Дом встретил меня волнами беспокойства и подозрений, которые источал рыжий мужчина. Хотя какой он мужчина… Мальчик. У него это на лбу написано большими такими буквами.
– Лара, ну где ты была??? – с порога выдохнул он мне в лицо. Я мысленно закатила глаза и тяжело вздохнула: вот они прелести семейной жизни. Шаг влево, шаг вправо расценивается, как попытка покинуть судно, а наказание – расстрел в мозг. На месте. Точным попаданием.
– Гуляла, – коротко ответила я, снимая обувь.
– Что-то случилось на работе?
– Нет, – я скинула куртку и прошла в комнату.
Я подошла к подоконнику, и, попирая все правила, залезла на него с ногами. Я слышала, как Дима прошел в комнату, но даже не повернула головы.
– Там сквозняк.
– И что?
– Простудишься…
– И умрешь? Дим, жить вообще вредно, от этого умирают. – с тонной безразличия изрекла я.
– Лар, – он подошел ко мне и уткнулся носом в щеку. – Ну что случилось? А?
– Ты на меня наорал. А всего лишь задержалась немного после работы.
– Я не орал…
– Все равно. Я что, в заключении? Или я нахожусь под следствием без права выхода из собственной квартиры?
– Извини. Я волновался.
– Я большая девочка и умею за себя постоять. К тому же, время – детское. Что могло со мной случиться? Ясельный мальчик отшлепал бы меня совочком? Уверяю, я бы пережила это.
– Ты себе и представить не можешь, что может случиться с человеком даже в более раннее время суток.
– И непременно этим человеком должна быть я?
– Ладно, извини. – он примирительно чмокнул меня в щечку. – Ужинать будешь?
– Нет, что-то не хочется. У нас есть вино?
– Нет. – он внимательно посмотрел на меня. – Спиртного у нас нет.
¬¬¬¬- Тогда я пошла в магазин. И, умоляю тебя, не говори ничего. Если тебе что-то не нравится, ты всегда можешь покинуть это место.
Я отодвинула его и слезла с подоконника.
Вернувшись из магазина, я обнаружила, что осталась одна. На кухонном столе, заботливо прикрытый салфеткой, остывал мой ужин, по комнатам уныло бродила тишина. Есть не хотелось совершенно. Было странное ощущение, что плечи расправляются, дышать становится легче, и всю меня, начиная от пальчиков ног, заполняет чувство свободы.
Я тихо-тихо отправила бутылки в холодильник, так же тихо, почти на цыпочках, прошла в комнату. Господи, как же хорошо! Как же это хорошо – остаться одной! В тишине и покое. Когда ты никому ничего не должен и не обязан. Контроль рыжего мужчины убивал. Мягко, ненавязчиво, почти ласково… Но тем не менее – убивал. Я села на диван, провела рукой по плюшевой обивке. Внезапно в голове всплыл вопрос, который я хотела задать Димке, но который так неожиданно затерялся. Может, позвонить, озадачить Грошика? Я точно знала кому я хочу задать этот вопрос. Но где найти человека, о котором ты не знаешь ничего?
Вторая бутылка «небес» все глубже утягивала меня в блаженное состояние покоя и расслабленности. Я лежала на полу: в одной руке у меня была изящная бутылка синего стекла, а вторая покоилась в пластиковой вазе с остатками винограда. Я неловкими движениями перебирала пальцами гладкие бусины, практически наслаждаясь холодным и влажным прикосновением шелковистой кожицы к разгоряченным пальцам.
Все же я странная. Никакого сожаления, что обидела человека, что человек ушел. И что я осталась одна. Особой радости тоже не было, но дышалось привычно-спокойно. Теперь я точно знала, что мне можно, а чего категорически нельзя. И не потому, что это не нравится рыжему деспоту, а потому что лично я против этого. Я больше не хочу подчиняться и делать вид, что мне хорошо от чьих-то нововведений. Не хочу больше завтракать, сидеть на диване и обсуждать фильм. Не хочу никакой семейности. И это белье стопочками – меня невыразимо раздражает.
Я рывком поднялась, отхлебнула вина, и, поставив бутылку на столик, подошла к шкафу. Распахнув его, я двумя руками вывалила все стопочки ткани на пол и, упав перед ним на колени, я яростно и с каким-то диким самозабвением принялась перемешивать майки с футболками и наволочками, джинсы с колготками и кофтами, носки с трусиками и лифчиками. Переворошив всю одежду, я обняла руками кучу ткани, и стала планомерно распихивать ее по пустым полкам. С удовлетворением оглядев полученный результат, я закрыла шкаф и села на диван. Вот он, мой дом. С беспорядком, с какими-то непонятными вещами и мелочами, но он мой. И больше никому сюда нет хода. Что за глупо-наивное желание возникает у людей – устанавливать свои порядки? Почему одежда не может лежать так, как я хочу, а диски должны быть обязательно в алфавитном (ну или хотя бы в жанровом) порядке? Почему вино нельзя пить лежа на полу, и заедать его виноградом? Почему, когда занимаешься сексом в первый раз, обоих меньше всего волнует чистота тела? Почему первые дни сексом можно заниматься везде и всегда, а потом только ночью, только после душа, и только под одеялом? Почему человеку нельзя побыть одному? Почему если возникает такое желание, его так сложно объяснить? Почему это желание вообще нужно объяснять? Почему, почему, почему…
И, самое смешное, он даже не знает ответов ни на один из этих вопросов. Просто потому что «так надо» и так «правильно». А все что неправильно и не так – в мусорку, в топку и в забвение…
Я решила позвонить Игорю. Что ж, мне одной мучатся вопросами? «Что, чебурашка, и тебе не спится? Ну, иди, погреби»
Игорь снял трубку, наверное, после 6 гудка. Чёрт, я опять не удосужилась взглянуть на часы…
– Я часто делаю тебе больно? – обрушила я на него вопрос, прежде чем он успел послать подальше звонящего.
– Го-о-о-о-о-осподи… – он выругался. – Ларк, ты вечно как из одного места на лыжах.
– Грошик, – нетерпеливо проныла я. – Давай оставим способы моего появления на потом. Ответь мне.
– Да, блин. Ты все время делаешь мне больно, когда звонишь… в час ночи… в ЧАС?! Ты совсем охренела там от своих философских мыслей???
– Ну извини.
– Я тебя убью. Я ответил на твой вопрос? Теперь мне можно лечь спать?
– Грошик…
– Спокойной ночи, Лариса.
В ухо ударил гудок отбоя. Блин, нервный какой-то… Может, нужно было спросить, как у него дела? Хотя какие дела могут быть ночью? Если учесть, что я пару раз его бортанула… Вполне нормальная реакция на мой звонок. Но все равно жаль. С кем я могу еще поговорить ночью? Сама с собой. Но от получить ответ от себя… Это… В общем это не то, что мне нужно. Вот.
А утром я пошла на работу. Отбыв положенный срок (вернее ровно столько сколько смогла) я по-тихому самоудалилась, наказав девчонкам не выдавать меня ведущему проекта ни под каким видом. Дима не звонил, а я не особенно печалилась по этому поводу. Дома меня ждали «небеса», тишина и одиночество. А что еще может быть необходимым? В отличном настроении я приближалась к дому, как вдруг сердечко мое таки дрогнуло. Около подъезда, в привычной позе – подпирая стену, стояла Лешка, и лицо ее было по обыкновению хмурым.
– Привет, – я ласково улыбнулась ей. – Зайдешь?
– Если приглашаешь. – она независимо посмотрела на меня.
– А тебе нужно приглашение? – я открыла дверь и вошла в подъезд.
– С некоторых пор – да. – она вошла следом.
– Не бойся. Его нет. – сделала я попытку ее успокоить, когда мы поднимались на мой этаж.
– Я знаю…
– О?! И вчера знала? – я даже остановилась от удивления.
– И вчера знала. Иди уже, а? – она нетерпеливо подтолкнула меня в спину рукой.
– А почему не зашла?
– Мне показалось, что ты хочешь побыть одна.
Удивительно тонкое чутье.
– Ты за мной следишь, что ли?
– Слежу, слежу. Открывай дверь и заходи, или мы до утра тут будем стоять?
– Вино будешь? – спросила я, открывая холодильник.
– Ты бы хоть до вечера дотерпела, – ответила Лешка, появляясь в дверном проеме.
– А зачем? – я вполне с искренним недоумением перевела взгляд с «небес» на Лешку.
– Ну, не знаю… – она пожала плечами и вышла.
Я взяла бутылку, потом подумала и достала вторую. Прихватив штопор, я отправилась в комнату.
– Откроешь? – я поставила обе бутылки на столик перед Лешкой и протянула ей штопор. Она взяла его аккуратно, так аккуратно, что мне показалось, что она не хочет даже случайных наших прикосновений. Меня это удивило, но всего на секунду, я почти сразу забыла об этом. Меня всегда притягивали ее руки, вот и сейчас я, не отрывая глаз, смотрела, как тонкие пальцы обхватывают горлышко бутылки, как она с нажимом вводит штопор в мягкую пробку. Вот бутылка зажата между колен, она тянет, и пробка мягко выходит с характерным причмокиванием.