КАА - Пять свадеб и Я

— Паш, я уже сегодня выслушала предложение избавить меня от тягот трудовой деятельности, и оно меня совсем не прельстило. Предложи что-нибудь другое.

— Руку и сердце?

— Тоже было.

— И не прельстило? Мое тело?

— Это предложение куда лучше чая.

Чай можно выпить и утром, перед тем как он уйдет на работу. Тогда и буду думать о поездке. А сейчас лучше ни о чем не думать, и уж тем более о том, что все кончается. Желание проходит. А дальше пустота…

За три недели гастролей уровень бешенства и раздражения во мне стал близок к красной отметке, после нее — разрушения и уничтожение. Гриетта оказалась милой старушкой с интересной судьбой, своеобразным ходом мыслей, ее фразы были иногда очень ядовиты, но точны. Переводчик явно восхищался своей нанимательницей. Не такая и великая актриса, просто попала в волну, тогда был моден образ молчаливой блондинки с трагическим прошлым и неясным будущим. Прекрасно зная свои актерские таланты, она с умом распорядилась выпавшей вдруг известностью, обзавелась связями, стала продюсировать молодых, организовывать фестивали, потом памятные вечера, движения, успела побывать и парламентарием, и послом доброй воли.

— Здесь я почувствовала себя действительно звездой. Эти добрые простые люди с таким восхищением смотрели на меня.

Мы повторяли маршрут почти точно. Ее нисколько не удручало состояние сел, она чувствовала себя прекрасно и в залах полуразрушенных деревенских клубов, и в современных зданиях.

А вот мне, как говорил один заказчик, "из говна и палок" приходилось создавать зал, находить людей, еду, цветы. Иногда в селе оставались всего пара-тройка жителей, и собирать публику приходилось в радиусе пары десятков километров. Несколько раз наши рауты для пришедших на вечер перемещались в домик какой-нибудь старушки, что когда-то давно видела Гриетту, и скромное застолье с рюмочкой водки и разносолами с искренней благодарностью принималось кинодивой.

И если бы не молодая журналистка, сопровождавшая нашу колонну воспоминаний, то путешествие было бы милым. Но мне же редко везет. Ксюндию (как она сама себя именовала) мало интересовало прошлое Гриетты, дежурные статьи кропала быстро, менялись только названия и лица восхищенных поклонников. А вот о письмах с благодарностями и фотографиях с заказчиками на сайте моей компании пришлось пожалеть. Между невинной болтовней как бы случайно то и дело всплывали вопросы о заказчиках. Звонки коллег в разрешенные часы, кажется, удлиняли ее уши на несколько сантиметров. Набирая сообщения, приходилось вжиматься в угол и держать телефон максимально близко к себе, чтобы длинный нос не влез. Намеки и прямые посылы Ксюндия не понимала, она же пресса, это ее работа. Большую часть времени мой телефон был выключен. Пара всплывающих сообщений уже обеспечила мне усиленную атаку журналистки. Зато ограничение телефонных разговоров показало, что коллеги в состоянии сами решать часть вопросов и могут выделить действительно важные и требующие моего внимания. Что ж, эту практику и реализую. Ограниченное время на общение. Основные проколы по проектам знаю, их и буду контролировать. Теперь поняла, почему Ден каждому мероприятию придумывал название, не надо было использовать имен, сказал "душечка", и не нужно уточнений. Сейчас эта шифровка меня спасала.

Завершилось все это безумие в небольшой студии в Швейцарии, короткое интервью на местной радиостанции. И тихий семейный вечер в доме Маркоффых. Без Ксюндии, ее не пригласили. Иногда снобизм предпочтительней любопытства. Мне показали дом, я смогла увидеть портрет. Амбер со снисходительной усмешкой взирала с него на окружающих, может, поэтому его так не любили дамы семейства Маркофф? Как бы велик ты не был, она всегда выше. Разговор закончился на приветствиях, стандартных фразах про погоду, а дальше, к счастью, солировала Гриетта. Через два часа рухнула на кровать в номере и мысленно закрыла проект. Все, больше никаких гастролей. Юрку пошлю, пусть осваивает территории. А то жаловался, что ему размаха не хватает. Утро наступило слишком рано, кофе, такси, аэропорт. И опять постоянное чувство, что кто-то смотрит через плечо, пытаясь влезть в личное и натоптать грязными сапожищами. Мне реально не везет, стояли на регистрацию в разные окна, в итоге она сидела со мной. Весь полет слушала музыку, наушники отгораживали от неуместных вопросов, попытки привлечь мое внимание распечатками игнорировала.

— Ого, как тебя встречают, — Ксюндия присвистнула, глядя на плакат с дурацкой надписью "Лотта, привет".

— К счастью, не меня.

Все эти плакаты — просто безвкусная пошлятина и желание уделать других. Ничего больше.

Наглость — второе счастье, Ксюндия влезла в мое такси, словно ее приглашали. Дорога горела красным, попросила высадить у метро, закрыла заказ, и дальше девочке пришлось свой путь оплачивать самостоятельно.

Вышла на станцию раньше, решила немного пройтись, прежде чем окунуться в рабочий хаос. Апрель был удивительно теплым в Москве, словно хотел перещеголять Европу, зелень, слишком ранняя, уже колыхалась на ветках, а скоро, не дожидаясь мая, начнут цвести сады. По пути мне попали еще парочка плакатов с надписью "Лотта, ты будешь?".

Планерка, сразу к Денису, до явления остальных успели обсудить пару насущных вопросов. Юрка пришел в ярко-оранжевой футболке с надписью "Лотта, ты станешь?" и припер еще несколько для сотрудников. Если у меня еще были сомнения, что это все имеет отношение ко мне, то огромный рекламный плакат "Лотта, ты будешь?" напротив моего окна не оставил сомнений. Закрыла шторы наглухо. Весь офис ходил в этих дармовых футболках. Город словно наводнился этими футболками с тупыми фразами. И всю дорогу домой меня сопровождали вопрошающие плакаты.

— Я и тебе прихватила, — привычно куря, сообщила соседка. Отказалась от халявы.

Вот уже и сюжеты по местным новостям с вопросами "Кто? Зачем? И что будет и станет?".

В современных домах никто никого не знает, мне же не повезло — все жили десятилетиями и знались между собой, даже из соседнего подъезда приходили с "и на тебя прихватил". Ярость возрастала с каждым "ходоком". Приходилось улыбаться, благодарить и отказываться — "уже есть, как мило, что обо мне вспомнили".

Хотелось исчезнуть, как когда-то давно. Пятнадцать лет назад, когда бежала из квартиры родителей. Мне так хотелось, чтоб они мной гордились, но мой диплом и победа на городской олимпиаде им не нужны, все было разорвано, под шипение матери и смех брата отец вывел меня из квартиры. "Никогда ее больше не пускайте" — указание для консьержа. Любопытство соседей, случайных свидетелей моего изгнания. Я долго бродила по городу. Темнота заставила спуститься в метро. Дурацкая, шальная мысль, что-то остановило в последний момент, и шаг с платформы не сделала. Тогда была готова шагнуть сама, а сейчас меня толкали под состав. Думала, что Павлина Напыщенного уже нет, а он все тот же, что и девять лет назад. Станешь. Будешь. Идиотство. Ему нужна показуха и толпа, вот пусть и получает. Только я в этом участвовать не буду. Не буду.

Чашка разлетелась на осколки. А вместе с ней и я. Ни боли, ни ярости, ни злости. Все ушло, осталась только пустота.

— Не буду и не стану, господин Греков. Мои ключи верните, от вашей квартиры висят в прихожей, там же и ваши вещи.

Несколько статей в желтых газетенках, одна из них авторства Ксюндии, правда, девочка организатором слегка ошиблась, и ей было обеспечено очень "приятное" общение с Сигером, который к собственному несчастью как-то вечером забирал меня с работы. Плакаты исчезали, футболки иногда возникали, но редко кто обращал на них внимание. Только билборд напротив окна да чужие ключи напоминали о недоделанном предложении. Если от надписи за окном избавиться не могу, то от ключей — сегодня же.

— Лоттка, доброе утро.

В кабинете Дениса ждала Ася. Подруга привычно обняла, приветствуя.

— Аська, а ты на работу собираешься?

— Да. С мужем чай выпью и пойду в свой дурдом.

— Может, прихватишь ключи, Греков забыл?

— Хорошо.

Вот за что я люблю своих подруг, вопросы не задают.

Вечером также никаких вопросов не было, почти.

— Я не собираюсь спрашивать, что у тебя с Грековым, и так ясно, но, черт возьми, его чуть скорая не увезла, когда я ему ключи передала.