Заключительное занятие всегда давалось мне нелегко. Изобразив сексуального маньяка, я бежал в душ и включал обжигающе горячую воду.

Повторив под руководством Уоттса приемы, женщины приготовились делать с нами то, что Эрин называла «настоящими пинками по яйцам».

В четверг вечером перед тем, как я отвез Жаклин в общежитие, она сказала:

– Моя подруга ужасно рада от души вам навешать, а вы будете обложены подушечками и ничего не почувствуете.

– Ну да! – ответил я, сохранив невозмутимый вид.

Жаклин рассмеялась. Чуть позже, натягивая перчатки, она отвела глаза и мягко произнесла:

– Эрин была первой, кому я сказала. Теперь жалею, что не сделала этого раньше.

Я тронул ее за подбородок и привлек к себе:

– Жаклин, если ты выжила, то не могла сделать это правильно или неправильно. Тут сценария нет. – (Она, сглотнув, кивнула, но, видимо, я не совсем ее убедил: она думала о Минди.) – Ты пережила то, что с тобой случилось, и та девушка тоже переживет.

Подойдя к мату, я почувствовал на себе взгляд Жаклин и стал молиться, чтобы мне не пришлось «нападать» на нее. Вики захотела быть первой и «сделала» меня в два счета. Я ожидал, что Эрин будет рваться в бой, но она встала в конец очереди вместе с подругой, которая, похоже, вообще не спешила сразиться с «маньяком». Когда за нападающего был Эллсворт, я смотрел, как Жаклин и ее соседка болели за других женщин. Эрин давала им советы, во все горло крича: «Долбани его головой! Газонокосилка! Дай ему пинка! Не жалей!» Жаклин ободряюще улыбалась и хлопала в ладоши.

Наконец Эрин сжала ее руку и шагнула к Эллсворту. Остались только две женщины: Жаклин и еще одна – сотрудница медицинского центра, крайне робкая. Перед тем как выйти на мат, Дон бросил взгляд на свою очередную «жертву» и пробормотал: «Старик, если она меня покалечит, считай, что ты мой должник. Боюсь, с этой никакие подушки не помогут».

К счастью, мы не испытывали особой боли, даже если женщины били в полную силу. На тренинге нас просили пользоваться актерскими способностями, чтобы подыгрывать дамам. Тем не менее, когда Эрин с размаху звезданула Дону прямо в пах, а тот согнулся в три погибели и рухнул на пол, я слегка забеспокоился. Одиннадцать голосов завопили: «Беги!» – но Эрин сама была немножко актрисой. Прежде чем пересечь границу условной безопасной зоны, она в прыжке оттолкнулась от груди противника, развернулась и пнула его еще дважды. Она радовалась успеху так, будто выиграла чемпионат по боксу в тяжелом весе.

Эллсворт, похожий на большой шар, перекатился на ноги, повернулся ко мне и воздел большие пальцы.

У меня отлегло от сердца.

Я в последний раз вышел на мат и стал ждать. Гейл, женщина из медицинского центра, сделала шаг вперед, трясясь от страха. Наверное, многим из нас хотелось сказать, что ей не обязательно это делать, но она уже решилась. Теперь я должен был заставить ее поверить в собственные силы. Сначала Уоттс вполголоса подсказывал ей, просил бить сильнее. Я прихватывал ее слегка, а она под одобрительные крики других женщин потихоньку входила в раж: замахивалась шире, громче кричала «Нет!» и «Убирайся!». Когда мы закончили, Гейл одновременно плакала и смеялась. Женщины окружили ее и поздравили с успехом.

Жаклин меня порадовала. Она выполняла движения без подсказок, чередовала разные приемы, хотя и не все ей удавались. В какой-то момент она приостановилась, не зная, как освободиться от передней «медвежьей хватки», но Эрин крикнула: «По яйцам!» Думаю, ее было слышно в соседнем штате. Жаклин резко подняла колено и бросилась в безопасную зону, оставив Эллсворта валяться на полу. Эрин энергично обняла подругу. Я был горд за Жаклин и всем сердцем надеялся, что ей никогда не придется применять усвоенные навыки.

* * *

В воскресенье после обеда мы решили в последний раз отдохнуть от подготовки к экзаменам. Я налил в термосы кофе, и мы отправились к озеру. Мне хотелось порисовать байдарочников, которых Жаклин назвала ненормальными за готовность плавать в такой холодный день. Она сидела на скамейке, прижавшись ко мне, и вся дрожала, хотя была укутана с ног до головы. Я был в джемпере с капюшоном, но без перчаток и кожаного жилета – они показались мне лишними.

Я назвал Жаклин неженкой и получил за это в плечо. Я видел ее поднятый кулачок и мог бы его перехватить, но не стал. Вместо этого я сказал:

– Ого! Беру свои слова обратно. Ты крутая! Настоящая бандитка! – и плотнее прижал ее к себе, чтобы согреть.

– Да уж, я могу здорово вдарить!

Слова Жаклин были почти не слышны, потому что она пробормотала их, уткнувшись в мою грудь.

– Можешь, можешь! – подхватил я, приподнимая ее лицо. – Я тебя даже слегка побаиваюсь.

В моем шутливом признании было больше правды, чем Жаклин могла предположить.

– Не хочу, чтобы ты меня боялся, – сказала она, выдохнув облачко пара.

Я наклонился к ней и целовал, пока ее нос не стал теплым.

Когда мы вернулись в мою квартиру, Жаклин вспомнила мою давнюю просьбу: «Оставь мне что-нибудь, чего я буду ждать».

– Так ты этого ждал? – спросила она.

Одежда на нас была в беспорядке, но дальше пламенных объятий и поцелуев в присутствии скучающего Фрэнсиса дело пока не зашло.

Ждал ли я ее рук и губ? Еще как!

Я втянул лабрет в рот. Лицо Жаклин медленно расплылось в улыбке. Поцеловав меня, она соскользнула с моих колен и села между ними на пол. Пока она расстегивала на мне джинсы, я думал, что сплю. Боясь пошевелиться и спугнуть этот сон, я все-таки не удержался и запустил пальцы в ее мягкие волосы. Мне хотелось прикасаться к ней и в то же время видеть ее.

Когда Жаклин провела языком в первый раз, я прикрыл глаза, шалея от удовольствия. Наклонившись, она слегка прикусила, а потом погладила пальцами и снова лизнула. Я застонал – другого ответа быть не могло. Почувствовав, как на мне сомкнулись ее теплые губы – боже праведный! – я запрокинул голову на спинку дивана и опять смежил веки. Мои пальцы по-прежнему были вплетены в волосы Жаклин, а ладони касались ее скул. Наконец она принялась негромко мычать.

– С ума сойти! – выдохнул я.

На этот раз Жаклин не позволила мне ее остановить.

* * *

В среду она прислала эсэмэску: «Экзамен по экономике: всех порвала!» «Благодаря мне, конечно?» – спросил я, а она ответила: «Нет, благодаря Лэндону». Я в голос рассмеялся, заработав косой взгляд от Ив, с которой мне предстояло отработать две смены подряд. Гвен и Рон сегодня сдавали по два экзамена, а мы были сравнительно свободны и согласились работать почти весь день вместе с нашим менеджером.

– Мне чего-нибудь горячего и сладкого.

Я узнал голос Джозефа. Он стоял перед кассой Ив и растирал руки в перчатках без пальцев. На нем была форменная куртка с именем на груди. На вязаной шапке, натянутой на уши, красовалась университетская эмблема.

Ив смерила его взглядом:

– Хотелось бы услышать, сэр, название напитка.

Сегодня в ней было много яда. Диалог намечался занятный, хотя и небезболезненный для ее собеседника. Я решил не лишать себя возможности развлечься и вмешиваться не стал.

Джозеф редко заходил в наш кафетерий: говорил, что заведение слишком раскрученное, а цены чересчур высокие. В общем, сплошной перебор.

– А что посоветуете? – спросил он, пристально глядя на Ив. – Вашего навороченного меню я не знаю. Хочу, как уже сказал, чего-нибудь горячего и сладкого. Правда, я не жду этого от вас.

– Почему? Не ваша очередь?

Джозеф подвигал бровями и скривил рот:

– Детка, в очередь к тебе я записываться не собираюсь. Ты категорически не в моем вкусе.

Разъяренная Ив выпалила:

– Так значит, «чего-нибудь горячего и сладкого» означает «ничего»?

– Хм, нет. – Его глаза смотрели с ледяной невозмутимостью. – Горячий напиток – это не холодный, а сладкий – значит с сиропом. Черт! Может, у вас есть напарник посообразительней или дадите мне меню? – Тут он заметил меня и сжал губы. Потом снова бросил взгляд на Ив и сказал: – Господи, Лукас, дай же мне наконец чего-нибудь горячего и сладкого!