— Мальчик!
Ребенок шевельнулся и закашлялся.
— Видишь то железное кольцо?
Оба больно ударились о камень, вода злорадно швыряла их. Мужчина пытался найти опору под остатками ржавого кольца для швартовки. Кольцо оказалось достаточно большим, мальчик сможет просунуть через него голову и плечи.
— Si[3]. — А сопляк не оробел, хотя побелел от ужаса и с силой вцепился в шею Росса. Мальчику удалось поднять голову.
— Отпусти меня и дотянись до кольца. — Росс поднял мальчишку, а сам ушел под воду один раз, затем второй. Вдруг он перестал чувствовать тяжесть на спине и вынырнул на поверхность, выплюнул воду и увидел мальчишку. Извиваясь, точно обезумевшая обезьяна, тот уже наполовину пролез через кольцо. — Не отпускай кольцо!
Мальчик успел кивнуть, его маленькое личико напряглось от решимости. Он вцепился в ржавое железо.
Но что-то пошло не так. Перед глазами Росса все поплыло, плечи жгло, точно мышцы и сухожилия горели, а ноги отяжелели так, что ими стало невозможно оттолкнуться.
Черт подери. Вот и конец. Тринадцать лет в него стреляли, его взрывали; он замерзал, промокал до нитки, почти голодал, исходил вдоль и поперек весь Иберийский полуостров. «Мы выиграли войну, а я погибну в какой-то грязной французской реке». Вокруг все потемнело. Росс пытался оттолкнуться ногами, грести руками, но делал это скорее из чистого озлобления. Он уже не надеялся, что удастся хоть чуточку проплыть вперед. «Черт с ним. Я все равно не хотел возвращаться… Чувство долга. Но я хотя бы пытался».
Он стукнулся обо что-то единственной частью тела, которая не онемела, — лицом. Поднял руки, избавляясь от этого препятствия, и невольно ухватился за горизонтальный железный брусок. «Держись за него… Зачем? Какой смысл…»
— Держись! — Это слово отдалось в его голове, прозвучало у самого уха. На английском языке.
Женский голос? Невозможно! У него начались галлюцинации. «Осталось уже недолго». Кто-то схватил его за одну руку. И Росс провалился в темноту.
Когда же он придет в себя?.. Мег отбросила волосы, закрывшие ей глаза, встала и вылила грязную воду в помойное ведро. Промокшая юбка неприятно липла к ногам, но с этим можно подождать. У нее есть еще одно платье, но сейчас нельзя рисковать и испортить его. Еще будет время заняться стиркой и обрести респектабельный вид, когда она закончит ухаживать за своим пациентом.
Мег отошла назад, уперев руки в бока, не без удовольствия разглядывая мужчину, лежавшего на койке. Потребовалось четверо рабочих дока, чтобы обвязать его веревкой и вытащить вместе с Мег, которая держала его за руку, стоя по колено в воде и вжимаясь в ржавую лестницу, согнувшись в три погибели. Он потерял сознание и промок насквозь. Казалось, Мег пытается сдвинуть с места мертвую лошадь. Вспоминая это, она потерла ноющие плечи.
Члены экипажа «Фалмутской розы» не стали выяснять, кто Мег такая, пока она шла по сходням следом за несшими его мужчинами. Она шла вместе с майором Брендоном, и этого, как она и рассчитывала, оказалось достаточно, чтобы ее пропустили на борт корабля. К счастью, его имя значилось на багаже, а в воинских мундирах Мег сейчас разбиралась не хуже, чем в молитвеннике. За последние полтора года она успела снять не одну сотню мундиров.
Мужчины дотащили раненого до каюты и по просьбе Мег раздели его, иначе пришлось бы разрезать одежду. Мокрые вещи висели на гвоздях, которые прежний пассажир каюты вбил в перегородку. Мужчина лежал, накрытый простыней от груди до ног.
Мег промыла появившиеся от удара о лестницу ссадины на лице, налила свежей воды в таз, открыла пухлую кожаную сумку, стоявшую рядом с ее дорожным сундуком, достала ножницы и стала срезать промокшую перевязку на его ноге. А-а-ах! Дыхание со свистом вырвалось из ее уст. Мужчину оперировали в боевых условиях, грубо и быстро, после чего он перестал обращать внимание на свою рану прямо над коленом.
Его оперировали, думая лишь о том, как скорее вытащить пулю. По внешнему виду раны это произошло совсем недавно. Не оставалось сомнений, что ранен он близ Тулузы. Какое невезение — получить пулю во время последней битвы войны, почти через несколько часов после того, как пришла новость о капитуляции и отречении Наполеона.
Мег подумала, что ногу, наверное, собирались ампутировать — на войне это обычное дело. Бросив взгляд на мужчину, она поняла, что тот, видимо, отказался от ампутации. Выражение лица свидетельствовало о том, что человек этот весьма упрям. Должно быть, либо не чувствовал боли, либо отличался большой стойкостью, если разгуливал с такой раной. Мег пришло в голову, что второе предположение вернее. Сердитое выражение лица не обязательно говорило о дурном нраве, скорее мужчина таким образом подавлял страшную боль. Она лишь надеялась, что дело обстоит именно так.
Мег обнюхала рану. Чувствительный нос не уловил тошнотворно-сладкого запаха гангрены.
— Это уже неплохо, — обратилась она к безмолвно лежавшему мужчине. — Правильно, что ты без сознания, ибо сейчас я намерена прочистить твою рану.
Из кожаной сумки с инициалами П. Ф. ничего не пропало. Мег думала, что совершила воровство, забрав медицинскую сумку Питера, но та ему уже не пригодится. К тому же она решила, что нельзя допустить, чтобы сумка стала добычей мародеров. Хирург хорошо обучил девушку за то время, которое она провела в его палатке, работая плечом к плечу, видя кровь и слыша стоны раненых на поле боя. Однако они оба оказались бессильны перед лихорадкой, которую неожиданно подхватил Питер.
Мег вымыла руки и осматривала рану, стараясь представить ее не как неотъемлемую часть тела безмолвного мужчины, а как очередную задачу, которую следует решить. Сначала она промыла рану, ощупала пальцами края, затем, сжав губы, проникла в нее тонкими хирургическими щипцами.
Мег села на корточки и распрямила отекшие плечи. Она так и не научилась расслабляться, как полагается хорошему хирургу, но отныне ей это и не понадобится. Слава богу, последняя рана, которой она занимается.
Девушка с удовлетворением смотрела на ногу майора Брендона, та была аккуратно перевязана, на тампоне покоились зазубренный металлический осколок и несколько кусочков кости. Теперь появилась надежда, что нога заживет, если только он будет хоть немного руководствоваться здравым смыслом и следить за раной.
Наконец Мег взглянула на своего пациента. Она беспристрастно, как полагается хорошей медсестре, сделала все, что могла, — сняла с него одежду и прочистила рану. Сейчас он лежал на спине. У него была загорелая грудь и плечи, на груди, ногах и руках кустились островки черных волос, лишь подчеркивая его мрачный вид. Сколько ему лет? Трудно определить. Если судить по резким чертам лица, он, наверное, выглядит старше своих лет. Возможно, тридцать два?
Закончив возиться с ногой раненого, Мег расправила простыню и накрыла своего пациента. В каюте не было холодно, хотя крохотный иллюминатор оказался открыт. К тому же ей пришлось жечь лампы, чтобы лучше видеть, и от этого тоже стало теплее. Вряд ли ему понадобится одеяло, если только не начнется горячка.
Мег видела все под тонкой простыней. Взгляд неторопливо скользил по длинному телу, она невольно прикусила губу. Внизу живота возник жаркий комок, в горле пересохло. Перед ней великолепный самец, несмотря на резкое, отталкивающее лицо. Гладкое тело с рельефно очерченными мышцами напоминало скульптуру. Ей захотелось потрогать его испещренную шрамами кожу кончиками пальцев. Губами. Он ведь пациент, потому не стоило разглядывать его и думать таким образом. Тем не менее, он пробуждал в Мег острые тревожные ощущения, какие ей ранее не доводилось испытывать.
Наверное, за пять лет совместной жизни с Джеймсом она пришла к выводу, что для женщины сексуальное удовлетворение в лучшем случае всего лишь мимолетное ощущение. Ей никогда не хотелось трогать его так, как этого мужчину. Желание Мег не имело ничего общего со стремлением найти утешение и покой в объятиях или близости мужчины, лежавшего ночью рядом с ней.
Мег встрепенулась. Если он придет в себя и осмелится дотронуться до нее, она, вероятно, убежит, оглашая окружающее пространство громкими воплями. В ее опыте сексуального общения с мужчинами еще не было столь огромного, столь угрюмого, столь пугающего экземпляра.
Потребовалось время, чтобы прибрать каюту, собрать медицинскую сумку, вылить мутную воду и избавиться от грязных бинтов. Здесь как раз осталось место для того, чтобы расстелить одеяла и устроиться на полу. Мег отгородила угол каюты, повесив на гвозди простыню и создав себе личное пространство. Она привыкла жить в палатках и хижинах. Аккуратность стала ее второй натурой. Устройство на новом месте в какой-то мере успокаивало ее. Мег застыла, коснулась руками поясницы и потянулась. Что сказала бы сестра Белла, если бы сейчас увидела ее? Романтичная, мечтательная Мег, закатав рукава, выполняет самые простые обязанности медсестры и ухаживает за раненым на корабле.