Двое благополучных детей шли домой, смертельно усталые, хотя еще не прошло и полдня их долгих детских суток.
— У меня отец вчера домой с пестиком пришел. С настоящим, — проговорила вдруг, совершенно неожиданно для самой себя, Рыся. — Хотел нас всех убить. Так сказал.
— Пьяный? — уточнил Денька.
И все им стало понятно. Без лишних слов.
Про их собственные благополучные семьи.
— Твой пьет? — на всякий случай поинтересовалась Рыся.
— Ужасно. Каждый день почти. А твой?
— Не каждый день. Сам знаешь. Но когда пьет, лучше его не видеть.
— Бабушка тоже про нашего говорит, что лучше бы мне не видеть. А то вырасту, стану как он.
— А ты? Станешь? Будешь пить? — оживилась Рыся.
Этот вопрос ее очень беспокоил. Она говорила себе, что не переживет, если Ор и Дайка, став взрослыми, будут вести себя как их папаша. В этом случае все ее старания сейчас лишены смысла.
— А ты? — внимательно глядя на нее, ответил вопросом на вопрос друг.
— Я! Конечно, нет! Чего меня спрашивать! Девочки не пьют! — самоуверенно хмыкнула Рыся. — Ты про себя лучше скажи: ты — будешь?
— Девочки не пьют? — крикнул ожесточенно Денька и наподдал со всей силы ногой пустой пластиковый пакет, валявшийся посреди дороги. — Девочки не пьют…
Рыся с ужасом увидела, как по щекам его поползли слезы. Крупные, одна за другой. А Денька не плакал никогда.
12. Денька
Они сидели в своем дворе у песочницы. И не то чтоб говорили нескончаемо. Нет. Рыська бесконечно устала от бессонной ночи. Денька — от годами сдерживаемых слез, которые накопились и пролились только что сами собой. Он не плакал. Они лились по их собственной воле. Как вода из протекающего крана на кухне.
У Деньки дома все выглядело ужасно. Все само собой разваливалось, плесневело. Потому что в их доме не было ни хозяина, ни хозяйки. А он еще не вошел в силу. Ему еще лет восемь нужно, чтоб молодым сильным парнем стать и взять все в свои руки.
Денис хорошо помнил время, когда родители жили как все. Ну, почти как все. Отец работал инженером на заводе. Мать — на том же заводе бухгалтером.
Все у них тогда было. Семья, сын. Потом батя стал поддавать, все чаще и чаще. Не буянил. Просто напивался и много пропивал. А мать все его уговаривала пить дома, культурно. Чтоб друзья не обирали как липку. Он все понимал, соглашался, но… Не получалось у него, чтоб дома. Ему хотелось с друзьями, в компании расслабляться. Ну, правда! Ну не одному же пить! Это уж конец света полный. На фига такая жизнь, как говорится.
И тогда мать решила действовать по-умному. Как настоящая жена-подруга. Она сказала:
— Тебе нужен друг, чтоб выпивать? Да? Вот: я твой друг! Давай пить вместе.
Она была уверена, что будет выпивать одну рюмочку за компанию с мужем, а потом сидеть с ним, вести долгие задушевные разговоры за бутылочкой. Потом он устанет и ляжет спать. И она вместе с ним. Цена вопроса — 3 рубля за вечер. Ну, если пить даже каждый день, все равно получается 90 рублей в месяц. Половина от мужниной зарплаты будет оставаться железно. Точный расчет. Прямая выгода.
Муж удивленно согласился. И правда: никаких проблем. Все под контролем. Сынишка ходил в заводской детсад-пятидневку. Удобно! В понедельник отвозишь пацана, а забираешь в пятницу вечером. Он там обучен, накормлен-напоен, присмотрен. Даже английским там с ними занимаются, на пианино учат. Что еще надо?
А они с матерью культурно и полюбовно отдыхают себе вечерами. Пьют и закусывают. И наговориться не могут. Хорошо!
Даже умудрялись по выходным почти не пить, чтобы парнишку сводить в зоопарк или в планетарий. Наряжались и шли — не хуже других, а во многом и лучше. Дружная семья, без скандалов, вранья, утаивания заначек.
Все путем.
Идиллия длилась около года.
Потом качество посиделок не ухудшилось. Нет! Ни в коем случае. Изменились потребности в количестве. Одной бутылки на вечер стало почему-то катастрофически не хватать.
Что такое? Недоливали, что ли, на винзаводе? Или что?
Они уж выцеживали бутылку до последней капли — ну, не хва-та-ло!
Дело в том, что жена, начав пить вместе с мужем, хорошо втянулась. И пила не рюмочку за вечер, как первоначально задумывалось, а вполне на мужском уровне.
Не хотела отставать. И совершенно не осознавала, что у нее начались проблемы, причем очень серьезные.
Она теперь нуждалась в алкоголе. Торопила мужа домой, жадно тянулась к стопочке. По утрам испытывала жуткое похмелье.
Все это ребенок особо не замечал, находясь на своей пятидневке. Тем более что часто на выходные его забирали деды-бабки то с той, то с другой стороны.
Хорошее было время! Счастливое! Он всех любил и уверен был в правильности их жизни.
Потом началась школа. Тут уж никуда не деться: пришлось мальчика отдавать в ту, что рядом с домом. Такое у них везение крупное: школа считалась одной из лучших в столице, с двумя иностранными языками. Ездить никуда не надо. Иди себе пешком, даже дорогу не переходи. Соседний дом — вот тебе и школа.
В пятидневке привили хорошее: вещи ребенок складывал перед сном аккуратно, портфель в школу собирал с вечера, вставал, умывался, чистил зубы, делал зарядку, одевался во все чистое: рубашка, трусики, носочки, брючки.
Поди еще такого поищи — чудо, а не ребенок. Единственно, что сам не мог (пока), — завтрак приготовить. Этому их в детском саду не учили. Промашка такая. А родители никогда не завтракали. Им еле сил хватало встать, кое-как собраться и на работу.
С завтраком Денька приспособился сам, когда понял, как дела дома обстоят. Покупал загодя пакет молока или кефира, булку — вот и завтрак. Обедал в школе. Вечером тоже молоко с булкой.
Все бы ничего. Но вечерами дома оставаться он не хотел. Уж слишком родители теряли человеческий облик. Страшно смотреть. В редкие минуты их трезвости сын уговаривал маму не пить. Она все понимала, обещала, но поделать с собой ничего не могла. Отцу тоже не нравилась пьющая жена. Он так и говорил каждый вечер, подливая ей водочки:
— Пьющая мать — горе семьи!
И смеялся заливисто.
Ребенок понял: надо принимать меры.
Во время одной вечерней родительской пьянки он позвонил бабкам-дедкам. Те примчались, ужаснулись, пристыдили своих взрослых, мало что понимающих детей, прибрались в доме и свалили спать в свои гнезда. Не поняли ничего! Тогда Денька стал звонить каждый вечер. И каждый вечер приезжал кто-то из старших, негодовал, стыдил, кормил внучка ужином… Но поделать уже ровным счетом ничего было нельзя.
Родители пили!
Наконец повезло. Небо сжалилось над первоклассником.
Отца хватил инфаркт. В тридцать семь лет! Но дело не в этом. Везуха заключалась еще и в том, что прихватило его на рабочем месте, во время трезвости. Потому к состоянию его отнеслись с должным вниманием и сочувствием.
Схватился он за сердце, скрючился. Коллеги, естественно, мгновенно вызвали врача из их, заводского, профилактория, та все сообразила, вызвонила «Скорую». Примчались мгновенно. Госпитализировали.
Вы´ходили. Вернули с того света, так объяснили ситуацию. Мать, которая, естественно, присутствовала и при начале сердечного приступа (ей, в бухгалтерию, позвонили сразу после вызова доктора), и в машине «Скорой помощи», и в больнице, наконец-то все поняла и про себя, и про мужа. Поняла, что дошли они до точки. И если не прекратить пить, ребенок их останется сиротой.
Пить отцу запретили. Строго-настрого. И пить, и курить. И чудо: он перестал. Напугался, видно, по-настоящему. Ему надо было потихоньку приходить в себя, жить здоровой жизнью, поправляться, выходить на работу. Так он и пытался жить теперь.
Только мать привыкла к выпивке окончательно, насовсем. Она бросить не могла. Рыдала, каялась, но уже не могла никак.
Отец велел ей лечиться. Иначе он уйдет. У него словно глаза на всю их жизнь раскрылись. Он теперь видел весь ужас их существования: пили, как свиньи, при малом сынишке… И во всем прозревший муж винил собственную жену: она, она устраивала эти ежедневные посиделки. Она!
Всего не расскажешь. Да и зачем?
На сегодняшний день ситуация обстояла так. Первые в жизни школьные летние каникулы, перед вторым классом, Денька все три смены находился в заводском пионерлагере. Хорошо провел лето, в кругу бывших своих детскосадских друзей, где его уважали за многочисленные таланты, а также за силу и справедливость.