Юлия Алева - Пыль и бисер

Он засопел, покраснел.

— Что-то случилось? — кто и что ему наплел? Отравлю гада без излишней щепетильности. — А насчет офицера этого — ну не буду больше людей подбирать на улице, если Вы против…

— Да что это…. Греху не дали случиться — дело богоугодное. — отмахнулся он. — Я ж понимаю, что Вам в обществе надо бывать, общаться с образованными, культурными.

Я выдохнула, подбежала к нему и обняла, поцеловав в макушку.

— Мне Вы — дороже любого общества.

Он хрюкнул и неловко обнял меня в ответ. Жаль, что мама не родила мне брата в свое время. Мы бы ладили.

— Да вчера вот сидели, беседовали… Я ж столько не читаю как вы все, песен не знаю, стихов не пишу. Как бревно с глазами.

Ой, а у нас комплексы. Кто же их так умело пестует-то?

— Фрол Матвеевич, при всем уважении, эрудиция не заменяет ума. Прочитать модный роман и прихвастнуть этим куда проще, чем делать свое дело, обеспечивать благополучие других людей и быть достойным человеком.

— Ну скажете тоже…. — Сдается мне, Фрола особенно никто и не хвалил. Мать была суровой, отец, видимо, тоже не успел, все время совершенствовал придирками, а любезный Антуан помыкает, как умеет.

— И скажу, и повторять буду покуда не поверите.

И воцарился у нас мир и благолепие.

* * *

Утром в лавку снова принесли цветы. На этот раз дюжину чайных роз.

Фрол с подозрением оглядел букет, пунцовую меня, хихикающих мальчишек и посыльного.

— Любезный, кто же у нас такой щедрый?

— Их вскблагородие….

— Вот значит, как. — Он нахмурил брови и рявкнул — Пусть сами придут, а не посыльных гоняют.

— Ну зачем Вы так, Фрол Матвеевич…. - робко квакнула я из-за конторки.

— А то взяли моду, уходить не прощаясь, а потом цветочки слать. — пробурчал он себе под нос, но так, что я услышала.

После обеда я отправилась в аптеку, и пропустила историческую встречу. О ней мне рассказал прибежавший впопыхах Данилка.

— Ксения Ляксандровна, там в лавке такое!!!! Там к Вам офицер пришли, а Фрол Матвеич его с лестницы грозятся спустить!

Вот год я не была никому интересна, а тут за пару дней полный аншлаг.

Непросто сохранять достоинство, когда душа в пятках. Я закрыла аптеку на ключ, повесила табличку «Перерывъ» и посеменила домой. Не успела все равно. С черным мундиром я столкнулась на выходе из лавки.

Офицер был сердит и несколько смущен.

— Позвольте представиться. Татищев, Пётр Николаевич, поручик Его Императорского Величества шестой резервной артиллерийской бригады. — и даже каблуками щелкнул.

— Нечаева, Ксения Александровна. — теперь я уже умела протягивать руку правильно.

И он тоже умел правильно ее целовать.

— Ваш… опекун рассказал о моем неподобающем поведении намедни. Я должен лично принести извинения Вам.

Опекун? Это самая тактичная форма того, что люди говорят о моих отношениях с купцом Калачёвым. А вот пауза намекает, что и о других версиях Пётр Николаевич тоже осведомлен.

— Это не страшно. Вы были не в себе, но все прошло. — Я не знаю, как быть еще деликатнее в данном вопросе. — Уходя, Вы оставили некоторые вещи…

Не можем же мы выбросить его уставное оружие. А он правильно понял, ибо побагровел.

— Сможете подождать?

— Сударыня, я к Вашим услугам.

— Я позволила себе разрядить Ваш револьвер…

В салфетку были завернуты отдельно патроны, деньги и собственно оружие. Он чуть подрагивающими пальцами зарядил револьвер, уложил его в кобуру. Деньги увидел, покраснел, брать не стал.

— И снова я Ваш должник, Ксения Александровна.

* * *

Наутро я опять получила букет. На этот раз ромашек. То ли поручик Татищев поиздержался, то ли эти цветы что-то означают. Я покопалась в семейной библиотеке, но не нашла ничего вразумительного, зато обнаружилась чудесная книжица «Правила хорошего тона на все случаи жизни». Прочитала, прикинула, покраснела и закрыла. В обеденный перерыв решила выбраться в большой мир, взяв в провожатые Данилку. Авдей книжки не любил и внятного ответа о местоположении соответствующей лавки не дал. Мы дошли почти до Волги, посетив наконец первую книжную лавку Саратова, открытую еще в началеXIX века купцом Вакуровым. Тут я прикупила себе за огроменные 2 рубля книжицу «Азбука цветов», а проводнику своему за усердие «Этюд в багровых тонах» малоизвестного английского писателя.

— Ксения Ляксандровна, а офицер к нам так и будет ходить? — парня разрывало от любопытства и те два дня тишины он просто превозмогал себя.

— Не знаю, Данилушка, не знаю. — я потрепала рыжие вихры. — Думаю, быстро ему надоест.

Давненько я так не ошибалась.

В книжице моей, кстати, говорилось, что лилии — это к извинению, розы — к симпатии, а ромашки — к невинности. В общем, понимай как знаешь.

Всю Святую неделю я получала букеты. К субботе терпение Фрола лопнуло.

— Вечером гулять пойдем, Ксения Александровна.

Я аж перо выронила.

— Извозчика возьмем и поедем в городской парк.

Опаньки. Прошлой весной у всех крыша устойчивее была, а сейчас прямо чудят наперегонки.

— Фрол Матвеевич, мы с Вами вдвоем поедем? — может и мне по погребку-то погулять в поисках чего покрепче?

— Нет, Антона Семеновича возьмем. Или Вам еще кого пригласить хочется? — неожиданно сурово вопросил он.

— Нет-нет. Пойду собираться. — я тихой мышью скользнула наверх.

* * *

Вот он, мой первый общественный выход. За год я не так уж много времени провела в обществе. Помимо визитов в церковь и полузабытых прогулок с Анфисой Платоновной несколько раз ходила с Феклой на рынок, да по магазинам, остальное же время паучихой сидела в лавке и строила наполеоновские планы, где особо одеждой не заморачивалась. То есть одевалась я скромно, чопорно, соблюдая нормы траура по папеньке, потом по Анфисе Платоновне. Носила глухие темно-серые платья без избыточной отделки. А тут прогулка!!!

Я полезла в любовно собираемый сундук, где хранила свои сокровища, откопала чудное лиловое платье из шерсти с драпировкой спереди и фееричным нагромождением ткани на попе. Этот всплеск дизайнерской мысли венчала тальма густого черничного цвета с лиловым орнаментом по подолу. Судя по всем рекомендациям из книги о хорошем тоне, именно такой наряд и пристало носить сиротке из хорошей семьи. На голову шляпку фантази того же цвета с брошкой из закромов — вот они у меня были в дефиците, потому как стоили огромных денег, заказывались задолго и смысла я в них особого до сих пор не видела. Особенно вот в этом изящно смятом куске бархата, который только волей Провидения и четырьмя заколками держался на затылке. Не забыть бы сумочку и перчатки.

Мое преображение не было столь уж радикальным — прическу кардинально менять не получалось, да и роскошно выглядеть не стоило, но Фрол, наряженный в тот самый губернаторский костюм, долго смотрел на получившийся результат, потом хмыкнул, достал батюшкины часы из жилетного кармана, щелкнул крышкой и скомандовал.

— Едем, Ксения Александровна!

Да практически «В Яр, к цыганам!».

Городской парк претерпел очень много изменений за свою полуторавековую историю. Это я и так понимала, но не увидеть колеса обозрения при входе оказалось очень непривычно. Из знакомого я только каналы и пруды нашла. Парк намного просторнее, чем мы привыкли, нет еще шумных аттракционов, высоток, загораживающих небо, и асфальта, зато белочек — в изобилии.

В честь праздника выстроены деревянные карусели, на помостах еще какие-то увеселения, а мы чинно прогуливаемся втроем. Антуан переживал самые сложные чувства. С одной стороны, я вообще мешала ему в общении с Фролом, с другой — оказалась забавным развлечением для его приятелей, и тут же блеснул шанс избавиться от меня навеки, сплавив замуж. Поэтому сегодня я слушала комплименты от него под сопение Фрола. Удивительным образом нам удалось встретить очень много знакомых, все же Саратов был большой деревней всегда. Практически весь пасхальный набор гостей, кое-кого из моих клиенток (те сдержанно кивали или вообще не удостаивали меня вниманием) и множество дорогих друзей Фрола, которые оценивающе пробегались по мне взглядом и явно калькулировали затраты.