Анна Мулен - Прованс и другие истории

Фламинго могут жить до тридцати лет (для сравнения: какие-нибудь сизые голуби в природе живут не более трех-пяти лет). Когда фламинго взлетает, взору открывается их чудесное оранжево-черное оперение с внутренней стороны крыльев.

Песчаные берега покрыты дикими травами, а над озерами по чистейшему синему небу плывут пушистые облака, и кажется, что их края, подобно фламинго, разукрашены розовым.

И почему никто не предупредил Лизу, что малыш из нежного пахнущего молочком кулёчка превращается в своенравного маленького взрослого, который постоянно проявляет свой характер? Почему никто не сказал, что до того момента, когда двое малышей начнут наконец играть вместе, и у нее появится хоть немного свободного времени, пройдет несколько лет?

Очень скоро дети вырастут. Через пару лет они начнут где-то пропадать вечерами. Когда-нибудь на Рождественскую вечеринку она наденет короткое яркое платье и будет пить шампанское и веселиться всю ночь, но пока что она будет в темном платье свободного покроя и спать уйдет раньше всех.

Она всегда восхищалась француженками за их умение гармонично вписывать детей в свою активную жизнь. Как и многие большие французские семьи, родственники Поля часто собирались на различные семейные посиделки, где никто не расходился в девять вечера, и Лизе нужно было учиться подстраиваться под этот активный режим и то, что при этом няньчиться с детьми никто не будет. Уже будучи в роддоме, Лиза ощутила на себе все различие менталитетов, когда буквально на второй день после рождения сына в ее палату дружно пришла вся родня (а во французских роддомах посетители приходят в том, в чем были, и в любом количестве), и они даже попытались открыть бутылку шампанского. Но Лиза тактично отправила их отмечать в ресторан.

Она благодарила судьбу за возможность проводить целые дни с детьми, составлять совместные планы на день, наблюдать за их маленькими достижениями, умиляться их смекалке, расцветать от их улыбок и объятий. Но порой она так уставала, что ей хотелось скрыться куда-нибудь подальше. После совместных настольных игр ее рука сама тянулась к телефону. И вот она уже машинально листает инстаграмную ленту, словно в каком-то оцепенении, вернувшись из которого не можешь понять – мучиться ли чувством вины за то, что отвлеклась от детей, или воспринимать это, как необходимую перезагрузку. При том, что тот же самый телефон постоянно становился источником стресса, например, когда она натыкалась в сети на очередную супермаму, которая, судя по выложенному видео, постоянно занимается с детьми, у которой в обиходе всегда куча новомодных игрушек и «развивашек». Как будто все вокруг справляются. Все, кроме нее.

В череде нескончаемых дел и забот полежать и почитать книгу после обеда – непозволительная роскошь. Угрызения совести не давали ей прохлаждаться. Может быть, правы француженки, которые рано выходят на работу, доверяя воспитание детей профессионалам? Ведь тогда тебе уже никто не скажет: «Как это ты умудрилась устать, если не работаешь?»

Для детей она была целым миром, и это придавало ее жизни особый смысл. Но и прибавляло ответственности тоже. Капитан Джек Воробей в известном фильме говорил: «Когда у тебя в руках чья-то жизнь, это так повышает тонус!». Для своих детей Лиза должна была оставаться спокойной, полной энергии, ответственной, заботливой, не болеть, не нервничать, не спать, безусловно принимать и любить их, даже если порой хочется сбежать на край света.

Под вечер все подавляемое напряжение уходящего дня как будто оседало в ее мышцах. И вот, когда, наконец-то, все засыпали, она ложилась в кровать с книгой или фильмом, в предвкушении долгожданного времени для себя, и в первые же несколько минут… она засыпала.

– Как же я устала от этих часовых укладываний, – делилась она иногда с мужем.

– Я ведь говорил, что надо было ванну принимать до ужина!

– И что бы это изменило? Они бы просто испачкали пижамы за ужином.

– Ну почему все время негатив?

– Мог бы просто посочувствовать, а не давать дурацкие советы!

– А чему сочувствовать? У тебя все прекрасно, кому-то гораздо хуже.

А ведь она просто хотела слов поддержки, а не иронии по поводу ее ощущений. Как будто она не имела права на негативные чувства. Конечно, можно ходить целыми днями с натянутой улыбкой, радоваться голубому небу и птицам, но подавленные эмоции ведь не исчезают бесследно. Вот и остается балансировать между осознанием своей неполноценности по сравнению с идеальными мамами и чувством вины, что кому-то еще тяжелее.

Она очень ценила в Поле те черты французских пап, которые много времени посвящают детям. Но порой никак не могла привыкнуть к той особенности французских мужчин, что они не рвутся все решать и быть главными, а во многих хозяйственных вопросах вообще доверяют решения женщине, от чего порой кажутся нерешительными или безинициативными. Она понимала, что это природная французская дипломатичность и стремление к равноправию, но ей так иногда хотелось, чтобы ничего не надо было решать.

Порой ей казалось, что ее никто не любит. Что дети издеваются над ней и делают все назло, чтобы вывести ее из себя, а муж постоянно ко всему придирается. Отсутствие долгого беспрерывного сна давало о себе знать. От резких пробуждений среди ночи из-за детского плача и термического шока от касания холодного пола горячими ступнями, она потом еще долго не могла заснуть и читала до утра. Может быть, это и есть то самое эмоциональное выгорание, о котором говорят все вокруг? Когда ничто не радует, а физическое недомогание и усталость ощущаются уже с утра.

Ее не прельщала перспектива идти к психологу, чтобы в итоге узнать, как неидеальны были ее родители. Когда сам становишься родителем, начинаешь понимать, что быть идеальным невозможно. Что родители делают все, даже совершают ошибки, из любви.

Потому она решила заботиться о себе сама, наполнив жизнь всевозможными ритуалами. Каждое утро она спускалась с коляской в старый центр города и садилась в своей любимой кофейне у фонтана. Она любила эти моменты в районе одиннадцати часов, когда грузовики уже совершили доставки по магазинам и ресторанам и прекратили перекрывать узенькие улочки. Все люди работали, а она чувствовала себя хозяйкой этой площади. Пока ее сын играл с водой в фонтане, а дочь спала в коляске, Лиза выпивала свой ароматный кофе, подставив лицо солнечным лучам, и немного подзаряжала севшие батарейки. Пусть пауза и длилась не более получаса. Потом она шла обратно домой, по дороге купив горячие ароматные «мадлены» (так называется французское бисквитное печенье в форме морского гребешка), лучшие в городе, свежий хлеб и кусочек пиццы на обед.

Но каждую ночь, когда она ложилась спать, ее вновь настигали тяжелые мысли и страхи. Она так старалась! Быть хорошей женой… Хорошей матерью… И ничего не получалось. Все равно дети капризничали, а муж был чем-то недоволен.

Ей казалось, что она живет в состоянии какого-то наваждения. Как будто она движется наощупь в тумане в поиске ответов и выхода, но никак не находит. Стресс накапливался, словно снежный ком. Почему она не может быть правильной, спокойной, ответственной матерью, которая умеет работать со своими негативными эмоциями и с эмоциями детей? Почему не может быть любящей, страстной, заботливой женой? Что с ней не так? Как будто это какой-то чужой голос внутри нее вдруг брал на себя бразды правления и начинал действовать нерационально, неправильно. Был ли это голос из прошлого, из ее собственного детства? А может быть, это и есть она сама? Может быть, она всего лишь депрессивный мизантроп, а все остальное лишь маска, подчиняемая социальным нормам и стереотипам? Как в фильме Мартина Скорсезе «Остров проклятых» (2009), где герой придумывает себе новую жизнь, чтобы скрыть черную сторону своей натуры.

Она боялась, что Поль в один прекрасный день «раскусит» ее. Разочаруется. Полюбит другую. Был страх, что наступит время, когда ее «розовый» мир больше не сможет выдерживать испытания на прочность и рухнет, как карточный домик. Она пыталась уговорить себя, что все дело в плохой погоде, и это просто, как и у всех жителей юга, метеозависимость, что стоит выдаться погожему солнечному деньку, как все пройдет само. Но потом снова наступал вечер, и все тени выползали наружу.

Тем вечером она пила горячий травяной чай, лежа в постели с книгой и надеясь, что вот этот пятидесятый раз, когда она вставала с постели, потому что кто-то из детей звал ее принести воды, поправить одеяло, найти игрушку и т.п., будет последним. И только услышав дружное посапывание из открытых дверей она смогла, наконец, вздохнуть спокойно.