Кэтрин Стоун - Радуга

— Папа!

При звуке детского голоса Жан-Люк, которому осталось несколько секунд, чтобы задушить Изабеллу, ослабил хватку. В глазах его мелькнул невыразимый ужас от сознания того, что он чуть не убил любимую женщину. Но тут же, как ни в чем не бывало, жестокий принц повернулся к своему десятилетнему сыну и улыбнулся:

— Ален, подойди, пожалуйста, и познакомься со своей тетей Изабеллой.

Ален. Словно молния сверкнула в помутившемся сознании Изабеллы. Сын Женевьевы. Ничто в серьезном, спокойном выражении детского лица не говорило о том, что мальчик слышал обвинение Изабеллы в убийстве отцом его матери. Более того — похоже, он вряд ли осознал, какое насилие предотвратил своим появлением.

— Здравствуйте, тетя Изабелла, — вежливо поздоровался Ален.

— Здравствуй, Ален. — Изабелла неуверенно улыбнулась мальчику, который в свое время станет править Илем.

Возможно, в другом мире, мире без Жан-Люка, его сын и ее дочь стали бы любящими друг друга кузеном и кузиной? Или Ален вознегодовал бы на то, что ему приходится быть вторым, после своей двоюродной сестры, в праве на трон? Сейчас мальчик был похож на Жан-Люка. Унаследовал ли Ален хоть что-то от матери? Была ли в его душе доброта или он такой же дьявол, как и его отец? Сейчас лицо десятилетнего мальчика было мило, а в темных глазах, казалось, можно было прочесть чувство. Но видимая чувствительность — и Изабелла это понимала — могла быть лишь иллюзией, подобно коварному обаянию Жан-Люка.

Ждет мальчика судьба доброго человека или же сатаны, но сегодня Ален Кастиль, сам того не ведая, спас Изабелле жизнь.

— Что ж, — пробормотала она, решив воспользоваться минутной растерянностью Жан-Люка для бегства, — мне пора идти. Прощай, Ален.

Хищник не пытался остановить Изабеллу. Он, разумеется, будет следовать за ней, возможно, вечно. Но Изабелле было все равно. Ее свобода и безопасность более не имели для несчастной женщины никакого значения.

Она бросилась к воротам дворца, но посреди выложенного мрамором внутреннего двора вдруг остановилась. Здесь, погрузив пальчики в бассейн с разноцветным фонтаном, стояла прекрасная маленькая девочка. Это была Натали, четырехлетняя дочь Жан-Люка и сводная сестра Алена. При виде милого ребенка сердце Изабеллы сжалось от сочувствия сильнее, чем когда она увидела Алена. Может быть, потому, что это была девочка, принцесса, и потому, что она улыбалась своей тете очаровательной невинной улыбкой.

«Какой может быть жизнь детей, живущих в зловещей тени Жан-Люка? Несчастная жизнь, — печально решила Изабелла. — Жизнь, наполненная коварством и страхом, без любви, без радости…»

Впервые за несколько недель, прошедших с той поры, как Изабелла была вынуждена расстаться с дочерью, она почувствовала умиротворение. Ее малышка в безопасности и будет расти в любви. «Будь счастлива, моя драгоценная маленькая любовь», — прошептала Изабелла и представила себе далекий Канзас.

Канзас… дом маленькой девочки, мечтающей о замечательных странах под радугами. Изабелла подумала о том, будут ли ее дочери, подобно Дороти из детской книжки, сниться волшебные сны? Обязательно! Всем маленьким девочкам снятся такие добрые сны. Она будет мечтать о чудесных волшебных странах, но и в самых смелых своих мечтах девочка не сможет даже приблизиться к правде: она была, есть и всегда будет истинной принцессой очаровательного и волшебного Иль д’Ар-кансьель — острова Радуги.

Манхэттен

Апрель 1989 года

По тисненным золотом пригласительным билетам на торжественный прием по случаю присуждения ежегодной кинопремии «Оскар» в Большом круглом зале отеля «Ритц» собралась вся элита Нью-Йорка. Вечер проходил в субботу, сразу же вслед за презентацией «Оскара» в Голливуде, и был своеобразным ответом Манхэттена на грандиозный вечер, устроенный после церемонии. Списки приглашенных в обоих случаях были очень похожи: гости только очень богатые, очень знаменитые и очень влиятельные, но грандиозные размеры Большого круглого зала позволяли устроить вечер с еще большим размахом. Его свидетельством в этом году стала двадцатифутовая ледяная скульптура знаменитого «Оскара». Сверкающая статуя возвышалась в бассейне с марочным шампанским; ее ледяная поверхность, отражая дорогое вино у своего подножия, отливала золотом.

Александра Тейлор медленно плыла в толпе холеных женщин в роскошных вечерних платьях и не менее холеных мужчин в дорогих смокингах. Она произносила слова благодарности в ответ на сыпавшиеся со всех сторон поздравления и мило улыбалась тем, кто приветствовал ее поднятием хрустального бокала. Свой потрясающий успех Алекса воспринимала с королевским достоинством, как и полагалось актрисе, получившей «Оскар» за лучшую женскую роль — королевы Елизаветы в фильме «Ее величество».

Кажущееся спокойствие Тейлор было лишь еще одной демонстрацией ее замечательного таланта. Несмотря на внешнюю невозмутимость, сердце ее взволнованно билось даже после шести торжественных вечеров. Радость эта была чувством достаточно личным, хотя с того самого момента, как она получила маленькую золотую статуэтку, у актрисы практически не оставалось ни минуты на личные переживания. Алекса решила, что сейчас ей совершенно необходимо хотя бы недолгое уединение, и вышла на освещенную луной террасу.

Алекса надеялась, что побудет здесь в одиночестве: гости в основном предпочитали находиться в центре внимания, а не прятаться в тени. Но она была не одна. Усталость и разочарование мгновенно улетучились, как только Тейлор узнала элегантного мужчину.

— Бонд, — тихо протянула она, подходя к мужчине. — Джеймс Бонд.

— Простите?

— О! Извините меня, — воскликнула Алекса, как только он обернулся. — Я думала, что вы — Тимоти.

— Тимоти?

— Далтон, — пояснила Алекса, но по обольстительному взгляду темно-голубых глаз поняла, что имя известного актера ничего не говорит незнакомцу.

Мужчина хоть и оказался не Тимоти Далтоном, но по голливудским стандартам сексапильности, несомненно, подошел бы на роль Бонда.

— Нет. Я Джеймс Стерлинг.

— О-о! Здравствуйте, — тихо выдохнула Алекса. Она, разумеется, слышала о Джеймсе Стерлинге. Да и кто о нем не слышал?

На редкость преуспевающий адвокат, в Нью-Йорке он слыл фантомом и легендой. Фантомом — потому, что, несмотря на свои громадные пожертвования на благотворительность и искусство, Стерлинг очень редко появлялся на публике; легендой — потому, что, несмотря на свои тридцать четыре года, снискал себе славу посредника, к услугам которого прибегали наиболее могущественные промышленники во всем мире.

Адвокат помогал «дирижировать» их многомиллиардными слияниями и крупными государственными сделками. Состоятельнейшие бизнесмены выбирали его для ведения наиболее важных переговоров. На самом-то деле Стерлинг выбирал сам.

С самого рождения Джеймс обладал состоянием, более чем достаточным, чтобы вообще никогда не работать. Но он решил стать адвокатом-посредником и теперь выбирал из множества предлагаемых проектов только те, которые привлекали его своей сложностью или замысловатой интригой.

Можно сказать, что в жилах Джеймса Стерлинга текла голубая, патрицианская кровь, и, по утверждению его клиентов, она была спокойна и холодна как лед. То была холодность, которую ничто не могло растопить и которая делала Джеймса лучшим в своем деле. Ту же холодность отмечали и злопыхатели Стерлинга, упоминая о его неизменно коротких любовных связях с несколькими самыми очаровательными женщинами мира.

Алексу не очень-то беспокоила репутация Джеймса Стерлинга. Просто он был мужчиной совершенно в ее стиле: очень красивый, очень сексуальный. Она поняла это, как только встретилась с его чувственным взглядом и ощутила приятную теплую волну, прокатившуюся по всему телу. Голова на секунду сладко закружилась, словно от быстро выпитого шампанского.

Алекса встретила этот миг с притворно застенчивой улыбкой. Ей показалось, что Стерлинг привычно дожидается удивления, и потому нахмурилась, будто его имя заставило вспомнить нечто знакомое, но она в этом не уверена, и спросила:

— Джеймс Стерлинг… адвокат?

— Да. — Терпеливо подождав, что незнакомка представится ему, Джеймс спросил:

— А кто же вы?

Алекса слегка покраснела от собственной самонадеянности. Она считала, что Джеймс должен ее узнать. Ведь на вечере Алекса была почетным гостем. Неужели он действительно ее не узнал? Или, изображая неуверенность, так же как и она, разыгрывал сцену?