Галина Лифшиц - Пуговица

Она осознавала, что больна.

Посмертная записка сыну: «Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але — если увидишь, — что любила их до последней минуты, и объясни, что попала в тупик».

Не просто попала в тупик, а была загнана в него всей тогдашней бесчеловечной системой.

Такая гибель — убийство. Именно поэтому в 1990 году Патриарх Алексий II дал благословение на отпевание Цветаевой.

Подобных жертв режима не счесть.

А сколько тех, кто был насильственно лишен жизни и объявлен самоубийцей! «Минутная слабость… что поделаешь…» И устранен опасный свидетель или соперник. И скрыто чужое преступление.

Но если вернуться к тем, кто взвешивает на чашах весов силу своего страдания или волю к жизни…

Как втолковать, чтобы они поверили: нет ничего дороже великого дара бытия!

Другой жизни здесь не будет. Другого такого человека не будет. Ведь не повторяющиеся никогда отпечатки пальцев, уникальный код ДНК и прочее из этого ряда, сейчас уже открытое исследователями, это же сообщение, декларация Бога человеку: «Ты такой один. Неповторимый. Твоя жизнь имеет огромный смысл. Но найти его должен ты сам».

В поисках этого смысла нам посылаются испытания. Самые разные, а часто даже кажущиеся невыносимыми.

Гордому приходится пройти через позор, унижение.

Боязливого испытывают на храбрость.

Стяжатель, скупец теряет свое имущество.

Фанатичный почитатель кумиров становится свидетелем их низвержения.

Жестокосердный, смеявшийся над чужой болью, получает свои физические страдания.

Чистый душой погрязает в искушениях.

Привыкший получать от жизни все внезапно получает отказ.

Каждый должен пройти свой путь. Время, этот милосердный врачеватель, залечит все раны, полученные на тернистой дороге жизни. Исцелит настолько, что и воспоминания не останется. Надо только позволить времени твоей жизни течь дальше. И довериться этому течению.

Все пройдет.

Помните, мама в детстве говорила?

Разве она обманывала вас?

Ведь правда — проходило!

Так будет и потом. И не раз.

Надо только собраться с духом. Полюбить собственную жизнь.

Плохое уйдет.

Развеется, как дым.

Останется жизнь. И благодарность души за ее спасение.

Рыся лихорадочно прокручивала варианты спасения заблудшей души.

Ну как заговорить? Как? Что, если девушка возьмет с испугу и выстрелит в себя. Палец-то на спусковом крючке.

Или прыгнуть? Внезапно прыгнуть на нее? Она свалится от неожиданности, пистолет выронит… А если не выронит, а именно стрельнет?

Что же делать-то? Вот так стоять и ждать, когда человек совершит непоправимое?

И тут в тишине позднего вечера внезапно зазвонил телефон.

Рыся вздрогнула всем телом. И почувствовала каким-то особым обострившимся чутьем, что и Наша вздрогнула тоже.

Телефон звонил у Рыси в левом кармане. Муж, кто ж еще! Он сегодня уже не раз пробовал выйти на связь. Прислал несколько раз СМС: «Где ты, Ры?» Звонил. Рыся пока не могла с ним общаться. Ничего, до завтра-послезавтра потерпит, обойдется.

Телефон звонил.

— Возьми трубку! — услышала вдруг Рыся хриплый приказ.

Вот счастье-то! Это же ее соседка слева очнулась! И — надо же! Тоже наблюдательная! Поняла, что своя, по-русски обратилась. Эх, вот мы какие девушки необыкновенные! Все можем! Даже краем глаза своих от чужих отличаем! А стоим при этом, как сироты, на чужом мосту и собираемся себе в сердце стрелять из настоящего пистолета настоящей пулей!

— Не возьму! — решительно ответила Рыся, поняв, что надо вступать в диалог любой ценой.

Говорить, говорить, говорить, отвлекать, развлекать…

— Не дождется! — продолжила Рыся, желая разжечь в девушке интерес.

— А если ему там плохо? — вполне живо отозвалась та.

— А если мне тут плохо? — возразила Рыся.

— Что у тебя в руке? — спросила собеседница.

Видимо, она давно незаметно наблюдала за Рысей, почувствовав в ней подругу по несчастью.

— Не скажу. Вот брось свою эту штуку в воду — про все узнаешь.

— Не могу. Я жду звонка.

— И что? Пистолет здесь при чем?

— Он позвонит. Я попрощаюсь. И выстрелю.

Хоть бы «он» никогда не позвонил, подумалось Рысе.

— А он обещал, что позвонит? — спросила она как о чем-то само собой разумеющемся.

— Обещал, — ответила девушка.

— А во сколько — сказал?

— В десять вечера, по-местному, обещал.

— А сейчас уже одиннадцать почти. Хороший он у тебя человек. Такого только за смертью посылать…

Рыся осеклась… Ишь ты, чего сказанула! Хотя — правда! Такого — да, только за смертью. По крайней мере, есть шанс остаться в живых.

— Он обещал прилететь. И не прилетел, — пожаловалась девушка.

— И ты хочешь ему что-то доказать, убив себя?

Ой, не дай Бог этому «хорошему человеку» сейчас позвонить! Лишь бы не это! — молилась про себя Рыся.

— Ему ничего не докажешь. Просто я устала. И мне больно.

— Всем больно. В жизни бывает больно. Но стреляться — дело последнее. Знаешь, в жизни столько горя. Зачем еще добавлять? У тебя мама-папа есть?

— Есть. Им все равно.

— С чего это ты решила?

— Ну, не совсем все равно… Но они утешатся… Ничего. А я больше так не могу.

— Так не можешь, а по-другому — сможешь, — возразила Рыся, просто чтобы разговор не прерывался.

Но девушка почему-то заинтересовалась последней фразой.

— А как — по-другому?

— По-другому — это совсем по-другому. Есть много способов. Но я не могу говорить, когда ты эту штуку нацеливаешь на себя. В меня в детстве папаша вот так вот целился. С тех пор кошмары снятся.

— А зачем он? — спросила девушка и опустила руку с пистолетом в сумку.

Это было уже кое-что! Проблеск надежды.

— По пьяни, — ответила Рыся. — Когда напивался, творил всякие чудеса.

— А у меня отец — пидор, — поддержала разговор девушка.

— В смысле? — удивилась Рыся странному ответвлению их беседы.

— В прямом. Я однажды случайно увидела, как он с мужиком…

— Один раз — не пидарас, — высказалась Рыся.

Про себя она удивлялась сама себе: что она порет, какую чушь несет. Но инстинкт подсказывал, что чем абсурднее будут звучать ее реплики, тем скорее прислушается ее собеседница.

— Думаешь? — живо откликнулась девушка.

— Конечно! Мало ли что… Все в жизни бывает… Ты брось пестик в воду, и пойдем поговорим. Тебя как зовут?

— Ната. Но… Как же мне жить? Как?

— Брось, тогда все скажу. А так — никакого разговора не получится.

— Бросить — это значит принять все, как есть.

— И прими. И живи дальше. У тебя впереди долгая жизнь. Долгая-долгая. Ты такие вещи совершишь — весь мир о тебе узнает! Потом детей родишь. Не меньше пяти у тебя будет.

— Откуда ты-то знаешь? — с болью откликнулась Ната.

— Вот бросишь свою железяку в воду — расскажу. А так — ничего не скажу и уйду отсюда насовсем.

— На, подавись! — крикнула непонятно кому будущая мировая знаменитость и бросила в воду пистолет.

И в этот самый миг, как раздался водяной плюх, зазвонил телефон. Естественно, Рысин.

— Возьмешь трубку? — спросила Натка.

Она повернулась к Рысе лицом. Только сейчас, заглянув в Наткины глаза, поняла Рыся, какое чудо произошло… В глазах все еще стояла и ждала чего-то невыразимая боль.

А собственная Рысина боль куда-то подевалась. Видно, все силы ушли на последние двадцать минут разговора. Она знала, что сейчас сможет запросто поговорить с Петром. Все то, из-за чего она неимоверно страдала, казалось давно прошедшим.

— Да, возьму, — ответила она Натке и сказала в телефон: — Алло!

— Ры! Наконец-то! Я уж чего только не передумал!

— Все в порядке у меня. Я просто очень занята. Я же все тебе написала: еду в горы, надо проконсультировать одну соотечественницу. Понимаешь? Помочь человеку.