Джасинда Уайлдер - Раненые

Однажды, около полудня, Хантер просыпается. Я рядом с ним, как и всегда, когда не сплю и не ем.

— Рания? — Он осматривается и находит меня. — Ты в порядке?

Я киваю.

— Все хорошо. — Двигаю стул ближе и смахиваю прядь волос с его лица. — Как ты себя чувствуешь?

— Лучше. Пройдет немного времени, прежде чем я вернусь к ста процентам, но жить буду.

Мне приходится догадываться о смысле некоторых слов, потому что они сказаны на быстром английском. Ничего не могу поделать — наклоняю и целую его: сначала нежно, а потом все больше с голодом и отчаяньем.

Я думаю о той ночи в моем доме, где я лежала в неясной сероватой темноте с его руками на моем теле и с тем немыслимым наслаждением, что он мне показал, его дар удовольствия, и все это безвозмездно.

Я хочу его. Он мне нужен. Я хочу целовать его до тех пор, пока не останусь без дыхания, пока не растворюсь в нем. Я познала желание, познала, что мое тело может чувствовать под его рукой и его губами, и сейчас я этого хочу. Я не боюсь. Хочу познать его любовь, его прикосновение. Хочу…

Я хочу быть обнаженной для него. Чтобы моя кожа прижалась к его, чтобы мое тело терлось о его. Я хочу это, это нечто, это действо.

Впервые в жизни я хочу заняться сексом. Любовью. Мне нужно сделать это с Хантером. Это свяжет нас, завершит наше странное путешествие.

Хантер отстраняется, когда за нашими спинами прочищает горло Дерек.

— Мне жаль прерывать нас, но надо поболтать, — большую часть того, что сказал Дерек, я понимаю.

Хантер с усилием садится и берет меня за руку. У него такое выражение лица, будто он знает, о чем пойдет речь. А я не знаю.

Суран появляется из ниоткуда и садится рядом со мной. От него несет сигаретами. Он шепчет перевод мне на ухо.

Дерек ставит стул рядом со мной, развернув его так, чтобы оседлать.

— Она не может оставаться здесь вечно, Хант. Ты же знаешь.

Хантер кивает. Меня поражает страх. Сейчас он отошлет меня.

— Да. Сержант тебе это сказал?

— Нет. Полковник напрямую. Наш маленький… побег не остался незамеченным, знаешь ли. Все с ума посходили. Она местная, но ни с чем здесь не связана. Она просто… здесь. И теперь, когда ты проснулся, они хотят, чтобы она ушла или сделала что-нибудь.

Хантер зажимает тонкую простынь между пальцами, потирает ее.

— Я не отпущу ее, Ди. Нет.

— Знаю, брат. Я говорил с ней, пока ты спал. Она рассказала мне свою историю, и мужик, она прошла через ад. И она любит тебя. Это ясно, как Божий день. — Дерек смотрит на меня, зная, что я понимаю и что Сурен переводит. — На самом деле, есть лишь один выход.

Хантер кивает.

— Да, знаю. Достать капеллана и несколько свидетелей. Твою команду. Дасти и парней.

Дерек кивает.

— Все будет. — Он встает, снова мельком смотрит на меня, а потом на Хантера. — Уверен?

Хантер просто кивает, рассматривая одеяло.

— Уверен как черт, Ди. Дай нам минуту, — последняя фраза предназначается Сурану, который вскидывает голову и исчезает.

Хантер берет меня за руку и потирает большим пальцем костяшки.

— Ты знаешь, что происходит?

Я пожимаю плечами.

— Думаю, да. Я не могу остаться. Я не Американка, не работник и не переводчик. Поэтому я пойду.

Хантер хмурится, морща лоб.

— Нет, Рания. То есть, да. Ты не можешь здесь оставаться, потому что ты не… ну, они хотят, чтобы ты вернулась в… вернулась. Но есть способ. Ты можешь остаться.

Я поднимаю взгляд на него. Надежда поражает меня, словно боль. Не хочу надеяться, но так тяжело не поддаться.

— Как? Ты не отошлешь меня?

Он тянет меня вниз, чтобы я села на край его кровати, и обхватывает меня за талию.

— Нет, Рания, нет. Ты сможешь остаться, если выйдешь за меня замуж. Вернешься со мной в Штаты.

Меня поражает шок.

— Выйти замуж? — Не уверена, что правильно его расслышала. Перехожу на арабский. — Стать твоей женой?

Он кивает.

— У меня… нет кольца, — говорит он на английском. — Но… я отдам тебе его, как только смогу. И это не просто способ остаться. Это… Я хочу, чтобы ты была моей.

Я недоверчиво качаю головой.

— Ты хочешь меня навсегда? У меня нет ничего. Никого. Если ты заберешь меня в Америку, а потом разлюбишь, куда мне пойти? Снова в проститутки?

Хантер касается моей щеки и целует подбородок.

— Я всегда буду любить тебя. Ты спасла меня, Рания.

Качаю головой.

— Нет, это ты меня спас.

— Ну, тогда мы спасли друг друга, — говорит он.

Я улыбаюсь в согласии.

— Так ты выйдешь за меня? — спрашивает он.

— Да, — говорю я, не сдерживая слез. — Да. Выйду.

Дерек возвращается с другими солдатами, которых я узнаю со спасения Хантера, и с еще одним мужчиной, с мягким ласковым лицом кого-то верующего, с глазами не киллера, а кого-то мирного. Он священник или имам⁷. Кто-то такой. Духовный человек, но английского слова для него я не знаю. Я думаю, заставляя себя вспомнить. Хантер сказал «капеллан». Вот это слово. Капеллан держит толстую черную книгу, религиозную книгу. Не Коран⁸, а христианскую книгу. Библию.

Хантер с трудом поднимается на ноги, встает лицом ко мне и берет меня за руки, а капеллан встает перед нами. Мы в госпитале на американской базе. Думаю, она называется Фаллуджанский Лагерь⁹. Здесь еще постоянно упоминаются четыре какие-то буквы. ОМИН¹⁰, кажется, что-то вроде этого. Мое знание английских букв близко к нулю, да и не важно это. Ласковый взгляд Хантера не отрывается от меня, его глаза голубые, как небо в жаркий день. Он улыбается спокойно и уверенно, тем самым успокаивая и меня.

Во мне назревают слезы. Брак — это навсегда. Быть замужней — значит, принадлежать мужчине. Я никогда никому не принадлежала. Только самой себе. Я выживала. А сейчас этот американец, которого я знаю лишь несколько недель, выбил меня из единственной жизни, которую я знала, и я выхожу за него замуж. Все это кажется глупым, безумным, поспешным. Но… правильным. Я хочу этого. Хочу принадлежать ему. Он не будет бить меня, как, насколько я знаю, многие мужья делают со своими женами.

Не думаю, что он заставит меня носить хиджаб. Он не заставит меня продолжать жизнь проститутки. Не позволит мне продолжить жизнь проститутки. Да, думаю, так правильней. Он хочет меня целиком. Не знаю, почему, но так и есть.

Я тяжело сглатываю, в горле тугой ком и сухо.

Капеллан говорит, и Суран переводит.

— Мы собрались здесь, чтобы засвидетельствовать брак этого мужчины, Хантера Ли, и этой женщины, Рании, — он замолкает и смотрит на меня, потом на Хантера, и я понимаю, что он хочет слышать мою фамилию.

Я сомневаюсь. Не думала о своей фамилии уже давно. Да и не важно это, в конце концов.

— Просто Рания, — говорю я.

— И этой женщины, Рании, — продолжает капеллан, — узами святого брака…

Он еще много чего говорит касательно святости брака и невесты Христовой — чего я не понимаю, ведь Хантер — это Хантер, а не Христос — а потом он просит Хантера повторять за ним, и дальше следует неловкий момент, когда капеллану приходится понять, что колец нет, но меня это не заботит. У меня никогда не было украшений, и я ничего такого не ожидала. А потом капеллан просит меня повторить за ним.

— Я, Рания, беру тебя, Хантера Ли, в свои законные мужья. Клянусь любить тебя в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас.

Я повторяю эти слова, вкладывая в них душу. Я буду для Хантера всем, кем смогу, так долго, как он захочет, несмотря ни на что.

А потом мы оба говорим «Да», и Хантер целует меня коротким, но страстным поцелуем, и что-то во мне переключается. Все мои страхи слабеют: страх того, что Хантер меня не хочет, страх того, что это какая-то игра или трюк.

Я понимаю, что снова плачу тихими, нежными слезами. Хантер смахивает их.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

Я киваю.

— Просто… так много. Так быстро. Это вообще реально? — почему-то шепчу я. Остальные мужчины ушли, и мы с Хантером остаемся одни, и мои страхи нужно озвучить, только не слишком громко — чтобы не сбылись. — Я так боюсь, что это не правда. Боюсь, что ты не будешь меня любить, пока смерть не разлучит нас. Не знаю, что делать. Не знаю, что тогда со мной случится.