Мне показалось, что по лицу Джейми промелькнула тень сомнения, но потом он кивнул и стал натягивать рубашку.
— Ладно, — сказал он, когда его голова просунулась в ворот, взглянул на меня, нахмурился и добавил: — Боюсь, тебе придется остаться здесь, англичаночка.
— Наверное, — сухо подтвердила я. — Хотя бы потому, что у меня нет никакой одежды. Служанка, которая принесла нам ужин, забрала мое платье, но ничего не принесла взамен.
Кустистые брови Айена взметнулись до линии волос надо лбом, но Джейми лишь кивнул.
— Я напомню Жанне, когда буду выходить, — Он наморщил лоб в задумчивости. — На это может потребоваться некоторое время. Есть кое–что… в общем, у меня есть дело, которым нужно заняться.
Он сжал мою руку и посмотрел на меня, выражение его лица смягчилось.
— Мне не хочется оставлять тебя, — ласково произнес Джейми, но приходится. Ты ведь дождешься меня, правда?
— Не беспокойся, — заверила я его и махнула рукой на льняное полотенце, которое он только что сбросил. — Вряд ли я пойду куда–нибудь в таком виде.
Их шаги затихли на лестнице, смешавшись с наполнявшими дом утренними шумами. По строгим шотландским меркам Эдинбурга бордель просыпался поздно и вяло. Время от времени я слышала внизу приглушенный глухой стук открывавшихся ставень, а потом крик: «Поберегись!» — и плеск выливаемых на улицу помоев.
Снизу, из холла, доносились голоса, хлопанье входной двери. Казалось, что само здание потягивается и зевает с потрескиванием балок, скрипом ступеней и неожиданными выдохами теплого воздуха из незажженного очага — следствие того, что где–то внизу разожгли огонь в камине.
Уступая сонливости и удовлетворенной усталости, я опустилась на подушки. В некоторых местах ощущалась легкая, вполне терпимая, даже приятная боль, и пусть мне не хотелось отпускать Джейми, нельзя было отрицать, что вовсе не плохо побыть одной, чтобы поразмышлять над сложившимися обстоятельствами и ходом событий.
В каком–то отношении я чувствовала себя человеком, которому вручили запечатанную шкатулку с давно утраченным сокровищем. Я могла ощущать его вес, размеры и радоваться тому, что обладаю им, но не знала, что именно хранится внутри.
Мне страстно хотелось узнать, что делал, говорил, о чем думал Джейми и каким он был все то время, которое мы провели в разлуке. Конечно, я понимала, что, если он пережил Куллоден, у него была своя жизнь, и, зная Джейми Фрэзера, я не сомневалась, что она вряд ли была простой. Но понимать что–то абстрактно, в теории, и столкнуться с тем же на практике — это далеко не одно и то же.
Слишком долго он был запечатлен в моей памяти четко и ярко, но статично, неизменно, как стрекоза, сохранившаяся в янтаре. Лишь потом, благодаря исследованиям Роджера, мне удалось как будто заглянуть в замочную скважину и подсмотреть какие–то новые факты, и крылышки этой стрекозы стали приподниматься под разными углами, словно на кадрах движущегося изображения. Теперь время возобновило для нас свой бег, а стрекоза перелетала с места на место с такой прытью, что мне удавалось отследить лишь мелькание крыльев.
На множество вопросов ответов у меня пока не было: о его семье в Лаллиброхе, сестре Дженни и ее детях. Айен, слава богу, был жив и здоров, но пережили ли жестокое опустошение горной Шотландии, уцелели ли остальные члены семьи и арендаторы? А если уцелели то почему Джейми не в родовом гнезде, а здесь, в Эдинбурге?
Кстати, если они живы, как мы объясним им мое неожиданное появление? Я закусила губу, стараясь придумать хоть что–то правдоподобное. Все зависит от того, что Джейми рассказал им, когда я пропала после Куллодена. По–видимому, не было нужды выдумывать какую–то причину моего исчезновения, можно было попросту предположить, что я погибла в неразберихе после восстания. Кого могла удивить еще одна жертва, умершая от голода или зверски убитая в какой–нибудь горной долине.
Впрочем, подумала я, эту проблему можно будет решить, когда она встанет во весь рост. Сейчас меня куда больше интересовал размах и степень риска, которому подвергался Джейми, занимаясь своей не слишком поощряемой законом деятельностью. Конечно, я знала, что в горной Шотландии контрабанда считалась столь же традиционным занятием, как кража скота, и не была сопряжена с особой опасностью. Другое дело — подстрекательство, особенно если его могут вменить якобиту, ранее уже осуждавшемуся за государственную измену.
Вероятно, именно поэтому он взял себе другое имя, по крайней мере, это было одной из причин. Несмотря на возбужденное состояние, в котором я находилась, когда мы явились в бордель, я заметила, что мадам Жанна обращалась к Джейми по его настоящему имени. Стало быть, он занимался контрабандой под собственным именем, а вот свою печатную деятельность — как легальную, так и нелегальную — осуществлял под псевдонимом Алекс Малкольм.
За проведенные нами вместе краткие ночные часы мне удалось увидеть и услышать достаточно для уверенности в том, что Джейми Фрэзер, которого я знала, существует по–прежнему. Сколько других людей скрывается в нем теперь, предстояло выяснить.
Мои размышления прервал робкий стук в дверь.
«Ага, вот и завтрак, — подумала я, чувствуя, что голодна как волк. — Очень вовремя».
— Войдите, — сказала я и села в кровати, подложив под спину подушку.
Дверь открылась очень медленно и после довольно длинной паузы. Подобно улитке, высовывающей рожки из раковины после града, в образовавшуюся щель просунулась голова. Она была увенчана плохо подстриженной копной темно–каштановых волос, таких густых, что они выступом нависали над парой больших ушей. Правда, лицо под этим «гнездом» оказалось довольно симпатичным, а карие, нежные и огромные, как у оленя, глаза, взгляд которых остановился на мне с выражением интереса и робости, и вовсе чарующе прекрасными. Некоторое время мы с обладателем кудлатой головы молча рассматривали друг друга.
— Вы… женщина мистера Малкольма? — спросила голова.
— Пожалуй, можно сказать и так, — осторожно ответила я.
На горничную с завтраком этот малый явно не походил, да и едва ли являлся служащим этого заведения: не похоже, чтобы здесь держали молодых парней. К тому же лицо его показалось мне смутно знакомым, хоть я и была уверена, что никогда раньше его не видела.
— А ты кто такой? — осведомилась я, натянув одеяло на грудь. Голова подумала некоторое время и ответила с такой же осторожностью:
— Айен Муррей.
— Айен Муррей?
Я чуть не подскочила, резко выпрямилась и лишь в последний момент успела подхватить одеяло.
— А ну заходи! — велела я тоном, не терпящим возражений. — Если ты тот, о ком я думаю, то почему не находишься там, где должен быть, и что делаешь тут?
Айен испугался и, судя по выражению лица, вознамерился улизнуть.
— Стой! — крикнула я, спуская с кровати обнаженную ногу, при виде которой и без того огромные карие глаза сделались еще больше.
Парнишка замер.
— Заходи, кому сказано.
Моя нога неспешно убралась под одеяло, а он так же медленно просочился в комнату.
Он был долговязым, как неоперившийся журавль, ростом где–то в шесть футов при весе не больше девяти стоунов. Теперь, когда я узнала, кто он, сходство его с отцом стало очевидным, а бледную кожу он унаследовал от матери. Когда до него неожиданно дошло, что он стоит рядом с постелью, в которой лежит обнаженная женщина, к его щекам прилила кровь.
— Я… э–э… искал моего… мистера Малкольма, то есть, — пробормотал он, не отрывая глаз от половиц под ногами.
— Если ты имеешь в виду своего дядю Джейми, то его здесь нет, — сказала я.
— Нет. Ну да, наверное.
По–видимому, ему никак не удавалось придумать, что к этому добавить, и он продолжал сверлить взглядом пол, неловко отставив одну ногу так, будто собирался подогнуть ее под себя на манер длинноногой болотной птицы, на которую так походил.
— А вы знаете, где… — начал он, подняв глаза, но стоило мне мельком попасть в поле его зрения, как он снова покраснел и умолк.
— Он ищет тебя. С твоим отцом, — добавила я. — Они ушли отсюда около получаса назад.
Он вскинул голову на тощей шее, вытаращив глаза.
— Мой отец? — ахнул парнишка. — Мой отец был здесь? Вы его знаете?
— Как не знать! — не раздумывая, ответила я. — Знаю, и довольно давно.