Его любовь к Уильяму Генри неуловимо изменилась при виде болезненной привязанности Пег к сыну. Мысли о том, что ребенок заболеет или заблудится, стали для нее постоянным источником страха. Если Уильям Генри переходил с шага на бег, даже в таверне, Пег останавливала его и спрашивала, куда он так торопится. Когда Дик брал Уильяма Генри на ежедневную прогулку, Пег увязывалась за ними, и мальчик был обречен идти за руку с дедушкой и матерью, которые ни на минуту не спускали с него глаз. Стоило ребенку приблизиться к пристани и начать считать корабли (а он уже умел считать до ста), Пег поспешно уводила его прочь, упрекая Дика в беспечности. Но хуже всего было то, что мальчик не сопротивлялся, даже не пытался завоевать независимость, в чем обычно преуспевают шестилетние мальчишки.
— Я поговорил с сеньором Хабитасом, — сказал Ричард однажды долгим летним вечером, когда «Герб бочара» уже закрылся. — Поток заказов для мастерской пока не иссякает, но мы настолько вошли в ритм работы, что могли бы уделить внимание новому ученику. — Он сделал глубокий вздох и взглянул в глаза Пег. — Отныне я буду брать Уильяма Генри с собой в мастерскую.
Он хотел объяснить, что это ненадолго, что мальчик отчаянно нуждается в новых впечатлениях и лицах, что ему присущи терпение и способности к механике, которые так высоко ценятся людьми, собирающими оружие. Но он не успел выговорить ни слова.
Пег разрыдалась.
— Нет, нет, нет! — пронзительно выкрикнула она с таким ужасом, что Уильям Генри вздрогнул, съежился, сполз со стула и уткнулся головой в отцовские колени.
Дик стиснул кулаки и хмуро уставился на них, поджав губы, а Мэг схватила со стойки кувшин с водой и выплеснула его содержимое в лицо Пег. Та умолкла, хватая ртом воздух.
— Я же просто предложил, — объяснил Ричард отцу.
— Лучше бы ты промолчал, Ричард.
— Но я думал… ну, ну, Уильям Генри! — Ричард обнял сына, усадил его на колени и взглядом пресек возражения Дика. Дик считал, что его внук уже слишком взрослый, чтобы льнуть к отцу. — Все хорошо, Уильям Генри, все хорошо.
— А мама? — пролепетал побледневший ребенок, глаза которого стали громадными.
— Мама разволновалась, но вскоре она успокоится. Видишь? Бабушка знает, что делать. Просто мне следовало промолчать. — Ричард поглаживал сына по спине, сдерживая желание рассмеяться — не от веселья, а от горечи. — Вечно я все делаю не так, отец, — добавил он. — Но я не хотел огорчить Пег.
— Знаю, — отозвался Дик и дернул за хвост деревянного кота. — Вот, выпей, — велел он, подавая Ричарду кружку. — Знаю, ты не любишь ром, но сейчас он тебе не повредит.
К собственному изумлению, Ричард обнаружил, что ром и впрямь помог ему, успокоил нервы и приглушил боль.
— Что же мне делать, отец? — спросил он немного погодя.
— Во всяком случае, не брать Уильяма Генри к Хабитасу.
— Значит, она не просто разволновалась?
— Боюсь, что так, Ричард. Но баловать его все-таки не следует.
— Кого? — вдруг вмешался Уильям Генри.
Мужчины переглянулись.
— Тебя, Уильям Генри, — решительно ответил Ричард. — Ты уже вырос, мама напрасно так беспокоится за тебя.
— Знаю, папа, — кивнул Уильям Генри, сполз с отцовских колен, подошел к матери и погладил ее по плечу. — Мама, не волнуйся. Я уже большой.
— Он еще совсем малыш! — выпалила Пег после того, как Ричард отнес ее наверх и уложил в постель. — Ричард, как тебе такое пришло в голову? Взять ребенка в оружейную мастерскую!
— Пег, мы же только собираем ружья, а не стреляем из них, — терпеливо напомнил Ричард. — А Уильям Генри уже подрос, ему необходимы… — он замялся, подыскивая слово, — новые впечатления.
Пег отвернулась.
— Вздор! Зачем ребенку, живущему в таверне, новые впечатления?
— Здесь он каждый день видит одно и то же, — возразил Ричард, старательно пряча досаду. — Его окружают пьянство, хмельные слезы, неосторожные замечания, драки, сквернословие, похоть и отвратительная суета. Ты думаешь, что рядом с тобой все это не повредит ребенку, но не забывай: я тоже сын трактирщика, я хорошо помню, как мне претила жизнь таверны. Откровенно говоря, я обрадовался, когда меня отдали учиться в школу Колстона, а еще больше — когда стал учеником оружейника. Уильяму Генри будет полезно побыть среди трезвых, здравомыслящих людей.
— К Хабитасу ты его не возьмешь! — выпалила Пег.
— Как мне поступать, я решу сам, Пег, и без твоих советов. Но теперь я вижу, — продолжал он, садясь на кровать и кладя ладонь на плечо жены, — что нам давно пора было поговорить. Нельзя до бесконечности держать Уильяма Генри в пеленках только потому, что он наш единственный ребенок. Сегодня я понял, что ему необходимо предоставить больше свободы. Ты должна привыкнуть к тому, что Уильям Генри вырос — на следующий год мы отдадим его в школу Колстона, несмотря на все твои возражения.
— Я не отпущу его! — вскричала Пег.
— Придется. А если ты станешь противиться, Пег, значит, ты заботишься не о нашем сыне, а о самой себе.
— Знаю, знаю, знаю! — пробормотала она, закрыв лицо ладонями и раскачиваясь из стороны в сторону. — Но что я могу поделать? Кроме него, у меня больше ничего нет — и никогда не будет!
— У тебя есть я.
Минуту Пег молчала.
— Да, — наконец согласилась она. — У меня есть ты. Но это разные вещи, Ричард. Если с Уильямом Генри что-нибудь случится, я умру.
Солнце уже зашло; тонкие серые лучики света проникали сквозь щели в перегородке и паутиной ложились на лицо Ричарда Моргана, который неотрывно смотрел на жену. «Да, это не одно и то же», — думал он.
В школе Колстона получали образование сыновья большинства бристольцев, принадлежащих к среднему классу. Эта школа была отнюдь не единственной в городе: все религиозные конфессии, кроме римско-католической, имели свои благотворительные школы, в особенности много их принадлежало англиканской церкви. Но только в двух школах ученики были обязаны носить форму: мальчики из Колстона — синие сюртуки, а девочки из женской школы — красные платья. Обе школы были устроены при англиканской церкви, но девочкам не так повезло: их учили только читать, но не писать, зато много времени уделяли вышивке шелковых жилетов и сюртуков для знати. За эту работу классным дамам платили, а ученицам — нет. Среди бристольских мужчин было больше умеющих писать и считать, чем в любом другом английском городе, в том числе и в Лондоне. Дети из состоятельных семей получали совсем иное образование.
Сто учеников Колстонской школы находились на полном пансионе; этой участи не избежал и Ричард. Во время учебы в школе и ученичества в мастерской, с семи до девятнадцати лет, он виделся с родителями только по воскресеньям и на каникулах. Разве Пег могла согласиться на такое? К счастью, Колстонская школа предлагала и другой режим обучения: за кругленькую сумму ребенок процветающего горожанина мог посещать школу с семи утра до двух часов дня с понедельника по субботу. Разумеется, в праздники уроков не было — ни один школьный учитель не желал лишаться выходных дней, установленных англиканской церковью и самим покойным мистером Колстоном.
Для Уильяма Генри, семенящего рядом с дедом (Мэг пришлось устроить настоящий скандал, чтобы отговорить Пег сопровождать сына), первое утро в школе было важным событием, началом совершенно новой жизни, и он сгорал от любопытства. Он был бы рад побывать и в оружейной мастерской, но крепостные стены, которыми окружила его мать, оставались неприступными, хотя мальчик уже давно устал от однообразия. Более пылкий и порывистый ребенок не раз попытался бы взять эти стены штурмом, но Уильям Генри унаследовал отцовские терпение и сдержанность. Его девизом стало слово «ждать». И вот теперь наконец ожидание кончилось.
Колстонская школа для мальчиков немногим отличалась от двух десятков других благотворительных заведений, называемых домами призрения, больницами или работными домами: она выглядела мрачно, была неопрятной, стекла в ее окнах никогда не мыли, штукатурка потрескалась, балки расслоились. Сырость пропитывала ее от фундамента до дымоходов времен Тюдоров, внутренние помещения не предназначались для учебы, а вонь расположенного неподалеку Фрума вызывала тошноту у всех, кроме коренных бристольцев.
На школьном дворе резвилась толпа мальчишек, половина которых была одета в синие форменные сюртуки. Как приходящий ученик, Уильям Генри не был обязан носить форму. Кроме него, на положении приходящих учеников находилось несколько сыновей олдерменов или членов гильдии купцов, не желавших признаваться, что их отпрыски учатся в благотворительном заведении.