слово нарушил.

В ней рос страх.

– Клянусь, что вовсе не собирался целовать вас, когда предложил пойти сюда.

– Понимаю. Чувства нахлынули внезапно.

– Этим словом нельзя описать то, что я чувствовал. Я был зол на вас, но…

Он замолчал.

Ее глаза уже привыкли к темноте, и стало видно выражение досады на его лице.

– Но?..

– Когда я увидел вас стоявшей у окна, господи боже, то мог думать лишь о том, как жажду целовать вас, и немедленно. Пропади пропадом честь, пропади пропадом все, что правильно и прилично. Я хотел одного: целовать вас, – и больше не могу лишать себя вкуса ваших губ. Я мечтал о том, чтобы сжать вас в объятиях, почти с того момента, как впервые увидел.

От такого признания сердце ее забилось еще сильнее. Она тоже мечтала об этом, но была слишком робка, чтобы признаться.

Если бы не Гриффин, как она могла узнать о существовании этих восхитительных ощущений, что он ей подарил?

Она мечтала, что он обнимет ее, нежно поцелует, но не была готова к всепожирающему желанию, которое проникло в ее душу, опьяняя, одурманивая… Как она молилась, чтобы эти удивительные ощущения никогда не покидали ее! Даже сейчас ей не терпелось испытать их опять, испытывать снова и снова.

– То, в чем вы признались леди Норвуд, – правда? – приступил наконец к главному герцог, когда его дыхание пришло в норму. – Нынешний виконт Мейфорт ваш кузен?

В последний раз Эсмеральда рассказывала о своем прошлом, когда устраивалась на работу в агентство. Мисс Фортескью выслушала всю историю и посчитала, что Эсмеральду можно принять на работу, поэтому причин говорить об этом больше не было.

– Да, это правда. Полагаю, вы сочли, что с моей стороны было неправильно не рассказать обо всем вам.

– Вы правы: я предпочел бы все узнать от вас.

– Вы огорчены?

– Нет, но хочу, чтобы вы объяснили, почему скрыли это от меня.

Эсмеральда по привычке вскинула подбородок:

– Я не сочла нужным говорить о родственниках матери, потому что они никак не влияют на мою жизнь.

– И это сбивает меня с толку, – с тяжелым вздохом проговорил Гриффин и пригладил волосы. – Впрочем, вы правы: я огорчен, – но лишь потому, что вы и Джозефина – внучки виконта – не имеете средств, и вам приходится зарабатывать на жизнь работой в агентстве по найму. Вы заставили меня поверить, что…

– …что я простолюдинка, – неожиданно для себя ринулась в бой Эсмеральда. – Ничтожество!

Герцог нахмурился:

– Я вовсе не это хотел сказать. С вашей стороны несправедливо так думать обо мне.

И почему его слова нисколько ее не удивили? Аристократы всегда и во всем считали себя правыми.

Скрывая боль и гнев, она с яростью уставилась на него:

– Брат моей матери говорил то же самое о Майлзе Грэме, просто поэте, которого она любила и хотела видеть своим мужем.

– Я собирался сказать, что вы заставили меня поверить, будто являетесь бедной дальней родственницей сэра Тимоти Свифта и нет никого, кто бы мог предложить вам защиту и помощь, – пояснил он сухо. – В вас нет ни капли от простолюдинки, и теперь мне понятно почему: вы принадлежите к высшему обществу и воспитаны как леди.

Его слова проникли в самое сердце, ноги подкосились. Он никогда не узнает, как отчаянно она хотела услышать их от него! Она так хотела быть его достойной!

Неожиданно она почувствовала, что слезы подступили к глазам: того и гляди разрыдается, – и, собрав все силы, подавив проклятую женскую слабость, сказала:

– То, что я бедная родственница сэра Тимоти, правда: мой отец никогда не был богат.

– Я не понимаю одного: почему вы не под защитой нынешнего лорда Мейфорта. Я знаю, что он болен, но это не освобождает его от долга по отношению к вам и Джозефине.

– Он нам ничего не должен. Моя мать была лишена наследства и выгнана из дому его отцом, – выпалила Эсмеральда, опять почувствовав, как наворачиваются на глаза слезы. – Ее все вычеркнули из своей жизни.

Гриффин в недоумении уставился на нее:

– Может, так и есть, но вас-то не изгоняли. Вы и Джозефина – внучки виконта, и с вами до́лжно обращаться как с таковыми. Вам не пристало служить компаньонкой моих сестер. Ваше место – в доме лорда Мейфорта, и его обязанность – подготовить сезон лично для вас.

– У меня нет повода считать, что мой кузен отличается от своего отца, поэтому нет желания жить с ним под одной крышей или быть под его опекой.

– Вы заслужили это по праву рождения.

– Как и моя мать, но у нее все отняли просто потому, что она ослушалась своего брата. Ей было поставлено условие: если выйдет за Майлза Грэма, то больше никогда не переступит порога родного дома. И она не переступила. Как и я. Я доказала, что не нуждаюсь в его помощи, чтобы заботиться о Джозефине.

– Но это его обязанность! – воскликнул Гриффин. – Если не хотите идти к нему ради себя, подумайте о сестре!

– Нет, к нему я не пойду: это моя сестра.

– Вы чего-то недоговариваете? – осведомился он, вопросительно глядя на нее.

– Нет! – прерывисто выдохнула Эсмеральда: слезы опять подступили к глазам, – но сумела сдержаться. – Пусть у нас разные отцы, но для меня это роли не играет.

– В этом никто не сомневался, – уже мягче сказал Гриффин. Вопросительный взгляд сменился тревожным. – Я вижу, что вы хорошо заботитесь о ней. Но вы не ответили на мой вопрос.

Из последних сил сдерживая эмоции, не позволяя голосу дрогнуть, она выдавила:

– Джозефина мало знает о нашей матери, а о прошлом и семье Мейфорт и вовсе ничего. И я хотела бы, чтобы все так и оставалось.

– Почему?

О, эти непрошеные слезы, постоянно угрожавшие хлынуть по щекам! Как можно все объяснить ему и при этом не заплакать? Она знала, как настойчив Гриффин, когда чего-то хочет: ни за что не отстанет, пока не получит ответы на все свои вопросы. Нужно все рассказать, пока его проницательность и нежность не заставили ее броситься к нему в объятия и по-женски, навзрыд, расплакаться.

– Она любила отца. И он любил ее, писал стихи, читал. Джозефина тоже писала стихи до самой его смерти. Теперь девочка клянется, что ненавидит поэзию, но я-то знаю: так она пытается справиться с ударом от кончины отца. Для нее все это очень непросто. Я не говорила сестре, что семья матери не одобряла ее нового мужа, называла нищим ирландцем, бродячим поэтом, у которого ни пенни за душой; утверждала, что она умрет нищей и несчастной.

Ее голос прервался всхлипом, но она быстро его подавила и с горечью заключила:

– И самое страшное, что они оказались правы: мама действительно ошиблась в своем выборе.

Ее голос снова дрогнул.

– Эсмеральда…

Гриффин потянулся было к ней, но она увернулась и быстро вытерла слезы.

– Нет.