Вскоре, прилично подустав от прогулки по городу, я позвонил из телефона-автомата по имевшемуся у меня номеру, и мне ответил женский голос, что наша – по линии моей супруги – родственница по имени Виктория, с которой я должен был встретиться, и которой я никогда прежде и в глаза не видел, по долгу службы выехала куда-то за пределы Риги, но что, тем не менее, меня с нетерпением ожидают по указанному адресу. И неудивительно, подумал я, что Виктория так занята, так как, несмотря на свой совсем еще несерьезный возраст – 23 года, она была в звании старшего лейтенанта милиции и занималась вполне серьезными делами.
Втайне лелея надежду насладиться в доме родственников домашней пищей (признаюсь, походная наша еда попеременно со столовской мне уже порядком поднадоела), я поймал такси и через десять минут прибыл на место.
У калитки, ведущей к небольшому частному домику, на котором я обнаружил табличку с нужным мне номером, меня уже встречала бабулька лет семидесяти с лишним, судя по всему, жена дяди Семы, который приезжал к нам с Мартой на свадьбу шесть лет тому назад.
Представившись и обстоятельно доложив весьма осторожной и подозрительной родственнице, чей я и откуда, я был, наконец, допущен в дом, где был препроведен в давно не проветриваемое помещение, оказавшееся кухней, в которой пахло чем угодно, только не свежесваренным обедом. От голода у меня уже урчало в животе, но бабуля угостила меня лишь почти прозрачным чаем с позапрошлогодним сильно засахаренным вареньем из неизвестных мне ягод, что только усилило муки голода, добавив к ним устойчивую изжогу.
Зато бабулька, желая все знать о своих дальних родственниках, проживающих в Молдавии, стала подробно расспрашивать меня о каждом из них – при этом, на память, надо признать, ей жаловаться не приходилось.
Продержавшись в таком режиме минут двадцать, и просмотрев за это время сотни фотографий родственников – «седьмая вода на киселе», и торжественно пообещав бабульке прийти назавтра, когда все остальные члены семьи соберутся здесь все вместе, я отдал ей посылку, переданную моей тещей, вышел на улицу, набрал полную грудь воздуха и решительно пошагал прочь от этого дома, дав себе слово никогда и ни при каких обстоятельствах сюда больше не возвращаться.
Четверть часа спустя такси доставило меня в центр города, к гостинице «Латвия», в которой, если верить водителю, имелся вполне приличный ресторан. Впрочем, вкусные запахи уже достигли моего носа, едва мы подъехали к гостинице, и я, не теряя времени, тут же поднялся на второй этаж здания.
Часом позже, сытый и умиротворенный, я вышел на улицу и, перейдя шоссе, шагнул в небольшой скверик, где под сенью невысоких деревьев располагались уютные скамеечки, на одну из которых я собирался присесть, чтобы выкурить послеобеденную сигарету.
Оглядевшись по сторонам, я обнаружил, что лишь одна из скамеечек оказалась незанятой. Но едва я к ней приблизился, как с другой стороны к ней подошла миловидная, светловолосая молоденькая женщина, державшая в руке незажженную сигарету. Шагнув ей навстречу, я достал из кармана зажигалку и одновременно пачку сигарет «Мальборо», американских, кстати, которые имею обыкновение носить с собой именно для таких вот случаев. На ходу щелкнув зажигалкой, я поднес огонек и одновременно протянул ей открытую пачку.
Девушка удивленно приподняла бровки, от предложенной сигареты отказалась и, прикурив свою сигарету – это был «Кент», – от моей зажигалки, присела на скамеечку, положив рядом с собой элегантную белую кожаную дамскую сумочку. «Смотри, какая хорошенькая «прибалточка», – подумал я, спросив разрешения присесть рядом. Девушка кивнула, и я опустился на край скамеечки.
Надо сказать, что все мои знакомые, прежде побывавшие в этих краях, предупреждали меня, что в Риге можно потратить на поиски целый день и не встретить даже одного хорошенького женского лица.
– Спасибо, – сказала дамочка по-русски, красиво затягиваясь сигаретой, голос ее оказался приятного тембра. Исподтишка я стал разглядывать ее. Выглядела моя соседка весьма элегантно и привлекательно: белый брючный костюм из легкой ткани, и белые же туфельки на невысокой танкетке, под пиджаком тоже белая, тончайшая, почти прозрачная нейлоновая блузка, все, конечно же, импортного производства.
Набравшись смелости, я спросил ее о чем-то, она ответила, и уже через минуту между нами завязалась непринужденная беседа, – женщина говорила по-русски с милым акцентом, приятно волновавшим мой слух. На вид ей едва ли было больше двадцати, на лице имелся легкий дневной макияж, нанесенный достаточно грамотно.
– …И зовут вас?… – продолжая наш разговор, как бы между прочим спросил я, затем добавил, извиняясь: – Мое имя Савва.
– Вероника, – ответила она. – Вы знаете, у вас такое необычное имя, я раньше такого никогда не слышала.
– Я хочу сказать вам, Вероника, что когда я только собирался ехать сюда, в Прибалтику, мне говорили, что я здесь, вероятно, не встречу ни одной красивой женщины, однако случилось так, что первая же из них, которая заговорила со мной, то есть вы, оказалась красавицей, – сказал я, ничуть ни кривя душой.
– О, вы мне говорите комплимент, – слегка покраснев, сказала Вероника, – но я не местная, я из Польши, полячка.
– А, ну тогда все в порядке, – сказал я, улыбнувшись, – красота польских женщин известна во всем мире.
Вероника от моих слов и вовсе зарделась в смущении, но я непринужденно добавил еще что-то, затем мы заговорили о политике, о непростых отношениях между нашими странами, о том, что простому человеку, живущему в социалистическом лагере, за «железным занавесом», почти нет возможности путешествовать, посещать другие страны и так далее, и вскоре между нами установилось полное взаимопонимание.
За разговорами мы выкурили и по второй сигарете, после чего я спросил Веронику, не желает ли она подняться в бар, расположенный, как я заметил во время обеда, на втором этаже, в одном зале с рестораном. Она согласилась, и мы направились к зданию «Интуриста».
Бар, представший нашему взору, по своему типу называется пристенным – высокая деревянная стойка коричневого цвета была устроена вдоль одной из стен зала; народу же здесь было с самого обеда – не протолкнуться, и мы с трудом нашли крохотное свободное место у стойки, где мне удалось отвоевать один пуфик для дамы, – сам я остался стоять рядом с ней.
После нескольких минут ожидания мы, наконец, удостоились внимания: к нам вальяжной походкой подошел бармен в белой рубашке при черной бабочке. Кивнув в знак приветствия, он склонил вопросительно голову.
– Два коктейля на ваш вкус, будьте добры, только не очень крепких, – попросил я.
– Экскьюз ми. Вот ду ю вонт? «Простите. Чего желаете? (англ.)» – спросил бармен не «поняв» моего русского, и затем, щеголяя знанием отрывочных фраз из нескольких языков, повторил свой вопрос на местном языке, затем на польском, французском, немецком и, по-моему, на испанском.
Одарив его уничтожающей улыбкой, я протянул руку за меню, нашел там коктейли, написанные на английском, и через несколько секунд выдавил из себя:
– То дабл скрудрайвер, плиз. – Две двойные «отвертки», пожалуйста. (Международное название всемирно известного коктейля, который получил широкое распространение во всем мире, исключая, разумеется, Советский Союз).
Бармен ушел, а через пару минут вернулся и поставил перед нами две двойные водки с апельсиновым соком.
Подняв свой бокал, я обратился к Веронике:
– Прошу прощения, что заказал напитки не посоветовавшись, – сказал я, улыбнувшись. – В следующий раз будете заказывать вы.
Вероника улыбнулась мне в ответ, согласно кивнула, затем сунула соломинку в свой бокал, и мы, попивая свои коктейли, продолжили наш разговор, прерванный накануне.
Она рассказала, что учится в Варшавском университете на третьем курсе, факультет психологии, замужем два года, но детей они с мужем пока не завели. Уже во второй раз за последние три года она путешествует по Советскому Союзу, и что муж ее, работающий хирургом, зарабатывает вполне достаточно, чтобы обеспечить семью и требует от супруги лишь одного – чтобы она училась.
Когда мы допили свои коктейли, Вероника жестом подозвала бармена и на приличном английском заказала два коктейля «коблер-шампань».
Незаметно, за разговором, мы справились и с этими коктейлями, и от выпитого, как мне показалось, глаза Вероники пленительно и многообещающе заблестели.