Окончательно стемнело. Холодно. Откуда-то появилось одеяло, в которое было так приятно кутаться. Алешка принес. После того сумасшествия, которое накрыло нас, он ещё мог что-то делать, думать. Я же чувствовала себя разбитой на многочисленные кусочки, которые разлетелись по земле мелкими осколками.
Горячая кружка с чаем в руках. От него идёт пар. Крепкий и сладкий чай, который должен прогнать холод и страх.
— Спасибо, — сказала я. Алешка в этот момент натягивал свитер. Замер. Спустя секунду появилась его голова. Он сел рядом. Я не видела его лица. Только силуэт. Может это было хорошо, иначе я не смогла бы с ним разговаривать сейчас.
— За что? — спросил он.
— За чай, — ответила я. Голос дрогнул. А сохранить самообладание не получается. Надо уйти в комнату. Забраться под одеяло. Если бы мы жили в разных квартирах, то я бы уехала.
— Я не жалею о произошедшем, — его слова ударами молотка прошлись по гвоздям, забивая крышку последних надежд, что всё ещё можно вернуть. — Я тебя люблю. Давно. Поэтому и уехал из города. Не хотел пересекаться. Как в первый раз увидел, так и снесло голову. Думал, что пройдёт. Но не прошло.
Он наклонился вперёд. То сжимал, то разжимал руки. Нервничал? Возможно. Тихо. Ночь. Холодно. Только горячий чай и тёплое одеяло.
— И сейчас не проходит, — сказал он.
— Я не могу. Это предательство. И неправильно всё получилось, — слова подбирались с тредом. Тяжёлые. Неправильные. Фальшивые. Я сама чувствовала в них фальшь.
— Ты считаешь, что это был порыв? Временное помутнение?
— Не знаю. Я ничего не знаю. Алеш, ты задаёшь вопросы, на которые у меня нет ответов.
— Есть, но ты не хочешь их говорить, потому что боишься.
— Боюсь, — ответила я.
— И что будем делать дальше? Хотя, я знаю твой ответ, — он грустно усмехнулся. — Я не могу тебе ничего предложить. Есть руки, ноги, голова, за душой ни гроша. Но может попробуем?
— Ты мне предлагаешь уйти от Валеры?
— Да. Предлагаю.
— Не могу.
— Почему? Ты давно его не любишь. В чём причина?
— Может в том, что мне спокойствие дороже? — спросила я. — Ты перекати-поле. Не в том плане, что сейчас у тебя трудности, а в том, что мне нравится спокойная жизнь. Мне нравится так, как есть сейчас. Мне нравится…
Слёзы. Я пыталась их сдержать, но не получилось. Больно. Обидно. Горько. И… Алешка ничего не стал говорить, взял у меня кружку, обнял. И опять этот запах ветра, свободы и мороза. Странные ароматы, что будоражат сознание. Он молчал. Может если бы что-то сказал, то мы поругались и больше не стали бы общаться. Но он молчал. Гладил меня по волосам, переплёл свои пальцы с моими и молчал. Так мы и сидели на диване в гостиной, пока я не уснула, уткнувшись ему в плечо.
А во сне были ветер, поле и его руки, которые крепко обнимали. И долго мы так летали, пока не стал приближаться земля. В сознании был выбор упасть или мягко приземлиться. А я всё время боялась, что упаду и разобьюсь. И тогда не смогу больше не то чтоб летать, а даже ходить. Алешка только рассмеялся над моими страхами. Так я ничего и не выбрала в том сне. Не смогла…
Мы стали любовниками. Вот так просто и сложно одновременно. Я противилась этому внутренне, но внешне отвечала на все ласки и поцелуи. Он не говорил больше о будущем не вспоминал прошлое и старалась не затрагивать этой темы. Наши встречи прекратились лишь в январе, когда выписали Валеру. Он все еще ходил в гипсе и был на больничном, поэтому теперь все время сидел дома.
Для него стало дело принципа отсудить у тренажерного зала компенсацию. Он нанял юриста, взяв деньги со счета, куда откладывал на отпуск. Теперь в доме все время были разговоры о законах, судах и похожих делах. Для него это стало идеей фикс. А я… Мне стало плохо. Здоровье сильно пошатнулось. Головокружения, чуть ли не до обморока. Темные точки в глазах. Я ходила с темными кругами под глазами. Еще и волосы начали выпадать. Наверное, это было от нервов. Каждый день я корила себя за любовь к Алешке. Мы были с ним разные. Слишком разные и в то же время такие похожие…
Я увидела их в сквере. Возвращалась с работы и решила пройти через сквер. Там и столкнулась с Алешкой, который катал коляску Светы. Они о чем-то разговаривали. Она смеялась. Алешка улыбался. Сердце кольнуло ревностью, а потом безнадежностью. Все так и должно было быть. Так и должно. Мы просто…
А что просто? Может и не было этого «мы», да и как оно могло быть, когда я другому принадлежала? Я была предательницей, которая повелась… Хотелось бы сказать, что на красивые слова, но красивых слов не было. Он же мне ничего не обещал. Мы просто… Проводили время? Наверное, так будет правильно сказать. Просто время проводили. Ничего серьезного. Но я и не хотела серьезного. Так что… Все правильно.
Ноги сами привели к церкви. Никогда не была церковным человеком. Может и верила где-то в глубине душе, но чтоб в церковь ходить — такого не было. Старые стены. Тяжелые двери. Я только зашла, как почувствовала запах свечей. Ладана. Голова закружилась сильнее. Наверное должна была быть какая-то служба. Собралось много народу. В основном бабушки и женщины по старше меня, хотя я видела и молодежь. Говорят, что когда не можешь понять что-то или решить, то ноги сами приводят в храм. Вот я и стояла в храме и слушала, какие нынче цены на рынке. А еще что в сетевом магазине акция на молоко. И это обсуждать в храме! Нашли место. Сюда ведь молиться ходят, а не посплетничать. Или я чего-то в этой жизни не понимаю? Но слушать все это мне стало противно. Я ушла.
И вновь снег, мороз, машины, головокружение. Надо домой идти. Дом. Только опять идти туда неохота. И получается, что жизнь крутиться по кругу.
— Короткая стрижка? И зачем ты ее сделала? — недовольно спросил Валера.
— Потому что надоело половину волос на расческе оставлять, — ответила я.
— Сходи к врачу.
— Сходила. Мне посоветовали пить витамины. Вот и пью, — ответила я. Даже баночкой с пилюлями потрясла около его носа.
— Ты в последнее время стала слишком резкой, — заметил он.
— Ты спросил, я ответила, — отвернулась. Запихнула морковь и капусту в пароварку. Пусть грызет, зайчик.
— Марин, у тебя неприятности? — спросил Валера. Попытался подойти ко мне. Обнять. Но я скинула его руку с плеча. Отошла в сторону.
— Не надо мешать готовить ужин, — попросила я.
— Что происходит? В последнее время…
— Нам надо расстаться. Я так больше не могу, — выпалила я. Это не было взвешенным решением. Просто порыв. Слова, которые давно скользили в сознание и теперь были озвучены.
— Почему? Разве мы плохо живем?
— Нет, хорошо. Но я больше так не могу.
— А что ты хочешь? Марин, я не могу понять, что ты будешь делать дальше? Уйдешь к матери? Будешь как раньше с копейки на копейку перебиваться? Тебе не хватит зарплаты, чтоб жить достойно. Из-за чего весь сыр-бор? Кто-то что-то сказал, а ты решила последовать глупому совету? Или насмотрелась глупых фильмов про любовь…
— А что ты знаешь про любовь? — не выдержала я, поворачиваясь к нему.
— Значит, последнее, — он снял очки. Потер переносицу. Сел за стол. — Наверное, я могу судить о любви, потому в этой жизни дороже тебя, у меня никого нет. Может я и не говорил тебе этого или не говорю, каждый день, но я тебя сильно люблю. Хочу, чтоб ты была счастлива. Я всеми силами пытаюсь это показать. Сделать так, чтоб ты ни в чём не нуждалась. Может это косо выходит, но я не миллионер. Не могу подарить тебе все на свете, но стараюсь по мере сил и возможностей. Марин, я понимаю, что сейчас ты меня вряд ли услышишь, но это пройдет. Страсть она метеором опаляет наше сердце и проходит, оставляя после себя ожоги. Пока ты горишь, то кажется все это нормальным, даже приятным. А когда горение прекращается, то придет боль от ожогов. Они же никуда не денутся. Сейчас ты горишь. А потом кто будет тебе мазь на ожоги накладывать? Кто к жизни вернет? Ты ведь в итоге одна останешься…
— О чем ты? — тихо спросила я, садясь напротив.
— О том, что это временно. Думаешь, я слепой и ничего не замечаю? Но это ведь все временно. И я так понимаю этот человек тоже несвободный. Иначе давно уговорил бы тебя уйти. Если это так, то зря думаешь, что он уйдет от семьи…
— Не поэтому. Мне уже все равно уйдет он или нет. Я просто не могу так больше жить, Валер. Никогда не понимала этого выражения, но сейчас я точно осознаю, что задыхаюсь с тобой. Ты меня душишь. Может тебе кажется, что это правильно, но… Я ничего не могу без тебя. Ты мне просто не даешь жить. Спрятал в шкаф стеклянный как дорогую вазу и любуешься ею. Но я не ваза, а человек.