Уинн посмотрел на свои ботинки, почесывая пальцами подбородок. Это означало, что он собрался пофилософствовать. Черт! А мне ведь пора было идти на урок.
Бойс продолжил:
– Я ничего не имею против телок, которые, как и я, любят себя потешить. Допустим, что я кобель, все же не проститутка. – Бойс снова поднял на Стэндиша прищуренные глаза. – Но фиг с ними, с телками. Бабы есть бабы. А вот парень, которому, как тебе, приходится платить за перепихон, – это уже трагедия. И я не просек твой юмор, когда ты назвал гондоном не себя, а меня.
Несколько секунд Стэндиш молчал, переваривая этот спич, после чего нервно засмеялся и сказал:
– Ребята, да я этим сукам ничего и не плачу. Обещаю заплатить, трахаю их, и все. А что они могут сделать? Орать про изнасилование? Они потаскухи и торчки. – Он посмотрел на Бойса, перевел взгляд на меня и сглотнул. – Да я… э-э… почти всю дурь поменял на карбюратор.
– Лучше бы ты этого не говорил, – тихо ответил я.
– Стэндиш, чувак, – вмешался Бойс, – менять дурь на запчасти – это называется вести дела на территории Томпсона. Отдельная песня. Плюс к твоему долгу. Короче, ушлепок, ты влетел по полной. Тем более что мой друг Максфилд очень не любит одно слово, которое начинается на «и».
Под нашими пристальными взглядами Стэндиш стал вспоминать, какое слово на «и» он произнес. Наконец его осенило:
– Н-но ведь обдолбанную шлюху нельзя изна…
Договорить он не успел. Я не собирался выбивать ему зуб. Это был незапланированный бонус. Моя задача состояла только в том, чтобы убедить его напрячь воображение и хоть из-под земли достать две сотни баксов. И еще в том, чтобы он с месяц не мог нормально есть и разговаривать. И с тем и с другим я справился.
На следующий день Томпсон получил деньги. Бойс слышал, что Эдди заложил папашин «Ролекс» и за шесть недель, пока вынужденно сидел на жидкой диете, потерял двадцать фунтов, хотя и так был тощий.
История не получила бы продолжения, «мотивируй» мы Стэндиша не на территории школы. Вообще-то, мы предпочитали делать свое дело в местах потише, но Эдди уже много дней подряд почти нигде не появлялся, а откосить от занятий все-таки не сумел. Трудно затеряться в школе, где учится меньше двухсот человек. Мы узнали расписание Стэндиша и устроили ему засаду: Бойс со смехом приобнял Эдди, как будто они были лучшие друзья, и завел его в дальний туалет.
То, что там произошло, каким-то образом стало известно Ингрэм, и она вызвала нас прямо из автомастерской. Как уверял меня Бойс, ей мог напеть только тот пацан, который нас видел. Мой друг был уверен, что сам Стэндиш обосрался бы от одной мысли о стуке. На это я ему сказал:
– Да, но вдруг он еще тупее, чем мы о нем думали? Или у него есть двойник, как Хайд у Джекила[27].
– Как кто у кого? – нахмурился Бойс. – А, это из книжки! Ну, не важно. Главное, все отрицай.
– Договорились.
Нам указали на те же кресла, где мы сидели два года назад после печально известной драки в коридоре (на наше счастье, тогда никто не решился выступить свидетелем). Ингрэм сощурила немигающие глаза:
– Мне показался очень любопытным тот факт, что вас видели с Эдвардом Стэндишем незадолго до того, как он ушел из школы, держа свой передний зуб. Его рот был весь в крови. Кто-то за пару секунд одним махом уничтожил многолетние дорогостоящие труды ортодонтов.
Бойс изобразил внезапный приступ кашля, чтобы скрыть смех. Помимо незадачи с аналитическим чтением, у моего приятеля было еще одно слабое место: он не умел сдерживать гогот. Я сделал над собой усилие и сохранил непроницаемую физиономию. Директриса не могла отчислить нас за избиение парня, который заявил, что мы не имели к этому никакого отношения. Тем более что ее свидетель отказался от своих показаний. Наверняка это произошло не без вмешательства Бойса, но спрашивать я не стал.
Через два часа после отплытия девица в красно-белом полосатом купальнике соблаговолила со мной заговорить. Она была похожа на рождественскую леденцовую тросточку со вкусом мяты – такая же жгучая. Хотя и высокомерная. Впрочем, ее снобизм меня не особенно смущал: на нашей лодке редко появлялись симпатичные девушки, а если приходили, то длинный день, заполненный только водой и рыбой, сразу начинал казаться мне не таким унылым.
– В моей школе парни с твоей наружностью – ну, всякие там эмо и готы – гораздо бледнее и не такие качки. Я думала, что быть доходягой для них вроде как философия, стиль жизни.
Я прищурился и покосился на нее. Она потихоньку подошла ко мне, пока я насаживал наживку на удочку, закрепленную на правом борту. Сегодня у нас была глубоководная рыбалка.
– Стиль жизни? – Я усмехнулся. – Знаешь, мне как-то некогда философствовать. – «Крошка», – добавил бы я, если бы собеседница не была дочерью наших клиентов. – Просто я тот, кто я есть.
– И кто же ты?
У нее в глазах горел хитрый огонек, которого я до сих пор не замечал. Предыдущие два часа она провела в темных очках, работая над своим загаром. Сейчас очки были подняты на лоб. Она пыталась не обращать внимания на своих родителей, которые обменивались завуалированными или прямыми оскорблениями на корме лодки. Я криво улыбнулся:
– А кем ты хочешь, чтобы я был?
Она закатила глаза:
– Местные девчонки ловятся на эту удочку?
Я провел кончиком языка по лабрету и присел, чтобы открыть ведро с наживкой, а заодно лишний раз продемонстрировать мускулы, которые симпатичная клиентка уже упомянула.
– Да.
– На что еще они ловятся? – спросила она, выгибая бровь.
Я обернулся: отец стоял у руля и не мог постоянно сверлить меня хмурым взглядом.
– Давай, я научу тебя насаживать наживку на крючок и держать удочку, а потом продолжим разговор на эту тему. Если ты правда хочешь услышать ответ, мне понадобится время, чтобы выложить полный список.
Я поднялся. Она встала передо мной, широко разведя ноги, чтобы не упасть. Открытое море слегка разгулялось, и рыбалка пошла бы лучше, вернись мы в бухту, но клиент не захотел.
– Я и так все знаю про отморозков, крючки и наживку. – При этих словах она посмотрела вдаль, положив обе руки на перила и повернувшись так, чтобы с моего места эффектно смотрелись ее налитые груди: сейчас они были прижаты друг к другу и крошечные треугольники лифчика их едва прикрывали. Действительно наживка. – И держать удочку я тоже умею неплохо. Так как, ты сказал, тебя зовут?
– Лэндон.
– Очень приятно. Я Честити.
Это я и так помнил. Перед началом экскурсии ее папаша представил нам дочь и жену. С последней, как выяснилось вскоре, он собирался целый день собачиться: супруги то сидели в зловещем молчании, то принимались друг на друга шипеть. Черт, дамочка даже попыталась флиртовать с моим отцом. Он словно и не заметил.
Над водой, заглушая плеск волн и крики чаек, разносились слова вроде «шлюхи» и «осла». Папа старался держаться как можно незаметнее, но, разумеется, прекрасно видел все, что происходило в десятиметровой лодке. Нам с Честити приходилось с этим мириться.
– У родителей проблемы?
– Ага. Это мой отец и моя мачеха-жаба. Она считает, что он завел кого-то на стороне. Очень даже может быть. Но давай не будем о них. Они такие нудные, а мне хочется хоть раз за эти дурацкие каникулы немного развлечься. И по-моему, Лэндон, ты можешь мне в этом помочь.
Она станцевала вокруг удочки, схватила ее и прижалась ко мне бедром.
– Так ты правда Честити[28] или тебя назвали от противного?
Она мягко рассмеялась и, скользнув по удочке обеими руками, прижалась плечом к моей груди.
– Это уж мое дело, и…
– Да ладно, не суетись. Я и так выясню.
– Ты самоуверенный подонок, да?
Я улыбнулся:
– Я бы предпочел формулировку «уверенный в себе». Но в принципе ты права. Так чем ты занимаешься сегодня вечером?
– Хм… Не знаю. Может, тобой?
То, что я наплел Честити про местных девчонок, не вполне соответствовало действительности. Вообще-то, я старался с ними не связываться. Им хотелось сладких свиданий и школьных дискотек, а меня эта фигня не интересовала. Почти все, с кем я спал, были туристками. Я цеплял их на пляже, в «Снастях и наживке» или где-нибудь в городе, а кувыркались мы в их съемных коттеджах, гостиничных номерах или, если было темно и девушка попадалась не очень привередливая, прямо на песке.