— Даже не знаю, выживут ли мать и ее ребенок и как с ними быть дальше. Мы позаботились о ней как могли, а потом Ангус послал за вами парня. Он хотел, чтобы вы пришли, если сможете.
Уолтер пригнулся, когда хозяйка ввела его внутрь лачуги. Несмотря на открытую настежь дверь, в комнате, единственной в доме, было жарко и дымно от горевшего очага. Два крошечных оконца были завешаны лоскутами кожи, сквозь которые вообще не проникал свежий воздух. Внутри было почти нечем дышать.
— Она так и не пошевелилась с тех пор, как мы ее положили сюда. Я пробовала напоить ее, но все напрасно, у нее нет сил даже глотать воду.
Сперва Уолтер увидел старенькое потрепанное стеганое одеяло, которым была накрыта женщина, несмотря на то что в доме было и без того очень жарко. И только потом Уолтер разглядел ее. У него болезненно сжалось сердце. Ему показались удивительно знакомыми эти светлые локоны и этот маленький носик. Женщина открыла глаза и несколько секунд бессмысленно смотрела на него. Как странно, и глаза у нее были знакомого цвета. Затем она закрыла их и снова впала в забытье. Остолбеневшему от неожиданности Уолтеру казалось, что он видит призрак. Нет, этого не может быть. Он ведь сам видел Эмму мертвой. Он помнил, как выносил из реки ее холодное тело. Уолтер тяжело выдохнул, от ужаса по спине у него пробежал холодок.
— Должно быть, она одна из тех беженок, что идут с севера и с запада, — предположила старуха. — Каждый день мы видим этих несчастных, потерявших свои фермы.
Однако у незнакомки черты лица были несколько тоньше, чем у Эммы. Уолтер, невзирая на боль от охвативших его воспоминаний, попытался восстановить сквозь пелену прошлого образ Эммы. Но едва он подошел к постели, как сходство исчезло.
— Прямо не знаю, как могли они так поступить. Почему они не постучали и не попросили приютить ее? Бедняжка насквозь промокла под дождем. Мы даже не знаем, как ее зовут, сэр, откуда и куда она идет. Лохмотья, что я стащила с нее, когда-то были прекрасным платьем. Бог ее знает, может быть, она даже из благородных.
Как ему было знакомо это выражение ангельской невинности, хотя черты ее лица когда-то были более нежными. Длинные ресницы слегка касались мертвенно-бледных и грязных щек. Женщина пошевелилась, и Уолтер осторожно коснулся ее бледной щеки. Несмотря на удушающую жару, кожа на ощупь оказалась холодной.
— Ребенок, сэр, может родиться очень скоро, — произнесла жена батрака из-за плеча Уолтера. — Думаю, что было бы неразумно трогать ее сейчас. Да и деревенская повитуха скоро будет здесь.
Уолтер не мог Оторвать взгляда от ее лица. У женщины чуть задрожал подбородок, и она пошевелила губами, пытаясь что-то сказать, но потом ее губы опять сомкнулись. Она выглядела видением из какого-то ночного кошмара. Она вдруг принялась судорожно комкать одеяло, но, быстро обессилев, опять замерла. Уолтер заметил мозоли на ее длинных изящных пальцах. Это были руки труженицы, а не леди. Он посмотрел на ее большой живот, заметно выступавший под одеялом.
— Я пошлю за врачом в Мелроуз, чтобы он осмотрел ее. Сможете ли вы с мужем присмотреть за ней и, если потребуется, оставить ее здесь на несколько дней?
— О, сэр, мы ухаживали за ней всю прошлую ночь.
Еще несколько таких ночей наверняка убьют нас.
Жена батрака обошла кровать и подоткнула одеяло на шее у спящей женщины.
— Ангус сказал, что надо убрать в сарае и поставить там кровать, но мы не знаем, выживет ли она.
Уолтер снова взглянул на незнакомку и увидел, как у нее из глаз потекли слезы. Слезинки, стекая по грязному лицу, исчезали в густых волосах. Он протянул руку и вытер большим пальцем следы от ее слез.
— Возможно, повитуха сможет ей чем-то помочь. Кроме того, я сам привезу врача и распоряжусь, чтобы сюда из Баронсфорда доставили кое-что из вещей. Я знаю, что владелец поместья воздаст вам должное за хлопоты и доброту и не станет нагружать работой больше, чем это необходимо.
Старуха, что-то благодарно лепеча, вышла вместе с Уолтером из домика. Он видел, что она довольна его обещаниями.
Минуту спустя Уолтер уже во весь дух мчался в Мелроуз, в душе удивляясь своему нетерпению. Он никак не мог понять, откуда оно взялось. По всей Шотландии сотни арендаторов покидали свои наделы. Расчистка земель под пашни заставляла людей грузить свой скарб на тележки и ослов и уходить с насиженных мест в поисках работы или переселяться в колонии. Через Баронсфорд проходили целые толпы бедного и голодного люда. Многие из них тащили за собой детей, вроде матери Джозефины, попавшей в Баронсфорд прошлой весной.
Нашла ее Миллисент, новая жена лорда Эйтона. Несчастная женщина была едва жива, просила милостыню, питаясь кусочками заплесневелого хлеба, и, как собака, пряталась под крестьянской телегой в куче навоза на берегу реки.
Без семьи. Без мужа. Без дома. И несмотря на это, женщина, которая называла себя просто Джо, боялась принять помощь Миллисент и оставить свое убогое, грязное место обитания. Через несколько дней у нее начались роды. Врач леди Эйтон, за которым послали в Мелроуз, прибыл слишком поздно. Джо умерла, прижимая к себе одной рукой завернутую в грязное тряпье крошечную дочурку, а другой вцепившись в руку Миллисент.
Девочку взяла к себе в дом леди Эйтон. Миллисент и Лайон назвали ребенка Джозефиной и воспитывали ее как родную дочь. Надолго далеко не каждого ребенка в Шотландии выпадало столько ласки и заботы.
Управляющий поместьем Баронсфорд Уолтер Траскотт не был лишен сострадания. Он помогал чем только возможно, но из-за своего положения и по роду занятий не мог себе позволить принимать чужие беды близко к сердцу. Это его, впрочем, устраивало — все-таки эти люди были обычными проходящими по их землям бродягами и не имели никакого отношения к Баронсфорду. Он не был обязан заботиться о них. Так почему же этот случай произвел на него такое впечатление? Почему он мчался во весь опор в Мелроуз под пасмурным свинцово-серым небом?
Вообще-то Уолтер знал, в чем здесь причина, но не хотел признаться в этом даже себе. Причина была ему так же хорошо известна, как известен каждый изгиб и поворот Твида, как каждая поляна или ложбинка на зеленых холмах Эйлдона.
Как только он вошел внутрь жалкой лачуги и увидел молодую блондинку с растрепанными волосами, он сразу решил — это Эмма.
Эмма.
Но вскоре наваждение прошло. Это была не Эмма. Перед ним была просто больная, бездомная и никому не нужная молодая женщина. Однако ощущение узнавания не проходило — более того, оно волновало и будоражило. Возможно, это был шанс исправить то, что он когда-то совершил. Ему словно предоставили возможность искупить свою вину.
Пошел дождь, крупные капли били по лицу, и Уолтер почти ничего не видел перед собой. Тем не менее он погнал лошадь во весь опор.
Дождь лил не переставая — казалось, что он будет вот так идти, день за днем, неделя за неделей. Все родственники разъехались, и им овладела тоска. Когда из-за туч на миг показалось солнце и клочок голубого неба, он почувствовал, будто за спиной у него выросли крылья. Он тут же решительно ушел из Баронсфорда. Он не замечал, что его сапоги утопают в грязи. Его не пугали капли и струйки воды, которые стекали с листьев деревьев, и когда он миновал густой парк, одежда его промокла насквозь. Он спешил к развалинам замка, хотя, по правде говоря, это уже нельзя было назвать развалинами. Его настойчивость и упорный труд постепенно изменили облик замка. Он поговорил с Лайоном, и тот охотно подарил ему старый замок, присовокупив, что может делать с ним все, что захочет.
Его собственный замок.
Едва он добрался до башни, как грозовые тучи снова со всех сторон обложили небо и раздался неожиданный удар грома. Как только он взбежал по деревянной лестнице и оказался внутри, хляби небесные разверзлись и хлынул настоящий ливень. Защищенный от потоков воды каменным сводом, он наблюдал за тем, как бушевала в долине гроза. И тут он заметил ее. Эмма выбежала из лесу и мчалась в сторону замка.
У него радостно забилось сердце. Девять месяцев разлуки с Эммой показались ему едва ли не девятью годами. Она заляпана грязью, но он успел заметить, что на ней туфли. Ее мокрые волосы собраны в пучок на затылке. Ее новое красивое платье теперь вполне можно выбросить. Но как она изменилась! За это время она стала намного женственнее. Ей уже исполнилось четырнадцать лет…
Она на бегу улыбалась ему, и по ее сияющим глазам он узнал свою прежнюю Эмму.