Лорен Вайсбергер - Прошлой ночью в «Шато Мармон»

Когда Ронда поясняла: «Я надеюсь, вы понимаете — это только временно, это крайнее средство, к которому никто из нас не хотел прибегать, — Брук уже мысленно смирилась с увольнением. Она не намекнула Ронде, что не она, Брук, а как раз враждебно настроенная мамаша, дающая сейчас интервью у школьного крыльца, привлекает к Хантли излишнее внимание прессы. Она удержалась и не сказала директрисе, что никогда не упоминала названия школы ни в одном интервью и никогда не компрометировала своих пациенток, сообщая о деталях консультаций. Она просто переключилась в режим автоответчика, заверив Ронду — да, она понимает, что это не решение директора, да, она обязательно вернется, как только скандал утихнет. Меньше чем через час Брук, выйдя в переднюю с пальто в руках и сумкой на плече, наткнулась на Хизер.

— Ого, ты уже отсеялась на сегодня? Я завидую! — сказала та.

Брук почувствовала, как в горле растет комок.

— И не только на сегодня. На неопределенный срок.

— Я слышала, что случилось, — прошептала Хизер, хотя они были одни. Брук удивилась, но вспомнила, как быстро распространяются слухи, особенно в женской школе.

Брук пожала плечами:

— Ну что ж, этого следовало ожидать. Будь я мамашей, которая платит за ребенка сорок тысяч в год, мне бы не понравилось, что у дверей школы шныряют папарацци. Ронда говорит, к некоторым девочкам репортеры таблоидов обратились через Facebook, спрашивая, какая я в школе и что рассказываю о Джулиане, представляешь? — Брук вздохнула. — Если это правда, меня действительно необходимо уволить.

— Гадость какая! Законченные скоты… Брук, тебе бы с моей подругой поговорить. Помнишь, я рассказывала, ее муж победил в «Американском идоле»? Мало кто понимает, как тебе сейчас приходится, но Эмбер все это знает… — Хизер замолчала, словно испугавшись, что перешла границу допустимого.

Брук абсолютно не хотелось знакомиться с молоденькой подружкой Хизер из Алабамы и сравнивать горе-мужей, но она кивнула:

— Конечно, дай мне ее е-мейл, я напишу.

— О, не беспокойся, она сама тебе напишет, если ты не против.

Брук была против, но что она могла сказать? Ей хотелось побыстрее уйти.

— Ладно, пусть пишет, — разрешила она.

С вымученной улыбкой Брук помахала коллеге на прощание и быстро пошла к выходу. В коридоре ей попалась стайка девочек; одна окликнула ее по имени. Брук хотела притвориться, что не слышит, но не смогла. Она обернулась — к ней спешила Кайли.

— Миссис Олтер, вы куда? У нас же сегодня консультация! Говорят, у дверей толпа репортеров!

Брук посмотрела на девочку: та, как обычно, нервно накручивала мелко вьющиеся пряди на пальцы. Почему-то она почувствовала себя виноватой перед ней.

— Привет, Кайли. Знаешь, меня, наверное, некоторое время не будет. — Заметив, что у неспешно прибавила: — Это ненадолго. А ты отлично выглядишь.

— Но, миссис Олтер, как же я теперь…

Брук наклонилась к самому уху Кайли, чтобы никто не мог их расслышать.

— А ты и без меня справишься, — сказала она, как ей казалось, с ободряющей улыбкой. — Ты сильная, здоровая и лучше других знаешь, как о себе позаботиться. Ты не только стала здесь своей, но и получила одну из главных ролей в вашей постановке! Отлично выглядишь, отлично себя чувствуешь… Черт, я не знаю, что еще можно для тебя сделать!

Кайли улыбнулась, и они обнялись.

— Я никому не скажу, что вы чертыхаетесь! — пообещала она.

Брук шутливо шлепнула девочку по руке и через силу улыбнулась:

— Звони, если что-то понадобится. Учти, так просто ты от меня не избавишься. Я скоро вернусь, хорошо? — Кайли кивнула, и Брук с трудом сдержала слезы. — Обещай мне — никаких больше дурацких слабительных. Мы с этим покончили, ясно?

— Ясно, — улыбнулась Кайли.

Брук кивнула ей и направилась к выходу. Решительно пройдя мимо кучки особенно упорных папарацци, которые, заметив ее, моментально впали в раж и оглушили воплями и вопросами, она не замедляла шаг, пока не добралась до Пятой авеню. Проверив, не следят ли за ней, Брук принялась ловить такси — безнадежное занятие в четыре часа дня. Когда мимо нее проехало не менее двадцати машин, она села в автобус-экспресс на Восемьдесят шестой улице и доехала до своего поезда, где ей удалось найти свободное место в последнем вагоне.

Закрыв глаза, она откинула голову, не заботясь о том, что касается волосами стены, о которую терлось несчетное число грязных, сальных затылков. Вот, оказывается, каково это — быть уволенной не один, а два раза за одну неделю. Брук стало нестерпимо жаль себя, но тут она открыла глаза и увидела Джулиана, улыбающегося с рекламного плаката.

Это была очень хорошо знакомая ей рекламная фотография на фоне обложки дебютного альбома «Ушедшему», но в метро Брук она еще не попадалась. Интересно — с любого ракурса Джулиан смотрел прямо в глаза зрителю. Вот ведь ирония судьбы — нигде не появляясь с женой, он ехал с ней в метро. Брук пересела в противоположный конец вагона, где рекламировались только услуги стоматологов и курсы английского для иностранцев. Украдкой оглянувшись на Джулиана, она ощутила раздражение. Как бы она ни поворачивалась и ни наклоняла голову, он с улыбкой смотрел прямо на нее, демонстрируя знакомые ямочки на щеках, и Брук почувствовала себя совсем несчастной. На следующей станции она перешла в другой вагон, подальше от мужа.

— Брук, если ты ничего не слышала из того, что я сказал, пожалуйста, пойми главное: я считаю, что за нас стоит бороться. — Джулиан подался к ней и взял ее руку в свои. — Я буду бороться за наш брак.

— Сильное начало, — кивнула Брук. — Хорошая формулировка.

— Ру, ну перестань, я серьезно!

В ситуации не было ничего смешного, но ей ужасно хотелось хоть немного поднять себе настроение. Джулиан только что пришел домой, и вот уже целых десять минут они держались как чужие — вежливо, предупредительно, осмотрительно и совершенно отстраненно.

— Я тоже, — тихо сказала она. Он ничего не ответил, и она спросила: — Почему ты не приехал раньше? Я знаю, у тебя обязательства перед масс-медиа, но ведь уже четверг. Или для тебя все это не важно?

Джулиан с удивлением взглянул на нее:

— Как ты могла такое подумать, Ру? Мне нужно было время подумать. Все произошло слишком быстро… Казалось, все на глазах разваливается…

Чайник запел. Брук знала: Джулиан не захочет лимонно-имбирного чая, который она заваривала для себя, но выпьет чашку простого зеленого, если ему приготовить. Она ощутила крошечную волну удовлетворения, когда он с благодарностью принял кружку и отпил глоток.

— Не могу тебе передать, как я сожалею, — начал он, обхватив чашку ладонями. — Подумать только, что ты испытала, когда увиде…

— Дело не в фотографиях! — повысила голос Брук сильнее, чем хотела. Помолчав несколько секунд, она продолжала: — Да, они чудовищные, оскорбительные для меня, позорящие, но то, что у кого-то появилась возможность сделать такие снимки, задевает меня куда сильнее.

Джулиан опять промолчал, и она задала очередной вопрос:

— Так что за фигня произошла той ночью?

— Ру, я тебе говорил: это была глупая ошибка, такое случилось единственный раз, и секса с ней у меня не было… И вообще ни с кем, — поспешно прибавил он.

— А чем же вы занимались?

— Я не помню. За ужином собралась большая компания, постепенно все стали расходиться, и, как я понимаю, к ночи мы с ней остались за столом одни.

Брук замутило от слов из уст родного мужа «мы с ней».

— Я даже не знаю, кто она и откуда взялась…

— Об этом не волнуйся, — съязвила Брук. — Это тебе теперь любой расскажет. Дженелл Мозер, двадцать четыре года, из маленького городка в Мичигане. Приезжала в Лос-Анджелес на девичник своей подруги, собравшейся замуж. А вот как она попала в «Шато Мармон», действительно загадка.

— Я ее не…

— На случай если тебе интересно, хотя ты об этом и без «Ласт найт» знаешь, — персонажи подлинные, это не фикция.

Джулиан вздохнул.

— Я слишком много выпил, и она предложила проводить меня в бунгало. — Он замолчал и провел пальцами по волосам.

— А потом?

— Мы целовались, а потом она сняла платье — будто спать собралась, не стесняясь и не придумывая предлогов. От этого я сразу протрезвел и велел ей одеться. Она оделась и начала плакать, говорила, как ей неловко и стыдно. Я попытался ее успокоить, мы что-то пили из мини-бара — я, правда, не помню что, а потом я проснулся одетый, а ее уже не было.