Ида повиновалась, и через мгновение женщина подняла в воздух синеватый комочек.
– Прекрасный мальчик, – сообщила она, вытирая рот и нос младенца, пока другая женщина перерезала пульсирующую пуповину. – Ну-ка, малыш, пора вдохнуть жизнь. Милостью Пресвятой Богородицы!
Держа ребенка за пятки, она резко шлепнула новорожденного по ягодицам, отчего он захныкал, а затем заорал. Звук, сперва прерывистый и неуверенный, набрал силу, когда повивальная бабка перевернула младенца вверх головой и отнесла к большому латунному тазу, который другая женщина наполнила теплой водой, сдобренной розовым маслом.
– С ним все в порядке? – Ида наблюдала за повивальной бабкой, вне себя от беспокойства.
– Да, миледи, – заверила женщина. – Сперва мы немного испугались, но все обошлось. – Она широко улыбнулась. – Замечательный маленький мужчина.
Женщина закончила омывать младенца и поднесла его Иде, завернув в теплое полотенце.
Ида побаивалась смотреть на ребенка, принимая его в объятия. Воспоминание о том, как она держала на руках своего первого новорожденного сына, было мучительно-ярким. Тогда Ида был напугана, изнурена и растеряна. Теперь ее переполняли другие, но не менее сложные чувства. Усталость повторилась, но к ней добавилось чувство вины из-за того, что случилось в прошлом. Ида испытывала облегчение и радость, родив Роджеру наследника, и свежую и нежную любовь, пронизанную страхом: она может оказаться недостаточно хорошей матерью и Господь, увидев это, накажет ее и снова лишит ребенка. Ей понадобилось собрать все свое мужество, чтобы взглянуть на новорожденного.
К счастью, ребенок мало напоминал своего единоутробного брата. В чертах его лица угадывался Роджер. Брови были тонкими ниточками светлого золота, а не четкими темными дугами, как у Уильяма. Иду переполнила любовь к сыну, горло сжалось от острой боли, а живот свела судорога. Мальчика назовут Гуго, традиционным именем сыновей Биго, и Ида прошептала это слово, обещая, что он ни в чем не будет нуждаться, насколько это в ее силах.
– Подите к милорду. – На ее ресницах сверкали алмазы слез. – Сообщите, что у него родился сын.
Испытывая тревогу, возбуждение и несомненную неловкость от вмешательства в женские дела, Роджер вошел в спальню. Последний месяц, ввиду приближения родов, он спал в отгороженном углу зала и управлял своими владениями из главной комнаты, чтобы Ида и женщины могли уединиться в опочивальне.
Он был как на иголках с тех пор, как начались роды. Прошло уже больше половины дня. Прежде он не ведал о том, что время может тянуться так долго и быть сущим наказанием. Он считал себя терпеливым и хладнокровным, но сейчас расхаживал по залу, словно зверь в клетке, и рявкал на людей, которые задавали совершенно безобидные вопросы. Когда на цыпочках вошла служанка и с улыбкой сообщила, что Ида благополучно разрешилась сыном, он оцепенел от облегчения.
Кошачье мяуканье младенца из новой золотистой дубовой колыбели неудержимо влекло его через комнату. Сын был распеленат и голеньким уложен на мягкую овчину чтобы Роджер мог осмотреть его собственными глазами и убедиться, что все на месте. Ребенок вопил и сучил крошечными ручками и ножками, словно пьяный плясун. Его лицо было красным, а все остальное – ярко-розовым. Оцепенение Роджера развеялось, будто дым на ветру.
– Прекрасный, здоровый мальчик, милорд, – улыбнулась повивальная бабка.
Роджер кивнул, не в силах говорить. Его распирало от гордости, ликования и осознания своей мужской силы. Теперь он мог спокойно смотреть Генриху в глаза.
Дама Сесили подняла ребенка, умело закутала его в льняную пеленку и теплое одеяльце и подала Роджеру. Сперва он пребывал в замешательстве. Затем, повинуясь инстинкту, о существовании которого и не подозревал, уложил хрупкое тельце себе на руку. Младенец вопросительно глянул ему в лицо, словно умудренный летами старец. Древний и новорожденный. Лицо его отца, его деда. Его самого и Иды. На мгновение Роджер увидел вереницу поколений, уходившую в далекое прошлое и неведомое будущее.
Нежно и осторожно он отнес ребенка к кровати. Ида сидела, опершись о взбитые подушки. Ее волосы были заново заплетены, и, хотя она выглядела усталой, глаза сверкали, а на губах играла улыбка. Роджер ласково поцеловал ее и сел на кровать.
– Служанки говорят, с вами все хорошо… – смущенно начал он.
– Да, милорд, – кивнула она, – хотя это нелегкое дело.
– Биго и де Тосни могут вами гордиться.
– Надеюсь. – Ида продолжала улыбаться, но глаза наполнились слезами.
– Никогда в этом не сомневайтесь. Вы подарили нам сына – еще одну причину бороться за наше будущее. – Внезапно испугавшись, он накрыл ее ладонь своей. – Ида?
– Мне говорили, это в порядке вещей, – надтреснуто рассмеялась она. – Женщины всегда плачут после родов. Настроение меняется каждую минуту. Позвольте подержать его.
Роджер осторожно протянул ей сына, а потом любовался, как Ида баюкает его. С ребенком на руках, опущенными ресницами в росе слез, в свободном голубом платье, она напоминала Мадонну. Возможно, эта мысль была нечестивой, но Роджер надеялся, что Господь поймет и простит его. Зачатие не было непорочным, но Ида – добродетельная жена.
– Я отправил весть вашему брату и моей матери, – произнес он. – Посыльный сообщит моим вассалам и аббатству в Эдмундсбери. Королю я тоже отправил гонца.
Внезапно в комнате повисло напряжение. Имя Генриха было подобно неглубокому и тонкому порезу, который заживает медленно и даже в столь радостных обстоятельствах способен вдруг заныть.
– Возможно, теперь, когда у нас есть наследник, он вернет мне отцовское имущество.
В голосе Роджера было больше надежды, чем веры. Более того, подумал он, все может обернуться совсем иначе. Генрих достаточно мелочен, чтобы лишить его милости теперь, когда род продлен.
Роджер оставался с Идой, пока она не поникла от усталости и повитуха не пробормотала вежливо, но твердо, что роженице нужно отдохнуть. Он предпочел бы остаться с женой и сыном, но знал, что рыцари ждут его, чтобы вместе открыть бочку доброго вина, припасенного специально для такого случая.
– Я зайду утром. – Он поцеловал жену и неохотно направился к двери.
На пороге Роджер обернулся и, увидев, как Ида целует головку ребенка, прежде чем отдать его повивальной бабке, ощутил всепоглощающую любовь.
Глава 21
Ида напевала Гуго песенку и смешила его, дуя на шею, когда Роджер влетел в спальню их дома в Ипсуиче. При виде мужа ее сердце забилось сильнее. Он сражался под знаменами Генриха за Узким морем и недавно вернулся домой. Служба сделала тело Роджера жестким и подтянутым, а походку – упругой. Ида ужасно скучала по мужу и даже сейчас с трудом выносила разлуку, хотя он всего лишь ушел на рассвете, чтобы обсудить дела с Александром, начальником гавани.
При виде отца Гуго заверещал и запрыгал на коленях Иды. С довольным и гордым видом Роджер поднял сына над головой. От такого обращения Гуго захихикал, и Роджер рассмеялся в ответ, прежде чем уложить малыша на сгиб руки и прижать к груди. Гуго немедленно схватил украшенный драгоценностями крест, который Роджер носил на шее, и с любопытством укусил молочными зубами. Затем отстранился, чуть покачивая головой и не сводя глаз с мерцающих алых камней, к которым тянулась ниточка слюны.
– Смотрю, малыш уже питает страсть к золоту, – усмехнулся Роджер.
– Он разбирается в цветах, как и я, – с нежностью ответила Ида. – Вы закончили свои дела?
– В основном да, но кое-что еще нужно уладить.
Роджер поцеловал Гуго в щеку, покружил его и протянул Эмме, румяной молодой няне.
– Присмотрите за ребенком, – приказал он. – Ида, возьмите плащ.
Слегка озадаченная, но улыбающаяся, Ида накинула плащ, взяла мужа под руку и вышла с ним на улицу. Под весенним солнцем река Оруэлл переливалась всеми оттенками зеленого, серого и голубого, и целая россыпь суденышек покачивалась на якорях у пристани. Команда балтийской галеры усердно выгружала мед, воск и бочонки с дегтем из Руси. Кроме того, моряки привезли меха бобра, соболя и волка. Была даже роскошная шкура белого медведя – большая редкость. Последняя очаровала Иду.
– У моего прапрадеда был плащ из такого меха. – Она коснулась толстой серебристо-кремовой шкуры. – Кажется, сейчас он принадлежит шотландскому королю. Моя двоюродная бабушка взяла его с собой, когда выходила замуж.