Очевидно, сюда моряк зашел не за сведениями, а передохнуть, поскольку сидел, непринужденно потягивая пиво. Юный Айен шмыгнул за коновязь во дворе и притаился там. Объект его наблюдения заплатил по счету и неторопливо отправился дальше.
— Больше по трактирам он не ходил, — сообщил Айен–младший, вытирая упавшую с подбородка каплю молока. — Он двинулся прямо к тупику Карфакс, к печатной мастерской.
Джейми пробормотал что–то по–гэльски себе под нос.
— Вот как? И что потом?
— Ну, он, конечно, увидел, что мастерская закрыта: дверь была на замке. Он посмотрел наверх, эдак оценивающе, как будто собирался забраться в окно. Но потом огляделся по сторонам: кругом сновали люди, особенно много было любителей сладкого — двери шоколадной лавки то и дело открывались и закрывались. Он постоял, размышляя, на крыльце и повернул к выходу из тупика. Мне пришлось нырнуть в швейную мастерскую на углу, чтобы он меня не увидел.
Человек остановился у входа в тупик, потом, приняв решение, повернул направо, прошел несколько шагов и исчез в маленьком проулке.
— Я знал, что в задней части тупика есть проулок, ведущий на задний двор, — продолжил парнишка, — поэтому мигом смекнул, что у него на уме.
— В задней части тупика имеется маленький хозяйственный дворик, — пояснил Джейми, заметив мое недоумение. — Туда выходят черные лестницы некоторых домов. В том числе и задняя дверь типографии.
Юный Айен кивнул, поставив пустую миску.
— Ага. Я подумал, что он, наверное, решил забраться туда. И вспомнил о новых памфлетах.
Джейми слегка побледнел.
— Господи…
— Памфлеты? — Айен–старший вопросительно поднял брови. — Что это за памфлеты?
— Новая печатная продукция для мистера Гейджа, — пояснил его сын.
Его отец по–прежнему ничего не понимал. Я тоже.
— Политические памфлеты, — без обиняков пояснил Джейми. — Содержат доводы в пользу отмены последнего закона о гербовом сборе с призывом к гражданскому сопротивлению, вплоть до насильственных действий. Тираж — пять тысяч экземпляров — был только что отпечатан и сложен стопками в задней комнатушке. Гейдж должен был зайти и забрать их завтра утром.
— Боже! — выдохнул Айен, побледневший больше, чем Джейми, на которого он смотрел с изумлением и ужасом. — Ты что, совсем ума лишился? У тебя вся спина в шрамах, на указе о твоем помиловании еще не высохли чернила, а ты уже связался с Томом Гейджем и его бунтарским обществом! И вдобавок впутал в это моего сына!
Голос его дрожал от гнева, он вскочил и сжал кулаки.
— Как ты мог поступить так, Джейми, как? Разве мало мы все уже претерпели из–за тебя? И пока шла война, и потом. Господи, я–то думал, что с тебя уже хватит всего этого: тюрем, крови и насилия.
— Хватит! — лаконично ответил Джейми. — Я не вхожу в группу Гейджа. Но я печатник, это мой заработок. Он платит за памфлеты, я их печатаю, вот и все.
Айен вскинул руки в крайнем раздражении.
— Ну да! И это будет играть существенную роль, когда агенты короны арестуют тебя и отвезут в Лондон, чтобы повесить! Если бы у тебя нашли эти бумаги…
Пораженный неожиданной мыслью, он остановился и повернулся к сыну.
— Так вот оно что? — спросил он. — Ты знал, что там находятся памфлеты, и потому устроил поджог?
Юный Айен кивнул серьезно, как молодая сова.
— Ни унести, ни спрятать я их не мог. Шутка ли, пять тысяч штук. Пять тысяч! Этот человек — моряк — разбил заднее окно и тянулся к дверной ручке.
Айен–старший повернулся к Джейми и яростно воскликнул:
— Пошел ты к черту! Будь ты проклят, Джейми Фрэзер, со своим упрямством и безрассудством! Сначала спутался с якобитами, теперь с этими чертовыми бунтовщиками!
Джейми вспыхнул, потом его лицо помрачнело. Он резко поставил стакан, расплескав чай по столешнице.
— Можно подумать, будто это я подбил Стюарта начать войну, а не делал все возможное, чтобы его остановить. И разве не я пострадал в первую очередь, лишившись в этой борьбе всего? Всего, Айен! Земли, свободы, жены — в попытке спасти всех нас.
Говоря это, он мельком взглянул на меня, и в этом быстром взгляде отразилось все, чего стоили ему последние двадцать лет.
Он снова повернулся к Айену, насупил брови, и голос его посуровел.
— А что касается того, во что я обошелся твоей семье, то ты, кажется, только в прибытке, Айен. Лаллиброх теперь принадлежит Джейми–младшему. Твоему сыну, не моему!
Айен дернулся.
— Я никогда не просил… — начал он.
— Верно, ты не просил. Я не обвиняю тебя, боже упаси! Но факт налицо: Лаллиброх больше не мой. Мой отец оставил его мне, и я прилагал все силы — заботился о земле и арендаторах. И ты помогал мне, Айен. — Его голос слегка смягчился. — Я не справился бы без тебя и Дженни. Я не жалею о том, что отдал его Джейми, иначе было нельзя. Но все же…
Он отвернулся, склонив голову, полотняная рубашка туго натянулась на широких плечах.
Я боялась шелохнуться или заговорить, но уловила взгляд Айена–младшего, исполненный бесконечного огорчения, положила руку на его костлявое плечо и ощутила ровное биение пульса под выступающей ключицей. Он накрыл мою руку своей большой ладонью и крепко сжал пальцы.
Джейми снова повернулся к зятю, стараясь держать под контролем себя и свой голос.
— Я клянусь тебе, Айен, я делал все, чтобы не подвергать парня опасности: держал его в стороне от самых серьезных дел, не допускал, чтобы его видели на берегу, не выпускал с Фергюсом в море, как он ни просился. — Он взглянул на парнишку, и на лице появилось странное выражение, в котором смешались любовь и раздражение. — Я не приманивал его к себе, Айен, а, напротив, уговаривал вернуться домой.
— Но и не прогонял его! — Лицо Айена было уже не таким красным, но его обычно мягкие карие глаза оставались суженными от гнева. — И даже весточки домой не послал! Ради бога, Джейми, его мать за этот месяц ни одной ночи не спала спокойно!
Джейми крепко сжал губы.
— Ну… — Он ронял слова по одному. — Да… не послал. Я…
Он снова взглянул на племянника и передернул плечами, будто рубашка вдруг стала ему слишком тесна.
— Не послал, — повторил Джейми. — Я хотел сам отвезти его домой.
— Он достаточно взрослый, чтобы ходить самостоятельно, — заметил Айен. — Сюда небось сам добрался, верно?
— Верно. — Джейми быстро отвернулся, взял чашку и стал вертеть ее между ладонями. — Нет, я собирался отвезти его сам, чтобы попросить разрешения у тебя и Дженни на то, чтобы малый пожил у меня некоторое время.
Айен издал саркастический смешок.
— Вот оно что! Попросить разрешения на то, чтобы его повесили или отправили в тюрьму заодно с тобой?
Джейми вскинул глаза, полыхнувшие гневом.
— Ты прекрасно знаешь, что я постарался бы уберечь его от любой беды, потому что люблю этого малого, как родного сына!
— Прекрасно знаю! — отозвался Айен, глядя Джейми в глаза. — Но он не твой сын. Он мой сын.
Джейми долго молчал, выдерживая его взгляд, потом протянул руку и бережно поставил чашку на стол.
— Ага, — тихо произнес он. — Твой.
Айен постоял несколько мгновений, тяжело дыша, потом медленно провел рукой по лбу, убирая назад густые темные волосы.
— Вот и ладно.
Он пару раз глубоко вздохнул и повернулся к сыну.
— Пойдем. Я снял комнату у Холлидея.
Костлявые пальцы юноши еще крепче сжали мою руку. Он не двинулся с места.
— Нет, отец. — Голос его дрожал, и он крепко зажмурился, чтобы не заплакать. — Я не пойду с тобой.
Айен страшно побледнел, а на скулах проступили темно–красные пятна, словно кто–то ударил его по щекам.
— Значит, вот как?
Айен–младший кивнул.
— Я… я пойду с тобой утром, отец. Я вернусь с тобой домой. Но не сейчас.
Айен долго молча смотрел на сына. Плечи его поникли, напряженное тело обмякло.
— Понятно, — тихо произнес он. — Ну что ж. Ладно.
Не говоря больше ни слова, он повернулся и вышел, очень осторожно закрыв за собой дверь. Я слышала глухой стук деревянной ноги на каждой ступеньке, пока он спускался по лестнице. Недолгое шарканье по полу гостиной, голос Бруно, прощавшегося с ним, и звук закрывающейся входной двери. В комнате воцарилась тишина, нарушавшаяся лишь потрескиванием огня в очаге за моей спиной.