Хотя Айен и доводился Джейми племянником, он ни в малейшей степени не обладал дядюшкиным умением скрывать свои мысли. Все, о чем он думал, отражалось на его лице, и по тому, как менялось выражение, мне не составляло труда прочесть все его мысли. Потрясение, вызванное вестью о том, что его отец в Эдинбурге, сменилось чем–то вроде ужаса, когда он узнал, что его отец давно знаком с женщиной, род занятий которой не внушает почтения, и, наконец, нарастающим возмущением, вызванным тем, что юноша увидел своего отца с неожиданной стороны.

— Э–э… — сказала я, слегка встревожившись. — Это не то, что ты подумал. Я имею в виду, твой отец и я… на самом деле твой дядя и я…

Я старалась придумать лучшее объяснение сложившейся ситуации, не дав себе увязнуть еще глубже, когда Айен вдруг резко повернулся и направился к двери.

— Постой! — окликнула я его.

Он остановился, но не обернулся. Его хорошо отмытые уши торчали, как крохотные розовые крылышки, просвечивая на утреннем солнце.

— Сколько тебе лет? — спросила я.

Он посмотрел на меня с видом оскорбленного достоинства.

— Через три недели будет пятнадцать, — проворчал парнишка, снова заливаясь румянцем. — Не беспокойтесь, я достаточно взрослый, чтобы знать… что это за место.

Он дернул голову в мою сторону в неловкой попытке изобразить вежливый поклон.

— Я не хотел вас обидеть, мэм. Если дядя Джейми… то есть… — Малец пытался подыскать нужные слова, понял, что не получается, и выпалил: — Очень приятно было познакомиться с вами, мэм.

Он повернулся и выскочил за дверь, хлопнув ею с такой силой, что чуть не зашаталась стена.

Я откинулась на подушки, давясь от смеха. Интересно, что Айен–старший собирается сказать своему сыну при встрече? Размышления об этом заставили меня задуматься и о том, что же привело Айена–младшего, искавшего своего отца, именно сюда. Очевидно, он знал, где вероятнее всего можно найти дядю, но, судя по робкой манере держаться, никогда прежде в борделе не бывал. Может быть, он получил эту информацию от Джорджи в печатной мастерской? Вряд ли. Но если так, значит, он узнал о связи своего дяди с этим местом из какого–то другого источника. И скорее всего, от самого Джейми.

Правда, в этом случае, рассудила я, Джейми уже знал, что его племянник в Эдинбурге, и тогда непонятно, почему он делал вид, будто не видел парнишку? Джейми с Айеном вместе росли, они старые друзья, и если задуманное Джейми стоит того, чтобы обмануть Айена, значит, это нечто серьезное.

Однако обдумать этот вопрос как следует мне не удалось: в дверь снова постучали.

— Войдите, — сказала я, разгладив одеяла в ожидании того, что на них поставят поднос с завтраком.

Поэтому, когда дверь отворилась, мой взгляд держался на уровне примерно пяти футов от пола, где, по моим прикидкам, должна была появиться голова горничной. Увы, как и в прошлый раз, когда мне пришлось поднять глаза примерно на фут, чтобы увидеть лицо Айена–младшего, мой расчет оказался неверным. Только теперь глаза потребовалось опустить.

— Какого черта тебе тут надо? — потребовала я ответа у мистера Уиллоби, который мало того что был коротышкой, так еще и проследовал в комнату на четвереньках.

Я села, поспешно подобрала ноги и завернулась не только в простыню, но и в одеяло.

В ответ китаец продвинулся на расстояние фута от кровати и с громким стуком ударил лбом об пол. И тут же повторил это действие, произведя ужасный звук, похожий на тот, которым сопровождается удар топора по дыне.

— А ну–ка прекрати это безобразие! — воскликнула я, предвидя его намерение приложиться к полу в третий раз.

— Тысяча извинений, — изрек китаец, сев на пятки и уставив на меня моргающие глазенки.

Вид у него был весьма помятый, и красная отметина на лбу, на том месте, которым он бился об пол, не добавляла благообразия его облику. Вряд ли он собирался проделывать это тысячу раз, но вообще–то кто его знает. Очевидно, у него было жуткое похмелье: для него и одна–то попытка была мучительна.

— Все в порядке, — сказала я, осторожно придвигаясь к стене. — Извиняться не за что.

— Да, извинение, — не унимался он. — Дзей–ми говорить — жена. Очень почтенная госпожа. Первая жена, не вонючая проститутка.

— Большое спасибо, — сказала я. — Дзей–ми? Ты имеешь в виду Джейми? Джейми Фрэзера?

Маленький человек кивнул, к очевидному ущербу для своей головы. Он схватился за нее обеими руками и закрыл глаза, которые тут же исчезли в складках щек.

— Дзей–ми передавать извинение самой почтенной первой жене. И Тьен Чо — самый покорный слуга.

Он низко поклонился, продолжая держаться за голову.

— И Тьен Чо, — повторил он, открыв глаза и постучав себя по груди, давая понять, что это его имя.

Видимо, на тот случай, чтобы я не перепутала его с кем–то другим из числа самых покорных слуг в окрестностях.

— Все в порядке, — сказала я. — Приятно познакомиться.

Ободренный, он распростерся передо мной ниц.

— И Тьен Чо слуга госпожи, — сказал он. — Первая жена, пожалуйста, пройти по покорному слуге, если хочет.

— Ха, — холодно сказала я. — Рассказывали мне про тебя, наслышана. Пройти по тебе, как же! Черта с два, не дождешься!

В узких щелках блеснули черные глаза, и китаец хихикнул так заразительно, что я и сама не удержалась от смеха. Он снова сел, пригладив шипы жестких черных волос, торчавших дыбом, как иглы дикобраза.

— Моя омыть первой жены? — предложил он с широкой улыбкой.

— Ничего ты не «омыть», — заявила я. — Если ты и вправду хочешь принести пользу, так сходи и скажи кому–нибудь, чтобы мне принесли завтрак. Нет, постой, — сказала я, передумав. — Сперва расскажи, где ты познакомился с Джейми. Если ты не против, — добавила я вежливо.

Мистер Уиллоби сел на пятки, слегка тряся головой.

— Доки, — сказал он. — Два год назад. Моя прибыть из Китай, далеко, никакой еды. Прятался бочка, — объяснил он, изобразив руками обод, чтобы дать наглядное представление о своем средстве транспортировки.

— Значит, за место ты не платил?

— Торговый корабль, — кивнул он. — На причалах здесь воровать еду. Воровать бренди однажды ночью, напился до полусмерть. Очень холодно спать, умереть скоро, но Дзей–ми находить.

Он снова ткнул себя пальцем в грудь.

— Покорный слуга Дзей–ми. Покорный слуга первой жены.

Он поклонился мне, рискованно раскачиваясь при этом, но каким–то чудом ухитрился выпрямиться, не упав.

— Похоже, что бренди и есть твоя погибель, — заметила я. — Прости, у меня нет ничего, чтобы дать тебе для твоей головы; на данный момент у меня нет с собой никаких лекарств.

— О нет, моя жалеть не надо, — заверил он меня. — Моя иметь здоровые яйца.

— Как это здорово, — пробормотала я, пытаясь сообразить, то ли это очередная попытка покушения на мои ноги, то ли он просто слишком пьян, чтобы разбираться в основах анатомии.

А может быть, в китайской философии есть какая–то связь между головой и половыми органами? На всякий случай я огляделась по сторонам в поисках предмета, который мог бы послужить оружием, если у него появится намерение залезть ко мне в постель.

Но китаец полез в глубины мешковатого рукава из синего шелка и с видом фокусника извлек маленький мешочек из белого шелка. Он перевернул его, и ему на ладонь упало два шарика. Они были больше, чем те, что использовались для игры в шарики, но меньше бейсбольных мячиков, то есть на самом деле размером со средние мужские яички. Правда, гораздо тверже, поскольку были сделаны из какого–то полированного камня зеленоватого цвета.

— Здоровые яйца, — пояснил мистер Уиллоби, перекатывая их на ладони.

Они издавали приятные щелкающие звуки.

— Полосатый жадеит, из Кантон, — сказал он. — Самый лучший из здоровые яйца.

— Вот как? — До меня наконец дошло. — Здоровые — в смысле дающие здоровье, полезные, да?

Он энергично закивал, потом резко остановился со слабым стоном, а после паузы раскрыл ладонь и стал перекатывать шарики туда–сюда, удерживая их в беспрерывном вращении умелыми движениями пальцев.

— Все тело — одна часть, рука — все части, — сказал китаец, слегка касаясь пальцем другой руки различных точек на раскрытой ладони. — Голова там, желудок там, печень там. Шарики вертеться, делают все не болеть.