Ольга Резниченко - Пустоцвет

***

Шаткий, мощенный из досок мост. И, казалось, не через реку он перекинут, и не через озеро... а через непроглядной дали... целое море, выливающееся за горизонт.

Люди, толпа людей, но не общим сплоченным телом, а рассыпаны - лениво тащатся, каждый утопая в своих думах. С работы - домой. Час пик. Да только на небе - не закатного светила переливы, а темный бархат, усыпанный звездами. Ночь.

И мы идем... прём против "течения": я и Инка. Манит нас та неведомая даль. Манит. Вот только ходу нормального впереди нет: деревянные плиты лишь здесь, около нас, у берега; и где-то там еще, далеко-далеко, у самого горизонта... что и не достать дотуда - не допрыгнуть... И между этими островами - отнюдь лишь голые балки-опоры, горизонтальные, тянущиеся бесконечными рельсами, навесом, вдаль. Другим - ни по чем: идут в нашу сторону... неведомым образом легко преодолевая эту преграду.

А мы стоим - мнемся, не решаемся.

- Да уж... и вправду, "роковой мост", - задумчиво шепчет подруга.

Бросаю взор около: справа - тоже мост, вот только он целый, толковый, крепкий; слева - еще больше разрушен, нежели наш.

- Роковой? Погоди... как "роковой"? - недоумеваю. - Какой из них? Разве не тот? - киваю в сторону руин.

- Не знаю... - виновато прячет взгляд.

Ходит, бродит по краю настила, по балкам вперед-назад эквилибристом, дразня темную, непроглядную пучину, в которую упади - и не выберешься уже никогда.

И вдруг один из прохожих (молодой незнакомый мужчина, с длинными русыми волосами, вид - усмиренного бунтаря, рокера) метнул на меня взор, отчего и я его приметила, различила среди безликой толпы:

- Этот - и есть... - будто громом голос.

- Как этот? - взорвалась я искренним, откровенным шоком, тотчас утонув в прозрении: отчего же тогда столько людей собой глупо, слепо рискуют... играя с проклятием?

Смолчал, не ответил. Более того - не захотел больше проявлять участия. Отвернулся. Слился с теменью - и пошагал прочь, не оборачиваясь.

И снова взор устремляю на подругу: но не надо слов - сама поняла и подчинилась та.

Живо срываемся на бег - и, будто земля под ногами горит, мчим на берег. Затесываясь среди толпы... через дебри - в сторону сердца города, в сторону дома.

Вот только теперь осознаю: я - босая, и на теле - лишь длинная, белая ситцевая ночная сорочка. Холодно, дурно, стыдно... И даже ступать приходится осторожно, с опаской. И не так колет сухая трава или студит ноги холодная (хоть и пропитанная летом) земля, и не так сор под ногами смущает (отходы, пакеты, окурки), взывая к брезгливости, как стекло - много битого стекла, то и дело норовящего вонзиться в плоть и раскромсать оную до крови, до кости, заражая... и без шансов убивая.

Замечаю впереди себя пожилого мужчину: ловко пробирается среди зарослей по шальной тропинке в сторону жилых домов. Предусмотрительно, хитро следую за ним - за мной же покорно мчит и Инка. Он - мой поводырь, я - ее. Незнакомцу проще, на его ногах - обувь: ботинки, подошва плотная, крепкая. А потому смело рвет вперед, мне же - каждый сантиметр дается тяжко: до дрожи пробирает угрозой.

Еще шаги, еще усердия - и прорвались, ступили на не менее холодный, но гладкий... нежный, твердый асфальт - уверенной походкой, поступью вперед. А поводыря уже и не различить среди полумрака: ночь сожрала очертания, не уступая даже фонарному, медовому свету.

Нестрашно. Сама справлюсь! Сама отыщу наш с Инкой путь! Это здесь наши с незнакомцем кривые дороги пересеклись, наслоились друг на друга, пока от моста через дебри на свет, на твердынь не вышли. А дальше - а дальше у каждого свое предназначение, свой конечный пункт!

Я сама справлюсь - я сама нас спасу!

Срываюсь на бег - уверенно мчу вперед. И вдруг - замечаю на обочине незнакомую женщину с дочкой. Стоят, смотрят на меня в испуге. И почему-то я начинаю орать, дико, отчаянно, взмолившись:

- Помогите! Помогите ей! - тычу рукой куда-то назад вполоборота, в сторону своей Инки, туда, где она за мной слепо, безропотно летит.

- Помогите! - слышу, вторит мне ее голос.

Вот только этим двум всё равно, более того - они боятся нас, отворачиваются, обособляются, жаждут сбежать.

А потому рву когти дальше я, визжа, ревя, разрывая отчаянным криком темноту и тишину ночную:

- Помогите ей! - снова рвет мое горло безысходность, будто чувствую, как Смерть отбирает Ее у меня.

И вдруг не ощущаю больше за мной участия. Странный шорох - "пуф": и ничего...

Замираю в ужасе. Оборачиваюсь: нет Инки нигде. А вместо нее... за мной мчат санитары.

Жутко, страшно... и будто чувствую, что нехорошее они мне несут. Будто не спасти хотят, не помочь - а добить, уничтожить.

Срываюсь на бег - умчать далеко-далеко, но не выходит - ноги ватные враз почему-то, непослушные: заплетаюсь, едва не падаю. Еще немного - и оборачиваюсь, позорно сдаваясь захватчику - наступают, надвигаются на меня, словно туча, желая всю меня обволочь и захватить в плен.

Выставляю руки вперед, ограждаясь - пытаюсь сопротивляться. Злобный рык:

- Где Инна?! Что вы с ней сделали?! ГДЕ ОНА?!!

- Нет ее! - мерзкий, приторно-убаюкивающий голос звучит, скребя по сердцу, словно по слуху - визг металла, пронзая до кости, пробивая до самых пят жутью и страхом. - И не было, - грохочет гром. - Лиза! Лизонька! Позвольте Вам помочь! Прошу!

Обступают, загоняют... жертву, требуя не плоть, не жизнь - а душу. Жутко, до одури пугающе.

Еще одна моя тщетная попытка сопротивляться - и схватили, заломили... Обреченность и немощность тотчас разлились по жилам, погоняя кошмар.

Ухватили за руки, ладонями разворачивая к себе.

Резвый удар - и пробили едва не насквозь оные.

Капельница: иголки, трубки. Загоняют в меня неизведанную прозрачную жидкость - а в ответ... из другой - полилась по пластмассовым венам в никуда... моя кровь.

Замкнулся круг. Опустошение. Агония. Пограничье...

Я - умираю.

***

Посвящаю прекрасным людям, медработникам: