С Честити ситуация получалась непростая: о том, чтобы переспать в общественном месте, хоть бы и в кромешной тьме, не могло быть и речи. Под боком у ее отца и мачехи – тоже не вариант. Перед тем как сойти вместе со мной на берег, она сказала родителям, что случайно встретила школьных друзей.
– Пообещала вернуться домой к полуночи. А пока, мол, будем жарить рыбу и есть сморы[29]. – (Мне показалось маловероятным, чтобы на это кто-нибудь повелся.) – Поехали к тебе, – сказала Честити. Мы целовались, гуляя по пляжу, где, кроме нас, было еще несколько десятков человек. – Я даже не пикну. Обещаю.
Итак, я сделал то, чего никогда раньше не делал: привел к себе девушку в то время, когда отец находился дома. Было только десять часов или около того, но папа вставал на заре и ложился тоже рано. Его комната была в конце коридора. Мы прокрались через темную гостиную, стараясь не наступать на скрипучие доски, и вошли в кухню. Как только я закрыл за нами дверь моего чулана, Честити прошептала:
– Офигеть, какая крошечная! Это что – кладовка?
Я зажег ночник, который незадолго до этого повесил на стену, выключил верхний свет и, скинув свои старые ботинки на резиновой подошве, поставил их рядом с босоножками гостьи.
– Будем обсуждать мою комнату или…
– Я лишь подумала, что нам было бы просторнее даже в…
Я снял футболку. Честити разинула рот. Когда я наклонился, чтобы поцеловать ее, она стащила с себя кофточку и развязала тесемки на шее. Груди, высвободившиеся из полосатого лифчика-леденца, упали мне в ладони. Честити торопливо забралась с ногами на кровать. Я за ней.
– Так что ты там говорила?
Она ничего не ответила. Только покачала головой и потянула меня к себе.
Мы проснулись около часа ночи, в чем уже было мало хорошего: время, отведенное Честити для вечерних развлечений, истекло шестьдесят минут назад. В телефоне, который она поставила на беззвучный режим, набралась целая куча пропущенных вызовов, голосовых сообщений и эсэмэсок.
А разбудил нас мой отец. Понятия не имею, чего ради он вдруг решил открыть дверь моей комнаты. Может, он и раньше ко мне заглядывал, проверял, дома я или нет, просто я не просыпался. Зато сейчас, черт побери, пять секунд – и сна ни в одном глазу.
– Лэндон Лукас Максфилд! Какого хрена ты здесь творишь?! – взревел отец и тут же развернулся на сто восемьдесят градусов, потому что Честити, по-прежнему без лифчика, села на кровати. – Совсем оборзел?! Ее родители вообще в курсе, где она?
– Нет, папа, – пробормотал я, прокашлявшись, и потянулся за нашими вещами.
Одеваться при отце, торчащем в дверном проеме, было, мягко говоря, неловко.
– Они знают, что она с тобой?
Я посмотрел на Честити. Она покачала головой.
– Нет, папа.
– Встал и отвез ее обратно в гостиницу. Сейчас же! Черт возьми, Лэндон. Черт возьми.
Еще никогда в жизни я не слышал от отца столько брани зараз. Когда мы проходили мимо него, жилы на его шее были напряжены, а лицо выражало чистейшую ярость.
Я высадил Честити у входа в отель. Перед этим она написала своему папаше, что случайно выключила телефон. Когда мы подъехали, за стеклянными дверями вестибюля уже маячила хмурая физиономия.
– Вот дерьмо! – сказал я.
– Я разберусь. Поверь, что бы я ни делала – поделом ему. – Она поцеловала меня. – Спасибо. Благодаря тебе день оказался лучше, чем я ожидала. У нас в классе есть угрюмый парень с пирсингом. Мне всегда казалось, что он стремный, но теперь я, может быть, дам ему шанс.
Улыбнувшись, Честити выпрыгнула из машины.
Лукас
В воскресенье вечером я отправил Жаклин последний вопросник с припиской, которая уже стала стандартной: «В прикрепленном файле новый вопросник. ЛМ». Мне хотелось столько всего сказать, но главное я все равно не смог бы выразить словами.
Часов в десять вечера у меня зазвонил телефон. На экране появилось лицо Жаклин: этот снимок я сделал здесь, когда мы сидели на диване. Она улыбалась мне, как будто у нее был какой-то секрет.
Если не считать вчерашнего занятия по самообороне, мы не общались уже больше недели. Но и до нашего расставания она мне ни разу не звонила. Когда я взял трубку, она сказала:
– Ты мне нужен.
Я встал, бросив ручку и учебник на диван рядом с Фрэнсисом, и направился в спальню.
– Ты где?
Я отпихнул в сторону обычные ботинки и достал ковбойские говнодавы, которые носил с семнадцати лет: это была единственная неподержанная пара обуви, которую я купил себе в старших классах.
– У себя в комнате.
Наспех обувшись, я на ходу схватил куртку.
– Буду через десять минут.
Перед тем как положить трубку, Жаклин тихо, почти шепотом, произнесла:
– Спасибо.
Я вошел в общежитие так же легко, как в предыдущий раз, поднялся через ступеньку по лестнице и тихо постучал. По телу пробежала дрожь. Я не представлял, что ждет меня в комнате, но в каком бы качестве я ни понадобился Жаклин, я был готов ей помочь.
Она отперла дверь, но не отворила ее широко, а только приоткрыла. В знакомых голубых глазах стояли слезы.
– Жаклин, что…
– Лукас, он опять. И это я виновата.
– ЧТО?!
– Ш-ш-ш… – Она покачала головой и, положив руку мне на плечо, оглядела пустой коридор. Из комнаты послышались тихие голоса. В тот же момент Жаклин шепнула: – Не меня. Другую девушку. На вчерашней вечеринке. Она здесь. Мы с Эрин не знаем, что делать. – Она сглотнула. – Извини, что я тебе позвонила, но девочка учится на первом курсе, она так напугана, все время плачет, и нам больше некого было позвать…
Я прикоснулся к ее щеке:
– Ты правильно сделала, что позвала меня. Никогда за это не извиняйся. Я сделаю все, что тебе нужно. Я могу с ней поговорить?
– Думаю, да, – кивнула Жаклин. – Эрин сказала ей, что ты инструктор по самообороне и работаешь в полиции кампуса. Небольшая ложь во спасение, но она так напугана…
– Понятно. – Я сделал вдох, чтобы придать лицу более спокойное выражение. – Как ее зовут?
– Минди.
Соседка Жаклин сидела на своей кровати, крепко обнимая одной рукой девушку, которая напомнила мне Карли: светлые волосы, сердцеобразное личико, рот и нос крошечные, а глазищи огромные. Но Карли в таком состоянии я, слава богу, не видел.
– Привет, Минди. Я Лукас, – сказал я, медленно приблизившись.
– Т-ты не п-похож на полицейского, – пробормотала она.
Ее дыхание срывалось от недавнего плача. Я сел на корточки перед кроватью, но не слишком близко. С длинными волосами, лабретом и в куртке с капюшоном мне было не так-то легко сойти не то что за полицейского, но и вообще за парня, заслуживающего доверия.
– Собственно говоря, я студент. Просто подрабатываю в полиции. – Мое объяснение ее, похоже, устроило. – Значит, так: нам нужно поскорее отвезти тебя в больницу, чтобы ты показалась врачу и психологу, а потом решить вопрос с подачей заявления. – В глазах Минди снова появились слезы, но я продолжал: – Конечно, для этого нужна смелость, но твои подруги считают, что ты сможешь, и я с ними согласен.
– Еще как сможешь, – сказала Эрин, беря ее за руку. – А я все время буду с тобой. Ни на минутку не отойду.
Минди всхлипнула и вытерла глаза тыльной стороной ладони.
– Ладно, – произнесла она тоненьким, как у ребенка, голоском.
– Родители живут рядом? – спросил я, с трудом разжав челюсти, которыми сейчас было впору перетирать в порошок стекло.
Она покачала головой:
– Нет, они в Пенсильвании. Но я не могу им позвонить. Просто не могу. – В каждом ее слове чувствовалась близкая истерика. – Они так разозлятся, что я пила…
– Звонить им сейчас не обязательно. И на тебя они совершенно точно злиться не будут, – сказал я, надеясь, что это правда. Будь на ее месте Карли или Жаклин… Неудачное направление мысли. Я еще раз глубоко вздохнул. – Пусть психолог тебе подскажет, как лучше с ними поговорить, хорошо?