Ида даже начала испытывать к Генриху определенную привязанность. У него была очаровательная манера ерошить волосы во время раздумий, и, посещая его личную спальню по ночам, она видела уязвимые места, которые он скрывал от двора. За несколько месяцев до появления Иды в жизни короля его любовница Розамунда де Клиффорд умерла при родах вместе с младенцем. Генрих не любил говорить об этом, но по редким замечаниям, полным мучительной тоски, Ида заключила, что эта смерть оставила прореху в его жизни, которую никто и никогда не сможет заштопать. Ида была лишь жалкой заменой – тусклым огоньком тепла в стылой пустоте.

Когда ее положение упрочилось, просители начали предлагать взятки за ходатайство перед королем, чтобы он прислушался к их нуждам. Ида была поражена, когда торговец впервые преподнес ей отрез алого шелка и попросил помочь подыскать для него клиентов среди придворных. Не зная, что делать, но решив, что честность – лучшая политика, Ида взяла ткань и показала ее Генриху, который громко засмеялся, поцеловал Иду и назвал ее прелестью.

– Оставьте шелк себе, – хихикнул он, – и рекомендуйте торговца. Просители потекут к вам рекой, а вы заслужили награду за свою свежесть и честность! – Он намотал прядь ее волос на палец и добавил: – Впредь все подарки несите ко мне и рассказывайте, кто их вручил и о чем просил. Я сам решу, что делать.

Ида кивнула, почувствовав облегчение и радость. Судя по реакции Генриха, поступила правильно в сложной незнакомой ситуации.

В начале марта, через шесть месяцев после представления Иды Генриху, двор вновь расположился в Виндзоре. Уходящая зима дала арьергардный бой. Резкий северо-восточный ветер швырял горсти мокрого снега в плотно закрытые ставни, и пришлось зажечь дополнительные свечи, чтобы разогнать сумрак. Сидя у окна и радуясь подбитой соболем накидке, Ида играла в шахматы с костями[10] с младшим сыном Генриха Иоанном, которому недавно исполнилось одиннадцать лет. Это был сообразительный ребенок с обаятельной улыбкой и обманчивым налетом невинности, за которым скрывались коварство и жестокость. Ему нельзя было доверять. Ради победы мальчик был готов на все, и потому с ним редко соглашались играть. Он поймал Иду у окна, не оставив ей другого выхода. Иде не нравился Иоанн, но она жалела его, и не в ее характере было отказывать детям. Королева Алиенора, его мать, находилась под домашним арестом в Солсбери за участие в разжигании мятежа трехлетней давности, и Иоанн редко виделся с ней. Его братья были уже взрослыми со своим окружением и заботами, и шансы мальчика на наследство, как самого младшего, были весьма сомнительными.

Иоанн бросил кости, сделал ход и поднял светло-карие глаза, наблюдая за проходящей мимо строго одетой женщиной, за которой шли двое молодых мужчин.

– Гундреда, вдовствующая графиня Норфолк, с сыновьями, явилась, чтобы засвидетельствовать почтение моему отцу, – сообщил Иоанн.

Его глаза сардонически блестели, отчего он казался старше своих лет. Политика и интриги составляли его суть, подобно телосложению отца и волосам и глазам матери. Врожденные черты, вошедшие в плоть и кровь.

– Вы их знаете, сир? – подняла глаза Ида.

Графиня Гундреда была ее троюродной сестрой, но они никогда не встречались и не разговаривали.

– Только понаслышке, – покачал головой Иоанн. – Они еще утром пытались переговорить с моим отцом, но он был слишком занят. Я знаю, она подольщалась к Джону Маршалу, чтобы провел ее мимо привратников, но получила отказ.

Ида вспомнила, что муж Гундреды, граф Гуго Биго, умер во Фландрии. Ходившие несколько месяцев назад слухи о том, что он стал крестоносцем, оказались правдивы, но, несмотря на принесенный обет, он не продвинулся дальше Сент-Омера ввиду слишком слабого здоровья. Возле рта его вдовы пролегли глубокие морщины, а взгляд был полон подозрительности. Ее старший сын был примерно одного роста с Генрихом. На выступающем бледном подбородке топорщился желтый пушок, а взгляд был настороженным, как у матери. Темноволосый младший сын шел последним, сутулясь. Его живот свисал через пояс, словно ком теста.

– Вряд ли она сумеет заинтересовать моего отца, – усмехнулся Иоанн. – Разве что у нее найдется что предложить. От ее взгляда молоко киснет в крынках, а тело похоже на мешок репы.

Ида сжала губы и промолчала, так как Иоанн явно хотел ее разозлить. Она бросила кости, сделала ход и поставила принца в сложное положение. Он нахмурился, и она поняла, что совершила ошибку, не позволив ему выиграть. Генрих засмеялся бы и назвал ее умной девочкой, но Иоанн прищурился.

– Что ж, – добавил он, – по крайней мере, вам нечего опасаться: не сомневаюсь, что вы останетесь любимой подстилкой моего отца.

Он сгреб фигуры в сторону, уничтожив все следы позиции, вскочил и зашагал прочь с видом человека, которому принадлежит весь мир.

Кипя от ярости, Ида аккуратно убрала фигуры в шкатулку. Какие бы обиды Иоанн ни вымещал на ней, он не вправе говорить подобное. Она не опустится до его уровня и не станет ябедничать Генриху, который все равно засмеется и назовет выходку сына мальчишеской дерзостью, но Ида поклялась себе, что впредь будет избегать юнца и не станет его больше жалеть.

– Можно к вам присоединиться, госпожа?

Подняв глаза, Ида обнаружила, что к ней обращается вдовствующая графиня Норфолк. Сыновья больше не следовали за ней, они отошли, чтобы поговорить с другими молодыми людьми и согреться у огня.

Ида встала и сделала реверанс, затем снова села, освободив место для родственницы.

– Лорд Иоанн сказал мне, кто вы, – проглотив злобу, сосредоточилась на собеседнице Ида.

– Неужели? – Ноздри Гундреды раздулись. – Слухами земля полнится.

У нее была горбинка на переносице, а кожа такая тонкая, что казалось, будто кости пытаются прорваться наружу. Губы были узкими и сухими, на щеках проглядывала сеточка вен. Несмотря на медленное увядание тела, ее глаза сохранили редкую чистую зелень и могли бы называться красивыми, не будь в них столько горечи.

Несколько месяцев назад Ида покраснела бы от досады, но с тех пор ее кожа стала толще.

– Я Ида де Тосни, королевская подопечная. Мы родственницы по линии моей матери, если не ошибаюсь.

– Рада познакомиться, – кивнула Гундреда. – Пусть я и не виделась с вашим семейством, а только слышала о нем. Кажется, у вас есть брат?

– Да, миледи. Он тоже под опекой, но в Нормандии. Я не видела его несколько лет, – добавила Ида, загрустив.

– Остается надеяться, что у него не будет проблем с предъявлением прав на наследство, как у меня и моих сыновей, – едко заметила Гундреда.

– Я сожалею о вашей утрате, – пробормотала Ида в напряженной тишине, пытаясь подобрать нужные слова и понимая, что ступает по опасной почве. – Молю Господа прийти к вам на помощь.

– Мне нужна помощь не Господа, но короля, – кисло посмотрела на нее Гундреда Норфолк. – И его справедливость.

– Уверена, что вас услышат оба, миледи.

– Я вдовствующая графиня, так что можете не сомневаться.

Ида заметила, как Гундреда, нервно сцепив руки, непрестанно потирает большим пальцем массивное золотое кольцо на безымянном пальце. Она так сильно стиснула челюсти, что казалось, будто у нее ввалились щеки. Встревожившись, Ида отложила шитье и, вместо того чтобы подозвать слугу, сама принесла родственнице кубок вина.

– Говорят, ваш муж умер крестоносцем. – Она пыталась утешить Гундреду, которая поблагодарила за вино и пригубила кубок. – Несомненно, он пребывает на небесах.

– Местонахождение моего мужа не представляет для меня интереса, – ледяным тоном ответила Гундреда. – Он был мерзавцем с первых дней нашего супружества и до конца и, если он отправился в ад, пусть гниет в вечных муках. Меня заботит только вдовья часть и наследство моих сыновей. Так легко лишить вдов, наследников и подопечных того, что принадлежит им по праву! – Она взглянула на молодых людей у огня.

– Надеюсь, вас ожидает успех, миледи. – В глубине души Ида была удивлена ядовитыми замечаниями Гундреды.

Как можно говорить о другом человеке в подобном тоне?

В их сторону смотрел мужчина с резкими чертами лица и седеющей бородой. Его накидка была подбита белкой, а котта окрашена дорогой сине-черной вайдой[11]. Ида не была близко знакома с Роджером де Гланвилем, но узнала его. Он в числе прочих управлял двором. Его старший брат Ранульф подвизался на том же поприще, а младший состоял кастеляном цитадели Генриха в Орфорде.