По лицу заструились непрошеные слезы. Я рыдала по большей части над Джейми, над собой и младенцем, которого носила, но частично и над Фрэнком. Пытаясь перестать, я шмыгнула носом и резко выпрямилась.
– Слушай, – проговорила я, – я понимаю, что теперь ты не пожелаешь иметь со мной никакого дела, и совершенно тебя не виню. Просто… просто уйди, хорошо?
Выражение лица Фрэнка сменилось. Теперь он не злился, а казался расстроенным и несколько озадаченным. Не обращая внимания на врача, пытавшегося посчитать мне пульс, он уселся на кровать.
– Я никуда не уйду, – спокойно сказал он и вновь, против моей воли, сжал руку. – Этот Джейми… Кто он такой?
Я прерывисто вздохнула. Врач попытался определить пульс на другой руке, и мне с ужасом показалось, будто меня захватили в плен. С большим трудом я справилась со своим страхом и заставила себя говорить спокойно.
– Джеймс Александр Малькольм Маккензи, – проговорила я с той же расстановкой, с какой назвал себя Джейми в день нашей свадьбы. Тогда я и узнала его полное имя.
Воспоминание вызвало новый приступ рыданий; меня держали за руки, поэтому пришлось утирать слезы плечом.
– Он был горцем. Его у-убили при Каллодене.
Ничего не выходит! Я вновь принялась плакать, но слезы нисколько не облегчали рвавшееся из меня горе, это был единственный мой ответ на невозможную боль. Я слегка наклонилась вперед, пытаясь оградить от враждебного чужого мира маленькую, почти неощутимую жизнь в моем чреве, единственное, что осталось мне от Джейми Фрэзера.
Фрэнк и доктор обменялись мало понятными мне взглядами. Ну да, это для них Каллоден – далекое прошлое, а для меня эта битва состоялась два дня назад.
– Может, нам следует дать миссис Рэндалл небольшой отдых? – предложил врач. – Похоже, она немного расстроена.
Фрэнк растерянно посмотрел сперва на врача, затем на меня.
– В общем, она действительно расстроена. Но, право же, мне хочется знать… Что это, Клэр?
Он нащупал на безымянном пальце моей правой руки серебряное кольцо и наклонился, чтобы его рассмотреть. Это кольцо подарил мне Джейми на свадьбу: широкое, плетеное, со звеньями из маленьких цветков чертополоха.
Фрэнк попытался снять кольцо с моего пальца.
– Нет! – испуганно крикнула я, отдернула руку, сжала кулак и притиснула его к груди, обхватив левой рукой, тоже с кольцом – золотым обручальным кольцом, полученным от Фрэнка.
– Я не дам тебе его, ты не имеешь права! Это мое обручальное кольцо!
– Клэр, послушай…
Фрэнка прервал врач: он обогнул кровать, встал возле него и что-то зашептал ему на ухо. Я уловила только «Не беспокойте сейчас свою жену… Шок».
Фрэнк вновь встал и, подталкиваемый доктором, направился к двери. По дороге врач кивнул одной из сиделок.
На меня накатила новая волна грусти, и я почти не почувствовала укол шприца и почти не поняла сказанное Фрэнком на прощание:
– Ладно, Клэр, но я все равно все выясню.
Вскоре настала долгожданная тьма – я погрузилась в долгий-долгий сон.
Роджер наклонил графин, наполовину наполнил стакан и с легкой улыбкой вручил его Клэр.
– Бабушка Фионы всегда утверждала, что виски помогает от любых хворей.
– О да, не самое плохое лекарство.
Клэр, также улыбнувшись в ответ, взяла стакан. Роджер налил виски себе и, отпив маленький глоток, присел возле нее.
– Знаете, я пыталась прогнать Фрэнка, – неожиданно проговорила Клэр, опустив стакан. – Заявляла, что он не может чувствовать ко мне то же, что раньше, как бы он ни воспринимал произошедшее. Говорила, что дам ему развод, что он должен забыть меня и продолжать жить так, как он уже начал, пока меня не было.
– Но он на это не пошел, – заметил Роджер, который включил ветхий электрический камин, потому что после заката в кабинете существенно похолодало. – Потому что вы ждали ребенка?
Криво улыбнувшись, Клэр быстро поглядела на него.
– Да, именно поэтому. Фрэнк заявил, что бросить беременную женщину фактически без денег может лишь мерзавец. Особенно, – ядовито добавила она, – если связь с реальностью у этой женщины слабовата. Нельзя сказать, что у меня совсем не было денег, – дядя Лэм оставил мне маленькое наследство, – но мерзавцем Фрэнк точно не был.
Сказав это, она посмотрела на книжные полки. Тесными рядами там стояли труды по истории, написанные ее мужем. В свете настольной лампы мерцали позолоченные корешки.
– Да, Фрэнк был чрезвычайно порядочным, – тихо промолвила Клэр, отпила виски и закрыла глаза, чувствуя, как алкоголь проникает в мозг. – А потом… он узнал или заподозрил, что не может иметь детей. Для историка и специалиста по генеалогии – ужасное потрясение. Наверняка вы понимаете: почувствовал себя выпавшим из исторического процесса.
– Да, понимаю, – медленно согласился Роджер. – Но разве он не чувствовал… я хочу сказать, ведь ребенок от другого человека?
– Видимо, чувствовал. – Она подняла свои янтарные глаза, чуть затуманенные виски и воспоминаниями. – Но поскольку не мог поверить в мой рассказ о Джейми, отец ребенка оставался, по сути, неизвестным. Поскольку он не знал, кто этот человек, и убедил себя, что я тоже этого не знаю, а просто сочинила небылицу как результат травматического шока, – тогда никто не мог заявить, что это не ребенок Фрэнка. И, конечно, не я, – с некоторой горечью добавила она.
Клэр отхлебнула виски, поперхнулась и украдкой смахнула с глаз слезы.
– Но чтобы никакой отец точно не появился, он меня увез. Далеко, в Бостон. Ему предложили в Гарварде хорошее место, а у нас там не было никаких знакомых. В Бостоне и родилась Брианна.
Меня в очередной раз разбудил детский плач. Я легла в шесть тридцать, после пяти подходов к ребенку. Мутным взором посмотрела на часы и обнаружила, что стрелки на семи. В ванной шумела вода, а Фрэнк бодро напевал «Правь, Британия».
Я лежала в постели с тяжелыми, как свинец, от усталости руками и ногами и думала лишь о том, смогу ли я вытерпеть плач до момента, когда из ванной выйдет Фрэнк и принесет мне девочку. Но тут Брианна словно прочитала мои мысли и заорала совершенно отчаянно, страшно захлебываясь. Я скинула с себя одеяло и понеслась к ней с таким же ужасом, какой переживала на войне во время воздушной тревоги.
Миновав холодный коридор, я попала в детскую. Трехмесячная Брианна лежала на спине и вопила изо всех сил. Голова у меня от недосыпа варила не слишком, поэтому я даже не сразу поняла, что, когда я уходила в прошлый раз, младенец лежал на животе.
– Радость моя! Ты перевернулась! Сама?
Брианна, напуганная собственной храбростью, замотала розовыми кулачками и, зажмурившись, закричала еще громче.
Я взяла ее на руки и стала гладить спинку, бормоча в рыжую пушистую макушку:
– Моя радость, мое сокровище. Какая умница!
– Что у нас такое? Что случилось?
Из ванной вышел Фрэнк, вытиравший полотенцем голову. Еще одно полотенце он повязал на бедрах.
– Что-нибудь случилось с Брианной?
И обеспокоенно направился к нам. Ближе к родам мы оба волновались, Фрэнк раздражался, я нервничала. Мы не знали, как будут развиваться наши отношения, когда на свет появится ребенок Джейми Фрэзера. Однако когда нянька вынула Брианну из колыбели и вручила Фрэнку со словами «Вот она, папина дочка», на его лице нельзя было прочесть ни следа недовольства. А когда он посмотрел на маленькое личико, напоминавшее бутон розы, весь вид его выражал удивление и нежность. Не прошло и недели, как малышка полностью его покорила.
Улыбаясь, я обернулась к нему.
– Она перевернулась! Сама!
– Да что ты?
Фрэнк провел рукой по восторженному лицу.
– А не рановато?
– Именно что рановато. Если верить доктору Споку, переворачиваться она должна только через месяц!
– Да что он понимает, твой доктор Спок? Иди-ка сюда, моя красавица, поцелуй папу, раз уж ты такая удивительная умница.
Он поднял нежное маленькое тело в удобных розовых ползунках и поцеловал в нос-кнопку. Брианна чихнула, и оба мы рассмеялись.
Неожиданно мой смех оборвался: я сообразила, что рассмеялась впервые почти за год, причем впервые – вместе с Фрэнком.
Он тоже это понял – я поймала его взгляд над макушкой Брианны. Его карие глаза были полны нежности. Я несколько смущенно улыбнулась и тут поняла, что Фрэнк – почти голый: капли воды блестели на его мускулистых плечах и сверкали на гладкой загорелой груди.
Блаженное чувство пресек какой-то сильный запах.