Валерий Букрин - Пятьдесят оттенков хаки

– Типун тебе на язык, – сплюнул Терехов. – Твоих обязательно предупрежу. Пока, – бросил он на прощание, торопясь на мотовоз.

Белой ночью бескрайняя тайга особенно величава. Солнце практически не заходит за горизонт, накрывая позолотой верхушки сосен. Офицеры в рыбацком снаряжении с удочками в руках не обращали внимания на эту красоту. Они сосредоточенно бродили по берегу быстрой таежной реки, напряженно всматриваясь в воду. Время от времени тишину нарушали радостные возгласы удачливого сослуживца. Когда улов перестал помещаться в ведре, компания решила разместиться здесь же, на берегу, не возвращаясь в часть. Дружно смастерили шалаш и уютно расположились у костра на крутом, практически отвесном склоне. Под мерное и регулярное «набулькивание» из фляжки и ласкающее слух кипение в котелках ухи и каши друзья повели неторопливый разговор.

– Солить сегодня будет кто-то один, – строго посмотрел на молодежь Крючков, – а то, как в прошлый раз, будем грызть одни сухари. Кого назначим ответственным?

– Николашу, – кивнул на Солопова Волгин. – У него глаз – алмаз.

Николай, хоть и числился в этой компании новичком, как-то сразу расположил к себе остальных. Был выдержан, не суетлив и, главное, знал россыпь рыбацких баек. Он достал из рюкзака самодельную деревянную ложку, присел перед костром и, основательно помешивая содержимое котелков, стал вспоминать: «Помню, пацаном взяли меня мужики на рыбалку. Ловили с резиновой лодки. По дороге долго обсуждали, какой способ крепления якоря самый надежный. Сосед на полном серьезе уверял, что бросает веревку с привязанным к ней камнем в воду, а когда тот достигает дна, свободный конец наматывает себе на ногу…» Опытные рыбаки, понимая, чем это может закончиться, заулыбались, а Тополевский, не чувствовавший подвоха, искренне посочувствовал:

– Так же ловить неудобно, нога затекает.

– Беда как раз не в этом, – усмехнулся приятель. – Я добросовестно сделал все, как меня учили. Но, увлекшись, не заметил, как лодка начала дрейфовать – камень оказался легковат и не смог ее удержать. Но его веса, – интонацией подчеркнул Солопов, – оказалось достаточно, чтобы намертво зацепиться за подводную корягу. В результате – а был октябрь – я в одночасье оказался в ледяной воде. Снасти и пойманная рыба поплыли по течению, а я, связанный с камнем прочной веревкой, изображал из себя горе-поплавок, с трудом пытаясь вынырнуть на поверхность.

– И никто не помог? – посочувствовал Крючков.

– Отчего же? Когда заметили, подошли на лодках. Едва успели. Я хоть и был мастером спорта по плаванию, уже прощался с жизнью.

– Надо же было перерезать веревку, – подсказал Волгин.

– Чем? Это я теперь тертый калач: беру на рыбалку нож, спички и запасную одежду. А в то крещение по неопытности едва не отбросил ласты. Хорошо, у мужиков нож оказался, а то некому было бы вам байки говорить, – улыбнулся Николай и, хлебнув ухи, шутливо скомандовал: – Миски готовь, раз-два!

Дважды повторять подобную команду не пришлось. Оголодавшие мужчины были наготове.

– Вкуснотища, – смачно причмокнул Тополевский. – Только бы не дождь, а то насквозь промокнем в хиленьком шалашике.

– Порыбачишь с наше, поймешь, что дело не в погоде, – исправно орудуя ложкой, подмигнул товарищам Крючков и красноречиво пояснил: – Главное, чтобы не принесло Головина.

– А он рыбак? – удивился Андрей. – С такими габаритами только неводы ворочать, а не эту мелочь на крючок цеплять.

– Федя хоть и не рыбак, но халяву за версту чует. И плохо придется тем, кто не успел съесть свою пайку, – подтвердил Антон.

– Его не зря «Ходячим желудком» кличут. Загляни он к нам на огонек, – останемся с носом. В том смысле, что без ужина. Ему одному этот котелок только на разминку, – поддержал Солопов, подсолив кашу, и стал раскладывать ее по мискам.

– Да ну? – усомнился Андрей. – Мне бы на неделю хватило.

– Потому тебя и взяли, – отшутился Крючков.

– Братцы, а я ведь видел его в районе клуба, когда мы сюда собирались, – вспомнил Антон. – Потому предлагаю выпить без нахлебников.

– Не помешает, – согласился Крючков, подставляя кружку.

Только разлили, неподалеку в кустах затрещали ветки. Все насторожились и прислушались.

– Сохатый? – встревожился Тополевский.

– Не время, скорее кабан, – предположил Крючков.

– Хозяин, – уважительно вставил Солопов и заверил: – Медведь нынче шуткует. Он сытый, мимо пройдет.

– А этот на нас прет, – в волнении вскочил Андрей.

– Точно, идет напролом, – Крючков прислушался и потянулся за предусмотрительно захваченным ружьем.

– Свои это, свои! – подал из кустов голос Головин.

Все как по команде отложили ложки и опустошили кружки.

– Заждались? – толстяк бесцеремонно плюхнулся возле костра и протянул граненый стакан. – Надо выпить, – и чтобы никто не возразил, крикнул Солопову: – Наливай – знаю, у тебя всегда есть для сугрева.

Рыбак обреченно плеснул.

– И всего-то? – возмутился нежданный гость.

Николай добавил еще немного. Головин не опускал руку. Пришлось налить ему по самые края.

– Разбавлять не будешь? – удивился Крючков.

– Зачем добро переводить? – искренне удивился Федор.

Повисла тишина. Головин споро достал свою ложку.

– Опоздал на уху что ли? – хмуро уточнил он и потянулся за кашей. – Хороша, но суховата. Так и быть, выручу, – словно бы нехотя пообещал проныра, аппетитно уплетая за обе щеки.

Настроение у всех заметно ухудшилось. Каша таяла, словно прошлогодний снег. Ел незваный гость из общего котелка, жадно и шумно. Сопел и чавкал так, что всем стало неловко. Головин без особого стеснения метал в рот все подряд – тушенку, сало, хлеб, лук. Угнаться за ним было невозможно. Все отвернулись, лишь Тополевский брезгливо наблюдал за поведением Федора. Наевшись, толстяк резко отвалился от стола и, не сказав слов благодарности, куда-то быстро исчез. Несколько минут все чего-то ждали. Потом разлили спирт, молча, словно прощаясь, сдвинули кружки, вздохнули и, опустив глаза, доели остатки пищи.

– Вот чтоб так всем плюнуть в душу! – возмутился Андрей.

– Ладно горевать. Пора спать! – скомандовал Крючков.

Подошли к шалашу и опешили – Головин, бесцеремонно развалившись на самой середине, спал сном праведника. «Сволочь», – сплюнул Солопов и пнул тушу в бок. Федор нехотя скатился в сторону. Им загородили выход и улеглись.

Поутру, шумно выбравшись из шалаша первым, здоровяк прямо на него справил малую нужду. Рыбаки недовольно переглянулись, вынужденно покинули ночное убежище и гуськом потянулись в лес. Решение проучить Головина возникло у всех практически одномоментно. Вернувшись, приятели обнаружили, что толстяк, сидя на земле, спит, прислонившись спиной к сухой стенке шалаша и раскинув руки, как Христос на кресте. Ни слова не говоря, встретившись только взглядами, каждый понял, что ему в данной ситуации требуется делать. Двое аккуратно привязали его руки к стенке шалаша, другие подожгли ветки с противоположной стороны.

– Не порыбачить ли нам, друзья? – предложил Крючков.

– А он не сгорит? – забеспокоился Андрей.

– Ни хрена с ним не будет: оно не горит и не тонет. На крайний случай, умеет бегать, да и вода рядом, – нервно сплюнул Солопов.

Приятели спустились к реке. Через несколько минут мирный клев нарушил звероподобный рев наверху. По сломанным мелким березкам и стелящемуся по земле кустарнику безошибочно можно было вычислить маршрут погорельца. Он напоминал если не следы Тунгусского метеорита, то работу асфальтоукладочного катка точно. Головин, почуяв в буквальном смысле запах жареного, выворотил останки шалаша и, как Икар, с распростертыми и ярко горящими «крыльями», летел вниз по склону, сметая все на своем пути. С размаху бросившись в воду, он затих. «Всю рыбу распугал», – посетовал Тополевский. Плавающий обгоревшей задницей кверху, с привязанными к основанию шалаша руками, Головин никак не мог перевернуться на спину, чтобы сочно прокомментировать поступок сослуживцев. Те же, стоя над ним, покатывались со смеху. Слыша сипящие гортанные звуки, приятели вытащили бедолагу на берег.

– Вы что, офанарели? – пытаясь отдышаться, прошипел тот.

– Федя, бог учил, да и мы не раз тебе намекали: не ищи легкого хлебушка, – назидал Крючков. – К друзьям с гостинцами ходят, а не обжирают их внаглую. Зла на нас не держи, – он помог страдальцу встать.

– Для сугрева-то налейте. Последний раз… – попрошайничал гость.