Они шли по узкой улице, взявшись за руки и тихонько беседуя. Лиза старательно сдерживала дрожь в голосе – от прикосновения пальцев Инны всё её тело как будто вибрировало и стремилось остановиться, развернуться, посмотреть в глаза и…

– Как ты думаешь, если бы мы жили тридцать лет назад – что бы изменилось? – спросила быстро, прогоняя наваждение.

– Ничего, – ответила Инна, – И даже если бы триста лет назад – всё равно ничего.

– Почему? – Лиза физически почувствовала на себе внимательный взгляд и испуганно прикрыла глаза.

– Потому что чувства не зависят от эпохи.

– Как возвышенно…

– Ты против? – Инна смутилась немного. – Я слишком высокопарна, да?

– Не знаю, – Лиза большим пальцем погладила теплую ладонь и вздрогнула, почувствовав ответное поглаживание, – Я не слышу высокопарности. Даже если ты начнешь рассказывать сейчас анекдоты – я услышу в них только то, что хочу слышать.

– А что ты хочешь слышать?

– Тебя…

Слово «любовь» налипало на язык и растекалось по горлу мучительной сладостью. Но было еще одно слово, которое не давало ему пролиться и получить свободу.

Нельзя.


Это слово было во всем: в осторожных прикосновениях, в полускрытых вздохах, в запретных темах для разговора, в долгом молчании у подъезда.

Нельзя говорить. Нельзя трогать. Нельзя даже думать о том, а если бы…


Ох уж это «если бы»… Сколько судеб оно разбило, скольких людей сделало несчастными и заставило жить одними мечтами о том, как бы всё могло сложиться иначе. Если бы не было мужа, если бы не было жены и детей, если бы начальник назначил своим заместителем, если бы мать и отец были богатыми и успешными, если бы старший сын выбрал себе другую жену, если бы сигареты и алкоголь никогда бы не изобрели…

Но так не бывает. И однажды доверившись этому сакраментальному «если бы», мы погружаемся в сожаления о бездарно потраченном времени и тратим впустую уже новое время – вместо того, чтобы двигаться дальше и не повторять своих – и чужих – ошибок.


***

В декабре они приняли решение больше никогда не общаться друг с другом. Это произошло после одного – особенно трепетного – прощания у Лизиного подъезда. Инна тогда всего лишь протянула ладонь и погладила Лизу по щеке. И от этого невинного прикосновения обе словно сошли с ума. Тяжело дышали, глядя в пол, и сжимали руки друг друга. Боялись поднять глаза, боялись сказать хоть слово, и нежно, исступленно, яростно сплетали ладони.

До этого ни одна, ни другая не подозревали, что такие касания по силе эмоций и ярости желания могут превзойти поцелуи, ласки, секс – их руки на безумно долгие минуты зажили отдельно от хозяек. Играли в свою – бесконечно эротическую – игру, сплетались и сжимались порывами, гладили, впивались до легкой боли и отступали назад.

Позже – много позже – Лиза призналась себе, что это было самое эротическое чувство в её жизни. Но тогда это означало конец. Обе понимали, что еще немного – и сдержать себя будет просто невозможно. А этого никак нельзя было допустить.


***

Вода в ванне давно остыла, когда Лиза наконец нашла в себе силы подняться и потянуться за халатом. Пора было собираться и ехать на работу. Мысль об этом приводила её одновременно в восторг и боязливый трепет.

В последние дни между ней и Инной черным флагом витала обреченность. Всего пять недель на долгие прогулки, всего пять недель на молчание в телефонную трубку, всего пять недель на бесконечные разговоры, всего пять недель, после которых они расстанутся навсегда.

В пятый – но на этот раз точно последний – раз.


***

То, первое расставание, Лиза всегда вспоминала с горькой улыбкой. Она не помнила, как нашла в себе силы расцепить ладони и почти бегом рвануться вверх по лестнице. Не помнила, как прямо в одежде упала на диван в гостиной и закрыла глаза, не в силах видеть удивленный Лёшин взгляд. Сердце колотилось в груди как сумасшедшее, а теплая нежность растекалась по телу порывами страстными и неконтролируемыми.

– Что случилось? – встревожено спросил Алексей. – Лиза… Тебя кто-то обидел?

– Нет, – выдохнула, не открывая глаз, – Лёшка, не сейчас, ладно? Мне нужно… побыть одной.

Муж пожал плечами и покорно ушел на кухню. А Лиза обхватила руками собственные плечи и застонала чуть слышно. В закрытых глазах мелькали картинки – сумасшедшие, сводящие с ума, полные растрепавшихся волос и жарких губ. Полные невинно-яростных прикосновений. Полные сказочной высоты, с которой так чудесно окунаться в омут.

– Нельзя, – в отчаянии прошептала она, – Нельзя, слышишь? Да что ж ты делаешь-то…

Тише. Тише. Еще тише. Несколько глубоких вдохов, помассировать пальцами виски и потереться щеками о ладони, стирая с них жар чужих прикосновений.

Тише. Нельзя. Нельзя. Не правильно.

Звук перематываемого кадра в фотоаппарате. Одна эмоция сменяет другую. Только что – страсть, и тут же – ненависть. К самой себе. И всему миру.

Потому что – нельзя.

Мобильный телефон. Да где же он? Почему в этой дурацкой сумке всегда так много ненужного хлама?

Вот. Нашла. Дрожащими пальцами набрать номер и еще раз судорожно вдохнуть в себя ставший вдруг слишком холодным воздух.

– Да, Лиза.

Нежный, слишком нежный голос. Боже мой, ну почему? Почему ты такая со мной? Почему не жестокая, не властная, почему только со мной – нежная?

Теряется решимость, от головы к сердцу снова растекается пьянящая сладость. Нет, нет! Нельзя! Решила же! Просто скажи! Просто скажи и всё!

– Лиза, что с тобой? – уже встревожено, но всё равно до безумия, до сумасшествия нежно. – Что-то случилось?

– Нам нельзя больше видеться. Слышишь? – слова вырвались из горла с глухим рыданием. – Я не могу так больше. Нельзя…

– Хорошо, – растерялась, смутилась, расстроилась, – Мы не будем больше видеться. Только успокойся, пожалуйста. Прошу тебя. Всё хорошо. Не нервничай. Я уйду из твоей жизни, и ты забудешь обо всем со временем, переболеешь. Лиза… Ты меня слышишь? Прошу тебя, не плачь.

– Я не плачу, – выдохнула, слова дались с трудом, застряли в горле и затруднили дыхание, – Прости меня. Прости.

И повесила трубку.


…Я не могу без тебя. Я не могу без тебя.

Видишь – куда ни беги – всё повторится опять.

Я не могу без тебя. Я не могу без тебя.

Жить нелюбви вопреки. И от любви умирать…


***

Инна Рубина с детства была очень разумной девочкой. В то время, как её сверстники развлекались и хулиганили в меру своего возраста, Инна старательно училась, занималась в музыкальной школе и три раза в неделю ходила в секцию аэробики. Она не была нелюдимой, но всегда тщательно выбирала себе друзей и приятелей. Во многом это происходило благодаря отцу – Николаю Валерьевичу, который не жалел времени на то, чтобы объяснить дочери основную суть человеческих отношений.

– Пойми, Инчонок, – говорил он, грубой ладонью ероша волосы дочери, – В твоей жизни всегда были, есть и будут вещи постоянные. Это ты, это мы с мамой, это твой брат. Позже появится настоящий друг, который тоже станет постоянным. Может быть, навсегда, а, может, на какое-то время. Потом будет муж, и он тоже станет постоянным. Дети. Внуки. Все эти люди будут поддерживающими столбиками твоей жизни. Но кроме них будет еще очень-очень много других людей. Некоторые будут проходить мимо, кто-то будет пытаться выбить эти столбики из-под твоих ног, но если ты не позволишь этого сделать – то всё в твоей жизни будет очень хорошо.

– Почему кто-то должен пытаться разлучить меня с тобой, мамой и Костиком? – удивлялась маленькая Инна. Она не всё понимала в словах отца, но суть уловила четко.

– Разлучить можно по-разному. Можно поссорить, можно даже заставить ненавидеть друг друга. А можно просто манипулировать.

– Как это – манипулировать?

– Заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь. Заставлять так, чтобы ты даже не заметила, что тебя заставляют.

– Со мной такого никогда не случится.

– Случится, бельчонок, – ласково улыбался отец, – Это случается со всеми, но если ты будешь помнить про людей постоянных, то никому не удастся выбить у тебя из-под ног волшебные столбики.