Нашего корабля нигде не было видно. Неужели он пошел ко дну?
Меня накрыло волной, и Джейми на время пропал из виду. Я затрясла головой, отфыркалась, проморгалась и увидела его снова. Он улыбнулся мне, хотя улыбка получилась напряженной, и еще сильнее сжал запястья моих рук, не выпускавших спасительную деревяшку.
– Держись крепче! – снова прохрипел он, что я и делала: цеплялась за корявую, царапавшую руки деревяшку, как за величайшую драгоценность.
Волны несли нас вместе с обломками кораблекрушения, ослепляя брызгами. Иногда мне открывался вид далекого берега, иногда же я не видела ничего, кроме бескрайних морских просторов. А когда волна захлестывала с головой, то ничего, кроме воды.
Что-то неладно было с моей ногой: полное онемение время от времени прерывалось уколами резкой боли, и перед моим мысленным взором предстала страшная, зубастая акулья пасть. Уж не схватило ли меня за ногу какое-то морское чудовище? Я уже воображала, как теплая кровь вытекает из страшного обрубка в холодную, соленую морскую воду, и меня охватила такая паника, что я попыталась вырвать у Джейми руку, чтобы ощупать ногу и проверить, не откушена ли она.
В ответ он прорычал что-то невразумительное, но мои запястья продолжал удерживать смертной хваткой. Тем временем парализующая волна паники схлынула и до меня дошло, что будь моя нога и вправду откушена, я уже давно лишилась бы сознания.
Правда, дело, похоже, к тому и шло. Зрение затуманивалось: с краев наползала какая-то серая пелена, лицо Джейми отгораживала завеса из плавающих светящихся точек. Действительно ли я истекала кровью, или это являлось последствием потрясения и холода, судить было трудно, да и какая, в сущности, разница? Результат-то один и тот же.
Постепенно на меня снизошла апатия и спокойствие. Я уже не ощущала обеих ног от бедер до ступней, да и в существовании рук меня убеждала лишь железная хватка сжимавшего их Джейми. Когда голова оказывалась под водой, мне приходилось напоминать себе о необходимости задержать дыхание.
Волна схлынула, деревяшка вынырнула на поверхность, а следом над водой показался и мой нос. Я набрала воздуха, и зрение чуточку прояснилось. Лицо Джейми Фрэзера покачивалось в футе от меня. Мокрые волосы облепили череп, черты лица были искажены брызгами, сквозь которые приходилось смотреть.
– Держись! – проревел он. – Держись, черт тебя подери!
Я благодушно улыбнулась, едва ли воспринимая его слова. На меня снизошло великое успокоение. Не было больше боли, ничто уже не имело значения. И когда накатила следующая волна, я забыла о необходимости задержать дыхание.
Я успела увидеть ужас в глазах Джейми, а потом мои глаза застила тьма.
– Черт тебя побери, англичаночка! – донесся, словно с огромного расстояния, его гневный и испуганный голос. – Черт побери, попробуй мне только умереть! Я тебя сам убью, вот увидишь!
Я была мертва. Меня окружала слепящая белизна, а в ушах звучал мягкий шелест, какой могли бы издавать крылья ангелов. Этому сопутствовали всеохватный покой, бестелесность, свобода от страха и ярости, полнота спокойного счастья. Потом я закашлялась.
Оказывается, я не была бестелесна. Моя нога повреждена. И повреждена серьезно. Постепенно до меня дошло, что этим мои раны и болячки не исчерпываются, но с левой голенью, похоже, дело обстояло хуже всего. У меня существовало смутное подозрение, что кость оттуда удалили, а вместо нее вставили раскаленную докрасна кочергу.
Нет худа без добра: по крайней мере, нога была на месте. Когда мне удалось разлепить глаза, боль в ней показалась зримой, в виде пульсирующей пелены. Наверное, в действительности дело тут было скорее в голове, чем в ноге, но вне зависимости от реальных причин перед глазами крутились какие-то белые вихри, перемежающиеся вспышками яркого света. Глазам от этого делалось больно, и я снова их закрыла.
– Слава богу, пришла в себя!
В словах, прозвучавших с шотландским акцентом у моего уха, слышалось глубокое облегчение.
– Ничего подобного.
Мой голос прозвучал хриплым карканьем, усугубленным попаданием в горло морской воды. Вода эта заполняла и лобные пазухи, из-за чего в голове ощущалось противное бульканье. Я снова закашлялась, и вода хлынула из носа. Потом я оглушительно чихнула, извергнув вместе с массой воды слизь, мокроту и еще невесть что. Все это через нижнюю губу пролилось мне на подбородок и грудь. Руки мои, как мне казалось, находились где-то далеко-далеко, однако я попыталась поднять одну из этих нереальных конечностей, чтобы утереться.
– Не дергайся, англичаночка. Я о тебе позабочусь.
На сей раз в голосе прозвучала отчетливая нотка веселья, и это разозлило меня настолько, что заставило снова открыть глаза. На краткий миг передо мной возникло напряженное, сосредоточенное лицо Джейми, а потом поле зрения снова оказалось закрытым складками огромного, ослепительно белого носового платка.
Он вытер мне все лицо, игнорируя попытки сопротивляться, связанные с боязнью задохнуться, затем зажал мой нос тряпицей и велел сморкаться.
Дышать было нечем, и мне пришлось послушаться, что, как ни удивительно, помогло. Во всяком случае, противное бульканье прекратилось и ко мне вернулась способность соображать.
Джейми смотрел на меня с улыбкой, но сам выглядел хуже черта: волосы всклоченные, торчащие в разные стороны склеенными морской солью пучками, кожа на виске содрана, на плечи, как мне показалось, наброшено вместо рубахи что-то вроде одеяла.
– Тебе очень плохо? – спросил он.
– Ужасно, – прокаркала я в ответ, ибо то, что я, оказывается, жива, а стало быть, должна снова ощущать и воспринимать происходящее, определенно меня раздражало.
Услыхав мой голос, Джейми потянулся за кувшином с водой, стоявшим на столике возле моей кровати.
Я растерянно заморгала, но это и вправду была самая настоящая кровать, а не подвесная койка или гамак. Похоже, то ошеломившее меня ощущение слепящей белизны было связано не с чем иным, как с белоснежными льняными простынями, отштукатуренными светлыми стенами и потолком и с белыми муслиновыми занавесками, которые дувший в открытые окна ветерок колыхал и надувал на манер парусов.
Судя по колеблющимся световым бликам на потолке, где-то неподалеку была вода, отражавшая солнечные лучи. Здесь было гораздо уютнее, чем на сундуке Дэвида Джонса, хотя на миг я и ощутила укол сожаления об утраченном всеобъемлющем покое, который испытала в сердце волны. Это сожаление лишь усилилось, когда, стоило мне чуточку шевельнуться, ужасная боль пронзила все тело.
– Боюсь, англичаночка, у тебя сломана нога, – сказал Джейми. – Лучше тебе ею не шевелить.
Это я уже и сама сообразила.
– Спасибо за совет, – процедила я сквозь зубы. – Скажи лучше, где, черт побери, мы находимся?
Он пожал плечами.
– Не знаю. Дом выглядит прилично, и это все, что я сейчас могу сказать: когда нас заносили внутрь, я мало что видел. Вроде бы кто-то сказал, что это место называется «Жемчуга» или как-то в этом роде.
Он поднес чашку к моим губам, я с благодарностью сделала глоток и спросила:
– Что произошло?
Пока я не забывалась и не двигалась, боль в ноге была вполне терпимой. Я машинально прижала пальцы к шее под челюстью и проверила пульс, оказавшийся, слава богу, сильным. Уже хорошо: я не в шоке и вряд ли мой перелом множественный и слишком уж тяжелый.
Джейми потер лицо рукой. Он выглядел смертельно усталым, его рука подрагивала от изнеможения. На щеке красовался огромный синяк, полоса запекшейся крови осталась там, где что-то расцарапало шею.
– Думаю, стеньга сломалась. Рангоут рухнул на палубу, тебя задело упавшей реей и сбросило в море. Ты мигом пошла на дно, как камень, я прыгнул за тобой. Ну а потом держал тебя и цеплялся за обломок мачты – слава богу, он оказался под рукой. Но твою ногу обмотало обрывками вант, тебя тянуло вниз, и мне едва удалось ее высвободить.
Джейми тяжело вздохнул и почесал голову.
– Потом я просто держал тебя, сколько мог, а через какое-то время почувствовал под ногами песок. Поднял тебя на руки, вынес на берег, а тут и какие-то люди подоспели. Они и отнесли нас сюда. Это все.
Он опять пожал плечами.
Я похолодела.
– Что стало с кораблем? С командой? Где Айен? Где Лоренц?
– Думаю, с ними все в порядке. Со сломанной мачтой они не могли прийти нам на помощь, а когда сумели поставить временный парус, нас отнесло уже далеко.