– Не хочу пока об этом думать. Ничего ведь не исправить уже, кто бы ни послал.
– К сожалению, это так. Я, правда, Стрельникову так и не призналась, что мы с тобой были любовниками. Я не бог весть что представляю собой, как женщина, и не умею большинства женских штучек, но одно правило я все же выучила: никогда нельзя признаваться мужу в измене, даже если она и не измена вовсе, а была за сто лет до него.
Руслан снова посмотрел на живот Инги:
– Толкается?
Тяжело встав со стула, она подошла ближе, и он положил ладонь ей на живот. Сначала было тихо, а потом он почувствовал бодрый и немного хулиганский тычок. Ого, подумал Руслан, и тут под его рукой заворочались, завозились, видно устраиваясь поудобнее.
– Я люблю тебя, Руслан, – сказала Инга просто. – но я была здесь, когда тебя экстубировали. Ты звал Олю. А я бы на пороге смерти позвала Витьку. Поэтому вот так…
Приехав к себе в клинику, Макс обнаружил там жену, которая явилась, чтобы пообщаться со своей кинематографической теткой. Если бы Алина спросила мужа, то узнала бы, что, обращаясь к психотерапевту, тем более с деликатной проблемой, люди не хотят свидетелей своей, как они считают, слабости и что теперь шансы получить роль стали значительно ниже, чем если бы жена сидела дома.
Но она не спрашивала, и он решил ничего ей не говорить.
Любившая все пафосное, Алина в свое время решила, что ее клиника должна располагаться в центре города, а Макс не хотел слишком обременять тестя затратами, поэтому был найден компромисс в виде квартиры на первом этаже в жилом доме постройки девятнадцатого века. Кажется, до Октябрьской революции там жил врач или юрист, словом, кто-то, принимавший людей, и все было устроено так разумно, что не пришлось делать перепланировку. Парадный вход вел в просторный холл, куда выходили двери большого кабинета, приспособленного Максом для приема пациентов, и длинный коридор, куда открывались еще четыре комнаты. в двух больших располагались приемные психотерапевтов, а маленькие гордо именовались «Бухгалтерия» и «Администрация». Кухня, пожалуй, скромная для такой квартиры, осталась кухней, чтобы сотрудникам было где попить кофе и пообедать. Небольшая заминка возникла с ванной – демонтировать ее или приспособить под склад, но Макс решил оставить, как есть. Мало ли какие обстоятельства случаются в жизни…
Отделкой помещения занималась жена. Сначала она с энтузиазмом взялась за работу, листала какие-то каталоги, ездила по магазинам с прорабом, оказавшимся интеллигентнейшим и терпеливейшим человеком, проверяла каждую мелочь, но потом ей надоело, и завершали ремонт Макс с тихим прорабом. Большим дизайнерским талантом ни тот ни другой не обладали, и клиника приобрела приятный, но безликий вид, характерный для офисов преуспевающих компаний. Следы деятельности Алины остались только в его приемной, с которой, по несчастью, начали работы. Что ж, комната была отделана с безупречным вкусом, сдержанные однотонные обои песочного цвета прекрасно сочетались с приглушенным бордо шелковых штор, а обивка на диване и кушетке была, как водится, на тон темнее, чем шторы. Алина даже раздобыла где-то на аукционе массивный письменный стол с вырезанными на нем львиными мордами среди виноградных листьев, и, садясь за такую красоту, Макс всегда чувствовал себя самозванцем. В этом идеальном интерьере он терялся и при первой возможности сбегал в «Администрацию», комнату с невыразительными обоями и стеллажами из ИКЕА.
Сейчас там сидела жена, с глубокомысленным видом изучая отчеты. «Что бы ты еще понимала», – с неожиданной злобой подумал Макс и прислонился к широкому подоконнику.
– Солнышко, отдай мне зарплатную карточку, пожалуйста, – попросил он небрежно. – мне сейчас понадобятся деньги.
– Зачем это?
– Я же говорил тебе про Руслана и тетю Аню.
Презрительно фыркнув, Алина картинным жестом, явно почерпнутым из фильма про крутую бизнес-леди, захлопнула тяжелую папку. Впрочем, артисткой она была никудышной, и жест получился так себе.
– А почему бы не подумать о нашей семье? Чисто так, для разнообразия? Прежде чем решать проблемы дальних родственников, с которыми они и без тебя прекрасно разберутся!
Макс оторопел. Он смотрел на безупречно красивую женщину с гладкими персиковыми щечками, одетую в новенький деловой костюм цвета маренго, на узкие запястья и кисть с тонкими пальцами, сжимающую новенькую деловую ручку, смотрел и не понимал, что эта женщина хочет ему сказать и кто она такая. Мысль, что это – его собственная жена, с которой он несколько дней назад занимался любовью, вдруг показалась тяжелым бредом.
– Как они разберутся, если оба лежат в реанимации? Сама подумай.
– Экстренная помощь у нас бесплатная, и врачи обязаны спасать им жизнь без всяких денег, – наставительным тоном изрекла Алина.
– Да, но можно делать это по-разному. Может быть лечение бесплатно-бесплатное, когда ты дай бог если через полгода встанешь на ноги, а может быть платно-бесплатное, и там уже все гораздо быстрее. Слава богу, Руслан и Анна Спиридоновна уважаемые врачи, и им сделали все, как надо. Ректор похлопотала о материалах, доктора сработали отлично, но как тебе объяснить… Врачи делают все возможное и даже больше из лучших чувств, но средний медперсонал не вхож в этот круг, поэтому не обязан стараться выше своих должностных инструкций. Их услуги надо обязательно оплатить, иначе дурной тон.
– Ну вот Руслан поправится и оплатит, он человек не бедный… – Алина с холодной улыбкой посмотрела на часы. – Кажется, тебе пора начинать сеанс.
– Дай карточку, и я пойду.
– Откуда у тебя этот грубый тон, Макс? Прежде чем требовать карточку, ты бы хоть спросил о состоянии нашего семейного бюджета! – процедила она и картинно закинула ногу на ногу. Макс невольно подумал, что для завершения мизансцены тут необходима сигарета в длинном мундштуке, и отвел взгляд. Какие аргументы еще привести, чтобы получить карточку, он не знал.
– Солнышко, милая! Просто дай мне карточку и позови домой! И забудем всю эту глупость раз и навсегда!
– Я не поняла, ты мне угрожаешь сейчас?
Он с досадой махнул рукой. Глупая ситуация, когда не можешь объяснить своей жене очевидных вещей… Когда близкие люди в беде, надо им помогать, это так же просто, как то, что параллельные прямые не пересекаются. Правда, есть еще геометрия Лобачевского, в которой, кажется, все наоборот, но Макс никогда ее не понимал.
– Я же не претендую ни на что, кроме собственной зарплаты, Алина! Правда, если ты сейчас не отдашь мне карточку, я не знаю, как мы дальше будем с тобой жить…
Алина выдержала длинную паузу, барабаня пальцами по столу, а потом сказала, что не позволит ставить себе условий! Что он может ставить условия кому угодно, только не ей, и если он хочет сохранить брак, пусть раз и навсегда забудет манеру начинать с ней разговор со слова «если».
Макс посмотрел на часы. Пора начинать сеанс, бедная пациентка ни в чем не виновата, хоть и Алинина протеже.
– Позволь спросить тебя, – злясь, он всегда начинал говорить особенно вежливо, – какой цели ты желаешь достичь? Ты хочешь решить проблему или тупо настоять на своем?
– Я приняла решение, за которое ты мне еще потом скажешь спасибо, – фыркнула жена.
– Что ж, не буду больше терзать твои уши речами, которые ты все равно не слышишь!
Макс ждал, что Алина его остановит, сам не зная, хочет или боится такого поворота.
В его сердце было так мало чувства к жене, будто они – случайные знакомые, связанные каким-то пустячным деловым интересом. Понимая, что она, в сущности, всего лишь капризный и избалованный ребенок, он не испытывал к ней ни нежности, ни ненависти, только глухое раздражение оттого, что она не дает ему необходимую сейчас банковскую карту.
И все же Макс знал точно: позови она его сейчас, он останется.
Но Алина сидела, вздернув подбородок, смотрела в окно и легонько барабанила пальцами по столу. Макс подумал: вдруг она расстроена и сдерживает слезы, и тогда он бы все ей простил. Заглянул в лицо жене, но не увидел ничего, кроме упрямой решимости настоять на своем. Ясные глаза смотрели на него холодно и спокойно, а верхняя губка чуть приподнялась в презрительной усмешке. «Как у шавки, которая готовится зарычать», – неожиданно подумал Макс и вышел.
У пациентки, которую навязала Максу жена, как на грех, оказалась проблема, не оставлявшая его равнодушным. Муж ее страдал бредом ревности, и сегодня оба явились для сеанса семейной психотерапии.