– Детка... – Он притянул ее к себе здоровой рукой. Теперь он знал, что это не сон, а явь. – Ты – чудо!
– Ты мне поможешь?
– Куда же я денусь? – После того что она для него сделала, он ни в чем не мог ей отказать. Она доказала свою преданность так, как только могла, и он знал, что никогда не сможет этого забыть.
– Хочу поскорее прискакать сюда с тобой и все как следует осмотреть.
– Потрясающе! – Он убрал руку, чтобы дать ей отдышаться, и уставился на нее так, словно увидел впервые. – Ты серьезно мне это предлагаешь? – Это был такой щедрый дар, такая бездна возможностей, что ему показалось, что ночью он погиб и перенесся в рай. – Откуда в тебе столько достоинства и доверчивости?
– Наверное, это просто глупость. – Она отхлебнула из его бутылки и опрокинула Гордона на подушки. – А что, я действительно сильно сглупила?
– Нет, мэм. Ваше ранчо будет лучшим во всем Вайоминге. Когда приступаем к ремонту?
– Как только ты снова сможешь летать. -. Она указала на его подбитое крыло. – Со следующей недели эти угодья наши.
Разумеется, ранчо стало ее собственностью, но она намеревалась передать его ему – возможно, в качестве свадебного подарка, если они поженятся, но об этом рано говорить. Сперва ей предстояло развестись с Тони, а это продлится до самого Рождества. Зато потом перед ней откроются бескрайние перспективы. Пределом был только горизонт, но и он, как известно, чисто условная линия.
При приближении автобуса персонал ранчо сбежался к домику Гордона и приветствовал его радостными криками, пока Том помогал ему выйти из автобуса. За ними следовала Таня. Ее беспокоила единственная мысль: как бы он не повредил руку. Всем хотелось с ним поговорить, сказать ему, как хорошо, что он остался жив и скоро поправится. Ему натащили книг, сладостей, еды, кассет. Теперь у него есть все необходимое и даже больше. Главное – любимая женщина и ранчо, о котором он мог только мечтать. Оставшись с ней вдвоем в домике, он не сдержал слез.
– Я все еще не могу в это поверить. Никогда в жизни не был так счастлив!
– И я! – подхватила она. – Мне здесь очень нравится, и я хочу быть с тобой.
– Я буду приезжать в Лос-Анджелес всякий раз, когда появится возможность, – заверил он ее.
– Это необязательно. Не надо поступать вопреки своему желанию.
Таня уже усвоила урок: она живет трудной жизнью, и, если он не захочет в ней участвовать, она не станет его неволить.
– А если желание есть? Мой мир ты повидала, даже стала его частицей. Теперь я хочу заглянуть в твой. Мы можем сохранить оба, если не разучимся друг друга понимать.
– Мой мир безжалостный, – печально молвила она. – Чуть зазеваешься – и он тебя жестоко проучит. Там нет ничего святого. Не хочу навлекать на тебя страдания!
Но тут она оказалась бессильна. Уже на следующий день вся эта история стала достоянием прессы и телевидения. В газетах расписывали на первых полосах, как Таня Томас отправилась две недели назад на ранчо, как связалась с местным ковбоем и спустя всего неделю купила ему ранчо. Приводилась даже стоимость покупки – только с миллионным преувеличением.
Далее следовали истории всех ее мужей с бесстыдными передергиваниями и наглыми домыслами. Заголовки были не лучше: «Мимолетный романчик или муженек номер четыре? Скажи честно, Таня». Журналисты прикидывали его годовой заработок, расписывали ее доходы и высмеивали, как только могли.
Даже то, что она исполнила на родео американский гимн, ставилось ей в вину. Тут же публиковались фотографии свалки у ее автобуса и рассказывалось, как его пырнул ножом другой ковбой, – драка, разумеется, объяснялась соперничеством за ее благосклонность. Таня якобы сама едва не погибла, желая разнять своих повздоривших кавалеров.
Читая все это в своей комнате на ранчо, она боролась с тошнотой. Главная беда заключалась в том, что в этих бреднях имелась, как всегда, доля правды, вызывавшая доверие. Что подумает о ней Гордон, когда все это прочтет?
– Не читай эту гадость! – воскликнула Зоя, негодуя на бессовестных писак, и тут же не удержалась от вопроса: – Ты действительно купила ему ранчо? Наверное, это вранье, я так, на всякий случай.
– Не ему, а себе. Он будет мне помогать. Мне хватит ума не втаскивать его в свою жизнь. Ему и здесь хорошо. Лучше я буду его навещать.
– Одобряю, – сказала Зоя. – Не обижайся, что я спросила. Очень тебе сочувствую, Тан.
– Принимаю твои соболезнования, – простонала Таня. – Раньше я гадала, кто проболтался, а теперь понимаю, что источником может стать кто угодно: полицейские, журналисты, медсестры, водители «скорой», парикмахеры, туристы, торговцы недвижимостью, иногда даже друзья. Это безнадежно. Ручейки стекаются в реку, и я получаю удар кинжалом в самое сердце.
Больше всего ее тревожила реакция Гордона. Она подозревала, что он не находит себе места. Не мудрено: все хорошее эти ищейки втаптывали в грязь. Она провела с ним ночь, кормила, ушла, когда уже рассвело. Их связь перестала быть тайной. Вернувшись к себе, она прочла мерзкие статьи в газетенках, Подруги пытались спрятать от нее газеты, но в этом уже не было смысла: рано или поздно она все равно узнала бы о скандале. Лучше сразу взглянуть правде в лицо.
– Не верю ни единому их мерзкому слову! – возмущалась Мэри Стюарт, встретившись с Хартли.
Ему тоже иногда приходилось испытывать нечто подобное, хотя не до такой степени. Его успех нельзя сравнивать с Таниным. Писатели, за исключением немногих счастливых избранников, не относятся к излюбленной дичи журналистов. Зато Таню они травят с подлинно охотничьим азартом. Это любовь, сделавшая роковой шаг и превратившаяся в ненависть. Утром, отправившись к Гордону, она прихватила с собой проклятый листок. Подруги поехали на последнюю прогулку. Спутником Зои стал Джон Кронер. Таня тоже с удовольствием прокатилась бы напоследок верхом, но для нее важнее было побыть с Гордоном и побеседовать с ним о газетном визге.
Стоило ей войти к нему, как она поняла, что он уже в курсе дела. В его глазах она увидела смущение пополам с обидой. Неужели между ними все кончено? Она долго смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова. Он сидел на диване перед включенным телевизором и прихлебывал кофе. В новостях показали его фотографию и рассказали об истории с сумасшедшим, но она этого не знала. Он был поражен, что у людей хватает совести так беспардонно искажать правду. Глядя на нее, он гадал, что испытывает она. – Как рука? – поинтересовалась Таня. Он пошевелил рукой, демонстрируя улучшение. Впрочем, сейчас ее волновала не его раненая рука, а отношение к ней после всего, что о них успели наговорить и понаписать.
– Ты переплатила за ранчо, – заявил он деловито. Дав ей сесть. Он читал мерзкую статейку.
– Ну как, нравится фигурировать в заголовках новостей? – осведомилась она, ловя его взгляд.
Он не торопился ее обнимать и признаваться в любви – требовалось время переварить случившееся.
– Если уж фигурировать, то за дело. Скажем, за убийство репортера. Я бы сделал это особо зверским способом.
– Привыкай! – посоветовала она.
С ней так поступают далеко не в первый раз, хотя она отдавала писакам должное: на сей раз они превзошли себя, выпачкав их обоих грязью с головы до ног. Его они изобразили жалким ничтожеством, ее – дурой и дешевой шлюхой. Что ж, это для них типично. Человеческая жизнь как объект для издевательств и поношений.
– Они только этим и занимаются, Гордон. Так у них заведено: втоптать в грязь все, что бы ты ни совершил, и тебя заодно. Человек превращается в дешевого болвана, все его поступки представляются в ложном свете, все высказывания перевираются. Я же говорю: ничего святого! Ты мог бы это выносить?
– Нет, – ответил он, не задумываясь и не избегая ее взгляда. У нее перестало биться сердце. – И не хочу, чтобы это выносила ты. Если они так тебя донимают, тебе лучше остаться здесь.
– Они и здесь не оставят нас в покое. Кто, по-твоему, продал нас щелкоперам? Да все вместе: торговец недвижимостью, медсестры, санитары, полицейские, церемониймейстер с родео. Всем хочется погреться в лучах славы, вот они и торгуют мной оптом и в розницу.
– Тогда пускай выплачивают мне твердый процент. Ты принадлежишь мне.
Она заметила в его глазах озорной блеск, но ее настроение от этого не улучшилось.
– Пусть так, но ты обязан воспринимать положение во всей его красе: что бы я ни сделала, к чему бы ни прикоснулась, конец всегда один – вот такой. Если я рожу ребенка, они завопят, что я прибегла к услугам подставной роженицы, потому что сама для этого слишком стара, или кого-нибудь соблазнила. Если мы наймем служанку, они разорутся, что ты с ней спишь, пока я пропадаю в Лос-Анджелесе; если я куплю тебе подарок, они напишут, сколько он стоит, еще до того как я его тебе преподнесу, а тебя представят альфонсом – нечего было принимать подарок! Они будут лупить нас ниже пояса чем попало.