— Назад, приятель! — прохрипел он. — Ни черта у тебя не выйдет: лестница–то уже обрушилась.
Он огляделся по сторонам, увидел меня и резко отшвырнул Айена назад так, что тот угодил в мои объятия.
— Попридержи старого, пока я добираюсь до малого.
С этими словами он повернулся и устремился вверх по ступенькам соседнего здания, прокладывая себе путь через толпу завсегдатаев шоколадной лавки цокольного этажа, возбужденно высыпавших на мостовую прямо с оловянными кружками в руках.
По примеру Джейми я крепко обхватила Айена за пояс и не выпускала, пока он дергался, порываясь последовать за Джейми. Правда, потом Айен перестал вырываться и обмяк, лишь сердце его бешено колотилось прямо под моей щекой.
— Не переживай, — прошептала я, даже не зная, слышит ли он. — Джейми справится, он его вытащит. Вот увидишь, обязательно вытащит.
Айен молчал, может, и вправду меня не слышал, и лишь хрипло, тяжело дышал. Когда я убрала руки с его пояса, он остался на месте и даже не шелохнулся, но стоило мне встать рядом, он схватился за мою руку и крепко сжал ее. Признаться, до боли, но я и не подумала отнимать ее.
По прошествии не более чем минуты окно над шоколадной лавкой раскрылось и оттуда появились голова и плечи Джейми; рыжие волосы светились, словно отбившийся от основного огня язычок пламени. Он выбрался на подоконник, присел на корточки и осторожно повернулся, пока не оказался лицом к зданию.
Приподнявшись на цыпочки, Джейми ухватился за водосточный желоб, шедший вдоль края крыши, и стал подтягиваться на руках, одновременно ища пальцами ног опору в щелях между скрепленными раствором камнями фасада. Наконец, издав надсадный звук, который был слышен даже внизу, он перевалился через край крыши и пропал за скатом.
Человек не столь высокого роста ни за что не смог бы проделать это, как, конечно же, не смог бы и Айен с его деревянной ногой. Айен, к слову, бубнил что–то себе под нос, наверное, молитву, — понять было невозможно, потому что челюсти его были сведены, а лицо напряжено от страха.
— За каким чертом его понесло наверх? — подумала я, не осознавая, что произнесла это вслух, пока стоявший рядом со мной цирюльник, прикрывая ладонью глаза, не ответил:
— Так ведь на крыше типографии есть люк, мэм. Будьте уверены, мистер Малкольм хочет забраться с крыши на верхний этаж. Там ведь вроде бы кто–то остался, никак его подмастерье.
— Нет! — отрезал Айен, услышав его слова. — Там мой сын!
Цирюльник под хмурым взглядом Айена отпрянул и неловко пробормотал извинения, но тут толпа взревела. На крыше появились две человеческие фигуры, и Айен, выпустив мою руку, рванулся вперед.
Джейми поддерживал рукой юного Айена, сложившегося чуть ли не пополам и шатавшегося от удушливого дыма, но и сам еле плелся. Было очевидно, что ни тому ни другому самостоятельно с крыши не спуститься.
Но тут Джейми углядел в толпе Айена–старшего, сложил руки рупором и громко крикнул:
— Веревку!
Слава богу, веревка оказалась под рукой: городская стража была снабжена всем необходимым. Один из стражников достал моток, но Айен тут же выхватил его и, оставив этого достойного человека растерянно моргать, повернулся лицом к дому.
При виде своего зятя Джейми ухмыльнулся, сверкнув на фоне закопченной физиономии белыми зубами, а Айен ухмыльнулся в ответ. И то сказать: сколько раз эти двое бросали друг другу веревку, когда появлялась надобность что–то поднять или спустить с высоты.
Толпа подалась назад, когда Айен широко размахнулся. Тяжелый моток взлетел по плавной параболе, разматываясь на лету, и угодил в подставленную руку Джейми с точностью шмеля, садящегося на цветок. Джейми подтянул болтающийся хвост и на миг исчез, чтобы обвязать веревку вокруг основания дымовой трубы.
Далее все было проделано быстро: две закопченные фигуры благополучно приземлились на мостовую. Юный Айен с веревкой, обхватывающей грудь и пропущенной под мышками, мгновение стоял прямо, но, как оказалось, лишь потому, что его удерживало натяжение веревки. Едва оно ослабло, как колени его подкосились и он осел на мостовую.
— Ты в порядке? Скажи что–нибудь!
Отец упал на колени рядом с сыном, судорожно пытаясь развязать веревку на его груди и одновременно приподнять лежавшую на камнях голову.
Джейми опирался о перила шоколадной лавки, отчаянно кашляя и отхаркиваясь, с черным от копоти лицом, но целый и невредимый. Я села по другую сторону от Айена–младшего и положила его голову себе на колени, не зная, плакать мне при виде этого бедолаги или смеяться.
Во время утреннего визита он показался мне пусть не красавцем, но миловидным парнишкой, отчасти унаследовавшим привлекательность своего отца. Теперь волосы с одной стороны головы превратились в опаленную щетину, а кожа под черными разводами сажи была розовой, как у молочного поросенка, только что снятого с вертела.
Я нащупала на тонкой шее пульс, оказавшийся, к моему облегчению, ровным. Дыхание мальчика было хриплым и прерывистым, но этому не приходилось удивляться: оставалось только надеяться, что у него не обожжены легкие. Бедняга заходился в затяжном кашле, его худощавое тело сотрясалось у меня на коленях.
— С ним все в порядке?
Айен непроизвольно подхватил сына и перевел в сидячее положение, но голова парнишки бессильно болталась туда–сюда, и спустя миг он повалился мне на руки.
— Думаю, да, но пока трудно сказать с уверенностью.
Парнишку продолжал мучить кашель, и он еще не вполне пришел в себя. Я прижимала его к себе, баюкая, будто огромного младенца, и поглаживала его содрогавшуюся спину.
— Он в порядке? — спросил Джейми, присевший на корточки рядом со мной.
Наглотавшись дыма, он так охрип, что я с трудом узнала его голос.
— Надеюсь, что да. А как ты? У тебя вид, как у Малкольма Экс[14], — сказала я, всматриваясь в него поверх обмякшего плеча юного Айена.
— Правда? — Он с удивленным видом приложил руку к своему лицу и успокаивающе улыбнулся. — Не могу сказать, как я выгляжу, но пока что я никакой не экс–Малкольм, а вполне нынешний, всего лишь малость опаленный по краям.
— Назад, назад! — Ко мне подскочил капитан стражи со взъерошенной седой бородой и дернул меня за рукав. — Отойдите, мэм, крыша вот–вот рухнет!
Так оно и случилось; пока мы пробирались к безопасному месту, крыша печатной мастерской упала и наблюдавшая толпа ахнула, когда на фоне темневшего неба ярким фейерверком взметнулся огромный фонтан искр.
И, словно обидевшись на этот вызов, небеса ответили на выброс жара и пепла дробью дождя, тяжело забарабанившего по крышам и камням мостовой. Жители Эдинбурга заголосили и, как напуганные тараканы, стали разбегаться по окрестным зданиям, предоставив природной стихии завершить работу, с которой не справилась пожарная бочка.
Мы с Айеном–старшим и его сыном дожидались Джейми. Щедро раздав деньги страже и другим помощникам и договорившись о том, чтобы его станок, а также все спасенные инструменты и материалы временно поместили в сарай, принадлежавший цирюльнику, Джейми устало побрел к нам.
— Как малый? — спросил он, вытирая рукой лицо.
Дождь усилился, и воздействие его струй на вымазанную сажей физиономию привело к весьма живописным результатам. Когда Айен взглянул на Джейми, то страх, тревога и гнев на его лице несколько потеснились, дав место кривой усмешке.
— Он выглядит немногим лучше, чем ты сам, приятель. Но, думаю, справится. Помоги нам.
Бормоча по–гэльски ласковые слова, больше подходящие для младенцев, Айен склонился над сыном, который сидел на каменном бордюре, раскачиваясь туда–сюда, как цапля на сильном ветру.
К тому времени, когда мы добрались до заведения мадам Жанны, Айен–младший уже самостоятельно переставлял ноги, хотя идти мог, лишь тяжело опираясь на отца с одной стороны и дядюшку — с другой. Бруно, распахнув дверь, вытаращил глаза и покатился со смеху.
По правде сказать, было от чего. Мы с Джейми оба босые, насквозь промокшие, а он вдобавок закопченный и в драной, обгоревшей одежде. Айен–старший с темными мокрыми волосами, лезшими ему в глаза, был похож на крысу–утопленницу с деревянной ногой.
Правда, в центре внимания оказался Айен–младший. С опаленной шевелюрой, опухшим красным лицом, похожим на клюв носом и моргающими глазами без ресниц он весьма смахивал на птенца какой–то экзотической птицы — может быть, только что вылупившегося фламинго. Лицу его краснеть было уже некуда, но вот задняя часть шеи побагровела, поскольку бедняге пришлось шествовать по дому в сопровождении заливистого смеха высыпавших из своих комнат девиц.