– Не для этого я мучился в заморском аду! – Его голос дрогнул.
– Я знаю, знаю, но ничего не поделаешь, – покачала головой Гундреда. – Твой единокровный брат согласен пойти на уступки, но хочет, чтобы ты явился и поговорил с ним лицом к лицу. Я обещала, что ты приедешь в Тетфорд через неделю.
– Скорее врата ада покроются инеем, чем я это сделаю, матушка! – оскалил зубы Гуон. – До сих пор не могу поверить, что вы ездили к нему. Да вы ничем не лучше шлюхи!
Гундреда побледнела и скрестила руки на груди. Уилл встал и заслонил ее:
– Вы зашли слишком далеко, брат.
– Вовсе нет! – отрезал Гуон. – Она хочет продать наше наследство за сотню марок. Что это, если не проституция? А ты потворствуешь ей, бесхарактерный червяк. Ты ничуть не лучше!
Повернувшись, он выбежал из комнаты. Гундреда склонила голову в тягостном молчании.
– Я хочу лишь одного – покоя, – прошептала она. – Всю жизнь я сражалась за Гуона, и силы мои иссякли. Как мог он сказать мне подобное?
Она подумала, что он совсем как его отец, который тоже называл всех женщин шлюхами и умел причинять боль. Возможно, это наказание за то, что она наговорила Иде… Собственная жестокость вернулась к ней кружным путем.
Уилл неуклюже похлопал ее по плечу и без единого слова покинул комнату. Гундреда закрыла лицо ладонями, не понимая, почему все так вышло.
Гуон сидел в кресле рядом с кроватью. Оно принадлежало его отцу и уехало вместе с ним, когда пришлось покинуть Фрамлингем. Иногда Гуон сидел прямо, положив руки на полированные подлокотники, и воображал себя графом, вершителем судеб, владыкой, советником королей. Он был вдвое способнее Роджера, и его выворачивало наизнанку при мысли, что собственная мать и брат предали его, пытаясь заключить соглашение за его спиной. Его кулаки сжались на набалдашниках кресла, и он поклялся, что никогда не отступит. Гуон до сих пор живо помнил, как брал меч Роджера и подпоясывался им, когда их отец был жив. Он помнил приятную тяжесть клинка на бедре. Нельзя было возвращать меч Роджеру. Надо было рассечь брата пополам, пока была такая возможность. Гуон вытянул руки перед собой и воззрился на них. Его плоть уже покрылась старческими пятнами, словно палая листва плесенью. Вот шрам от сарацинского клинка, полученный при осаде Акко, а вот свежая отметина от вытащенной накануне занозы. Если бы и Роджера можно было так вытащить!
Гуон поднял взгляд и нахмурился, увидев вошедшего в комнату Уилла.
– Пошел вон! – рявкнул он.
Уилл тревожно наморщил лоб, но остался.
– Вам не следовало называть нашу мать шлюхой, – произнес он.
– Вы совершенно правы, брат, – оскалил зубы Гуон. – Мне следовало приберечь этот титул для графини Норфолк и всего ее выводка… а своего единокровного брата назвать рогоносцем и любителем чужих объедков.
Уилл прикусил щеку.
– Вы должны повиниться, – настаивал он. – Матушка не заслуживает подобных слов после всего, что для нас сделала.
Гуон не ответил. В глубине души он сознавал, что был несправедлив, но справедливость мало значила для него. Это слабость, а сейчас нужно быть сильным, как никогда.
– Вы хотя бы приедете послушать на следующей неделе? – Уилл протянул руку. – Узнать, что он готов предложить?
– Что, уподобиться барышнику, который торгуется на ярмарке за дешевую шерсть? – Весьма уместное сравнение, подумал Гуон, ведь грубой шерстью накрывают покойников по дороге на кладбище, если погода ненастная.
– Вы ничего не потеряете.
– И ничего не приобрету. Если мы уступим сейчас, все старания пойдут насмарку, как ты не понимаешь?
– Но мы в этом случае останемся ни с чем. Лучше договориться хотя бы о чем-то.
Гуон окинул брата полным отвращения взглядом. Он встал и ткнул Уилла в живот, нависающий над узким кожаным ремнем.
– Ты всегда был мягким, как вываленные кишки, – буркнул он.
– Возможно, но настала пора выйти из борьбы… ради всех нас.
– Я никогда не сдамся, – с горечью пообещал Гуон.
Роджер сидел напротив своих братьев за дочиста отмытым дубовым столом в гостевом доме приората Тетфорд, на территории более нейтральной, чем Фрамлингем, и такой же родовой. Ночной дождь сменился ясным, солнечным утром, благоухающим весной и новой жизнью. Роджер подумал, что в подобной обстановке Гуон похож на старое засохшее дерево. Пять лет, прошедшие после осады Ноттингема, не пощадили его, и брат неприятно напомнил Роджеру их отца. Казалось, его призрак покинул усыпальницу, чтобы присутствовать на встрече. Черты Гуона обострились, на щеках проступила сеточка вен, уголки рта опустились, а обиженно выпяченная нижняя губа казалась влажной подставкой для неудовольствия. Темноволосый Уилл, страдающий лишним весом, слегка отстранился от стола. Сама его поза говорила об отношении к жизни и нежелании что-либо решать. Вместе Гуон и Уилл составляли весьма непривлекательную пару.
Солнце струилось сквозь открытые окна на стол, за которым сидели братья, и окрашивало лежавшие на нем документы и счета теплым светлым золотом. Писец примостился чуть поодаль, держа наготове роговую чернильницу, перья и чистый лист пергамента.
– Я явился лишь по настоянию матери и чтобы рассеять любые заблуждения, в которые она могла вас ввести! – прорычал Гуон. – Я до самой смерти буду сражаться с вами за свое наследство.
Роджер поднял бровь и указал на документы:
– У вас нет наследства. Это копия завещания нашего отца, которое хранилось здесь, в приорате, и вы можете лично убедиться, что не упомянуты в нем.
– Этим завещанием только зад подтирать, и ты это знаешь! – оскалил зубы Гуон. – Оно недействительно по двум причинам. Во-первых, ты незаконнорожденный, а во-вторых, завещание – подделка. Я не признаю его.
Роджер сохранял спокойствие. Более того, теперь, когда дошло до дела, он стал таким же отстраненным, как в зале суда.
– На нем стоит печать моего отца, и оно засвидетельствовано его рыцарями; некоторые из них до сих пор свидетельствуют в мою пользу. – Роджер обвел рукой Гамо Ленвейза, Оливера Вокса и Анкетиля. – Как вам, должно быть, известно, признание брака недействительным не делает рожденных в нем детей незаконными.
– В таком случае мне нечего здесь делать! – фыркнул Гуон.
– Ваша мать хочет заключить мировое соглашение, и я желаю того же.
Гуон наклонился вперед:
– Единственное, что удовлетворит меня… брат… это земли моего отца, которые он приобрел уже после того, как стал графом. Так гласит обычай, и ты это знаешь. И еще мне нужен Банджи, приданое моей матери. – Глаза Гуона сверкали, и их радужки казались серыми камешками на фоне желтоватых белков.
Роджер постучал по другому документу:
– При заключении брака моего отца с вашей матерью все сошлись на том, что Банджи достанется наследнику, которого мой отец назовет в своем завещании.
– Прячешься за бумагами, чтобы украсть мое наследство? Ты забрал все и еще недоумеваешь, почему мне не хотелось садиться с тобой за стол, выродок!
Ненависть свилась в животе Роджера змеиными кольцами.
– Я ничего не украл. Я пришел к соглашению с вашей матерью относительно поместий, входивших в ее приданое. И готов предложить вам два поместья в обмен на отказ от притязаний на графство. – Тон Роджера был невозмутимым. Он дал оруженосцу знак налить еще вина.
– Я не нищий, чтобы бросать мне черствую корку и ожидать, будто я приму ее с благодарностью! – злобно выплюнул Гуон. – Это оскорбление!
– Тогда скажите мне, брат, если бы мы поменялись местами, сколько бы вы мне дали? – с усталым отвращением произнес Роджер. – Всякий раз, когда вы считали, что сила на вашей стороне, вы пытались меня раздавить. Едва научившись воровать, вы стали брать мои вещи и ломать их. – Роджер выпятил подбородок. Он не собирался этого говорить и понимал, что не сумел скрыть обиду. – Я дарю вам земли, стоящие двух рыцарских наделов. Хотите – берите, хотите – нет, потому что ничего другого я вам не предложу, и я знаю, что это больше, чем вы когда-либо дали бы мне.
Гуон вскочил на ноги, его кадык ходил ходуном. По давней привычке он потянулся к мечу, но схватился за воздух, поскольку все оружие было оставлено под надзором настоятеля.
– Надо было убить тебя, пока была возможность.
– Ее никогда не было, – возразил Роджер, тоже хватаясь за пояс. – Хотите устроить испытание поединком? Хотите? Приказать кому-нибудь из моих рыцарей принести мечи, чтобы мы сразились над могилой отца? Хотите испытать меня, брат, боем насмерть?