— Ты уверена?
— Ну конечно, — голосом умирающей мученицы отозвалась она, плавно подошла к стулу и без труда села, а потом устремила на мужа серьезный взгляд. — Я хочу задать тебе несколько вопросов, Ричард, и получить на них ответы.
Ее лицо вдруг стало властным; как зачарованный, Ричард не мог отвести от него глаз.
— Спрашивай, — произнес он, садясь лицом к жене. — Смелее!
— Ричард, скоро у меня появится твой ребенок, а я по-прежнему ничего не знаю о тебе. То немногое, что мне известно, я узнала от Лиззи Лок, но, по-моему, я вправе знать больше, чем она. Расскажи мне о дочери, которая теперь была бы моей ровесницей.
— Ее звали Мэри, она похоронена рядом со своей матерью на кладбище Святого Иакова в Бристоле. Мэри умерла от оспы, когда ей было три года. Вот почему я предпочел бы, чтобы мои дети росли на острове: самое худшее, что им здесь угрожает, — дизентерия.
— У тебя были другие дети?
— Сын Уильям Генри. Он утонул.
Китти ахнула:
— О, Ричард!..
— Не надо, Китти. Это случилось давным-давно, в другой стране. Моим будущим детям не грозит такая участь.
— Но и тут их может подстеречь беда. Мудрено ли утонуть на острове, окруженном водой?
— Поверь мне, здесь невозможно утонуть по той причине, по которой погиб мой сын. Так погибают люди в больших городах, а не на крохотных островках, где все знают друг друга в лицо. Да, среди нас есть подлецы, но мы не имеем с ними ничего общего, а если здесь когда-нибудь появится школа, мы, родители, будем знать об учителях больше, чем родители из Бристоля. Уильям Генри погиб из-за одного учителя. — Ричард склонил голову набок и вопросительно уставился на Китти. — Есть еще вопросы?
— От чего умерла твоя жена?
— От удара. В то время Уильям Генри еще был жив. Ее смерть была мгновенной, ей не пришлось страдать.
— О, Ричард!
— Незачем печалиться, дорогая. Я убежден: все это случилось лишь для того, чтобы я встретил тебя. Если бы я остался в Бристоле, у меня никогда не было бы ни настоящей семьи, ни собственного дома. Я прошу тебя только об одном: любить меня как отца наших детей. Этого мне будет достаточно.
Китти приоткрыла рот и чуть было не призналась, что Ричарду в ее сердце отведено лучшее место, но не издала ни звука. Произнести эти слова значило дать обещание, клятву, а Китти пока не знала, сумеет ли сдержать ее. Она питала к Ричарду глубокую привязанность и потому просто не могла обмануть его. До сих пор при виде Ричарда ее душа не начинала петь, а сердце — радостно трепетать. Если бы это произошло хотя бы один раз, между ними все изменилось бы. Если бы Ричард вызвал в ней радостный трепет, она сумела бы назвать его любимым.
Наступил ветреный и холодный февраль, на остров то и дело обрушивались ураганы. Но урожай уже был убран, зерно хранилось в прочных амбарах. Его хватило бы, чтобы прокормить все население Норфолка, разумеется, если бы не пришлось отдать часть запасов Порт-Джексону вместе с известью и древесиной.
Пятнадцатого февраля Ричард с опозданием вернулся домой: вице-губернатор засыпал его таким множеством вопросов, какое Китти не придумала бы и за неделю. Роды еще не начались, но Оливия Лукас уверяла, что это может случиться в любую минуту, а Джо Лонг вряд ли сумел бы заменить повитуху. Вспоминая заверения Оливии и Китти в том, что первые роды обычно бывают долгими, Ричард торопливо шагал по тропе к дому. Издалека заметив, что над трубой не поднимается дым, он ускорил шаг, размышляя о том, что даже на девятом месяце беременности Китти ухитрялась сама печь хлеб.
— Китти! — крикнул он, взбегая на крыльцо.
— Я здесь, — послышался негромкий голос.
Слыша гулкий стук собственного сердца, Ричард ворвался в дом и окинул комнату быстрым взглядом. Китти в ней не было. Значит, она в спальне! О Господи, началось!
Китти сидела в постели, опираясь на две подушки, и на ее лице играла счастливая улыбка.
— Ричард, поздоровайся с дочерью, — попросила она. — Скажи Кейт «добрый вечер».
У Ричарда подкосились ноги. Он с трудом подошел к кровати и присел на край.
— Китти!..
— Ты только посмотри на нее, Ричард. Разве она не прелесть?
И она протянула ему тугой сверток. Ричард мимоходом отметил, что руки Китти загрубели от домашней работы гораздо сильнее, чем его собственные. Взяв сверток, он осторожно отвел в сторону угол пеленки и увидел крохотное сморщенное личико, приоткрытый рот, опущенные пухлые веки, смуглую кожу и хохолок густых черных волос. Океан любви поглотил его целиком, и Ричард утонул в нем, даже не пытаясь спастись. Наклонившись, он поцеловал ребенка в лобик и почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.
— Ничего не понимаю… Еще днем ты была совершенно здорова! Почему ты ничего мне не сказала?
— А мне нечего было сказать — я и вправду чувствовала себя прекрасно. Роды начались неожиданно. Отошли воды, начались схватки, я почувствовала, как наружу выходит головка. Поэтому я расстелила на полу чистую простыню и стала тужиться. Малышка появилась через четверть часа. Как только вышел послед, я нашла нитки, перевязала пуповину и разрезала ее ножницами. Малышка закричала — и так пронзительно! Я выкупала ее, собрала простыню, замочила ее и вымылась сама. — Сияя гордостью, она закончила: — И незачем было поднимать такой шум! — Она расстегнула коленкоровую рубашку, обнажив грудь с набухшим темно-красным соском. — И молоко у меня уже появилось, хотя Оливия говорила, что это будет не сразу. Я умница, правда, Ричард?
Ричард бережно наклонился и благоговейно коснулся ее губ. Переполненный благодарностью, он смахнул слезы и неловко улыбнулся.
— Конечно, умница, Китти. Ты все сделала так, словно уже родила десять малышей.
— У меня нет весов, поэтому взвесить ее я не могу, но, похоже, она родилась крепкой и крупной. И пошла не в Кларков, а в Морганов.
Ричард вгляделся в лицо Кейт, ища подтверждения словам жены, но не нашел его.
— Она прекрасна, Китти, вот и все, что я могу сказать. — Он перевел взгляд на жену. Она выглядела усталой, но вместе с тем улыбалась так ослепительно, что Ричард не мог поверить, что совсем недавно ей грозила опасность. — Скажи честно: с тобой все хорошо?
— Да, я просто немного устала. Малышка выскользнула наружу так легко, что я почти не ощутила боли. Оливия посоветовала мне не лечь, а присесть на корточки — она уверяла, что так будет легче. — И Китти взяла новорожденную на руки. — Ричард, — укоризненно воскликнула она, — неужели ты не видишь: она — твоя точная копия!
— Ты рада, что ее будут звать Кэтрин, как тебя?
— Да. В семье будут две Кэтрин: одна Китти, вторая Кейт. А вторую дочь мы назовем Мэри.
Не выдержав, Ричард расплакался и успокоился только после того, как Китти отложила малышку и обняла его.
— Я люблю тебя, Китти. Люблю больше жизни.
Она вновь приоткрыла губы, чтобы что-то ответить, но тут Кейт расплакалась, и Китти взволнованно спросила:
— Ты слышишь? Кажется, Стивен был прав: у нас родилась строптивица. Надо покормить ее, а то она не успокоится.
Китти спустила рубашку с плеч, распеленала малютку и обняла ее так бережно, что у Ричарда зашлось сердце. Крохотный ротик сомкнулся вокруг соска, Китти издала глубокий вздох неподдельного наслаждения.
— О, Кейт, ты моя, только моя!
Китти ни на минуту не сомневалась в том, что Ричард будет замечательным отцом, но даже она изумилась, увидев, с какой величайшей покорностью и готовностью он взвалил на себя все родительские обязанности. Многие подруги и знакомые Китти часто жаловались, что их мужья стыдятся возиться с детьми или выполнять домашнюю работу. Да, они брали детей на руки, целовали и обнимали малышей, но этим и ограничивались. А Ричарда не волновало, что подумают о нем друзья. Даже в присутствии посторонних он пеленал Кейт, стирал пеленки и развешивал их на просушку, нисколько не боясь уронить себя в глазах других. В одном отношении ему и вправду повезло: Ричард ни в коей мере не выглядел бесхарактерным человеком, иначе, возможно, он стыдился бы новой роли отца.
Работать он стал еще упорнее, при этом дорожил каждой минутой, чтобы проводить побольше времени с Китти и Кейт. А когда Китти робко предложила ему поменьше работать на лесопилке и побольше — в огороде, Ричард ужаснулся: нет, только не это! За работу на лесопилке он получал щедрое жалованье, а каждый вексель был залогом безбедного будущего для его детей. Ричард уверял, что ему на все хватит сил — ведь до старости еще так далеко.