Либо выражение лица Айена, либо его слова, по–видимому, оказали сильное воздействие на заблудшего отпрыска. Парнишка снова опустил голову, уставившись в пол.
— Я думал, что Джо принесет письмо раньше, — пробормотал он.
— Ага, это твое письмо! — По мере того как Айен говорил, лицо его багровело все больше. — Ну и письмо, с позволения сказать! Как рам это понравится: «Уехал в Эдинбург»? Ни тебе «прости», ни «благослови», ни «весточку пришлю». «Уехал в Эдинбург», вот и весь сказ.
Айен–младший вскинул голову, гневно сверкнув глазами.
— Это неправда! Я написал: «Не беспокойтесь обо мне» и «Любящий Айен». Написал! Разве нет, мама?
В первый раз он посмотрел на Дженни, умоляя взглядом о помощи.
Пока говорил ее муж, лицо Дженни оставалось неподвижным и строгим, но теперь оно смягчилось, и полные губы даже тронул намек на улыбку.
— Писал, Айен, писал, — тихо сказала она. — Это, конечно, хорошо, но я все равно беспокоилась, как же иначе?
Айен опустил глаза, и я увидела, как на его худеньком горле перекатилось адамово яблоко.
— Прости, мама, — сказал он едва слышно. — Я… я не хотел…
Слова замерли у него на губах. Дженни невольно протянула к нему руку, но муж метнул на нее взгляд, и она уронила руку на колени.
— Дело в том, что, — произнес отец с расстановкой, четко выговаривая каждое слово, — что это не в первый раз. Правильно я говорю?
Мальчик не ответил, но слегка дернул головой, что можно было истолковать как согласие. Айен–старший сделал шаг к сыну. Хотя они были почти одного роста, различия между ними бросались в глаза. Отец, тоже высокий и худощавый, был мускулист и, несмотря на деревянную ногу, силен. Его сын по сравнению с ним казался неуклюжим, долговязым, неоперившимся птенцом.
— Нет, нельзя сказать, что ты не имел представления о том, что делаешь, или что тебе никогда не говорили об опасностях, или не запрещали уезжать за пределы Брох–Мордхи, как нельзя сказать, будто ты не знал о том, что мы будем беспокоиться, а? Ты знал все это — и все равно сбежал.
Столь безжалостный и точный анализ его поведения заставил незадачливого искателя приключений вздрогнуть, но никакой словесной реакции с его стороны не последовало.
— Смотри на меня, парень, когда я с тобой говорю!
Парнишка медленно поднял голову с видом унылого смирения: он уже проходил через такого рода разбирательства и полагал, что знает, чем все закончится.
— Я даже не буду расспрашивать твоего дядю о том, чем ты занимался в Эдинбурге, — продолжил Айен. — Хочется верить, что ты хоть там не проявил себя таким законченным остолопом, как здесь. Но это не меняет того факта, что ты ослушался отца и разбил сердце матери.
Дженни двинулась было снова, как будто собиралась заговорить, но резкое движение руки Айена ее остановило.
— А что я говорил тебе в прошлый раз, сын мой? Что я сказал, когда выпорол тебя? Ну–ка, напомни, Айен!
На щеках юного Айена выступили желваки, но его рот упорно оставался плотно закрытым.
— Кому сказано, говори!
Айен–старший стукнул рукой по столу. Парнишка непроизвольно моргнул и съежился. Лопатки сошлись вместе, а потом раздвинулись, словно он не знал, что в данной ситуации лучше: сделаться как можно меньше или, наоборот, больше. Он сильно сглотнул и снова моргнул.
— Ты сказал… ты сказал, что в следующий раз снимешь с меня шкуру.
На последнем слове его голос постыдно дал петуха. Айен неодобрительно покачал головой.
— Ага. А я–то думал, тебе хватило ума понять, что следующего раза быть не должно, но тут, видать, ошибочка вышла. — Он тяжело вздохнул. — Я очень недоволен тобой, Айен, и это правда.
Дернув головой, отец указал на дверь.
— Ступай на улицу. Увидимся у калитки, скоро.
Шаркающие шаги изгнанного парнишки стихли в коридоре, и в гостиной повисло тягостное молчание. Я сидела, опустив голову и не отрывая глаз от сложенных на коленях рук. Джейми рядом со мной медленно и глубоко вздохнул, собираясь с духом.
— Айен, — осторожно обратился Джейми к своему зятю, — я думаю, тебе не стоит так поступать.
Айен обернулся к Джейми, все еще сердито хмурясь.
— Ты о порке, которую я хочу задать этому негоднику? А ты–то, скажи на милость, какое имеешь к этому отношение?
Скулы Джейми напряглись, но голос остался спокойным.
— Ну да, конечно, Айен твой сын и тебе решать, как его наказывать и за что. Но убегал–то парень ко мне, и, может быть, ты позволишь мне рассказать, что он делал и как себя проявил?
— Как он себя проявил? — воскликнула неожиданно воспрявшая Дженни. Разбираться с сыном она предоставила мужу, но, когда в дело встрял еще и брат, не смогла остаться в стороне. — Славно, вот как он себя проявил: сбежал тайком, ночью, как вор! Ты это имеешь в виду? Или то, что он спутался с преступниками и рисковал своей шеей из–за бочонка бренди?
Айен резким жестом велел ей замолчать, нахмурился, но все–таки кивнул Джейми:
— Говори.
— Спутался с преступниками вроде меня? — резко спросил Джейми у сестры.
Их глаза, одинаково голубые, встретились, и никто не захотел отвести взгляд.
— А ты знаешь, Дженни, откуда берутся деньги, на которые все здесь едят, пьют и которые позволяют вести хозяйство, не давая крыше обрушиться на голову? Думаешь, это доход от печатания псалмов в Эдинбурге?
— Откуда мне знать! — вспылила его сестра. — Разве я спрашивала тебя, чем ты занимаешься?
— Не спрашивала! — рявкнул Джейми. — Наверное, ты предпочла бы не знать это, но ведь ты знаешь, верно?
— И ты винишь меня за то, чем тебе приходится заниматься? Разве это моя вина, что у меня есть дети, которых нужно кормить?
В отличие от покрасневшего брата Дженни, разъярившись, мертвенно побледнела.
Мой муж с трудом держал себя в руках.
— Тебя никто ни в чем не винит. Но по–твоему, справедливо упрекать меня в том, что мы с Айеном не можем содержать семью, работая на земле?
Дженни тоже еле сдерживалась, чтобы не выйти из себя.
— Нет, — сказала она. — Ты делаешь то, что должен, Джейми. Ты прекрасно знаешь, что я не имела в виду тебя, когда упомянула о преступниках, но…
— Значит, ты имеешь в виду людей, которые работают на меня? Я делаю то же самое, Дженни. Если они преступники, кто же тогда я?
В глазах его горела обида.
— Ты мой брат, — лаконично ответила она, — хотя это далеко не всегда меня радует. Да пропади ты пропадом, Джейми Фрэзер, прекрасно ведь знаешь, что я не хотела ссориться по поводу того, чем ты считаешь нужным заниматься! Если ты разбойничаешь на дорогах или содержишь публичный дом в Эдинбурге, значит, ничего другого не остается. Но из этого не следует, будто я хочу, чтобы ты впутывал в свои дела моего сына!
Глаза Джейми слегка прищурились при упоминании о публичном доме в Эдинбурге, и он метнул быстрый обвиняющий взгляд на зятя, который лишь покачал головой — яростный натиск жены ошеломил и его.
— Я тут ни при чем, — сказал он. — Сама проведала, ты ведь ее знаешь.
Джейми глубоко вздохнул и снова повернулся к Дженни, очевидно решив быть благоразумным.
— Да, я все понимаю. Но с чего ты взяла, что со мной мальчик подвергается опасности? Господь с тобой, Дженни. Я люблю его, как собственного сына!
— Да? — Дженни не скрывала скептицизма. — Надо думать, именно поэтому ты подбил его к побегу из дома, а потом держал при себе, даже не послав нам весточки о том, что он у тебя.
Джейми хватило ума смущенно потупиться.
— Ну да. Прости за это, — пробормотал он. — Я хотел… — Он раздраженно махнул рукой. — В общем, неважно, что я там хотел. Мне следовало послать сообщение, а я этого не сделал. Тут только моя вина. Но что касается подначки к побегу из дому…
— Нет, я не думаю, что ты подбивал парня, — перебил его Айен. — Во всяком случае, напрямую.
Гнев уже исчез с его продолговатого лица, остались лишь усталость и легкая печаль. Убывающий вечерний свет подчеркивал его худобу, впалые щеки и выступающие кости.
— Просто малый любит тебя, Джейми, — проговорил он тихо. — Я вижу, как он смотрит на тебя, когда ты приезжаешь, и как рассказывает о том, что ты делаешь. Я вижу его лицо. Ему кажется, что ты живешь восхитительной, полной приключений жизнью и все это так далеко от обыденности. Не то что выгребать козье дерьмо из матушкиного огорода.