– Вы, очевидно, имеете в виду свою горничную, эту, как ее... Тасю? – попытался припомнить Матвей. – Лично мне она всегда казалась неуравновешенной, глуповатой и не очень честной! Когда я был у вас в гостях на Новый год, у меня из сумки пропал плеер. Не Анна же Осиповна его взяла?
– Ничего себе! – неприятно поразился Шерстнев. – Дрянь какая! Жалко, что ты сразу не рассказал. Но что касается Шуры, Тоська не врет, – неохотно признал он. – Я и сам несколько раз заставал ее то подвыпившей, то с сигаретой во рту... Видно, попала девка в нехорошую компанию...
– Вы не очень-то верьте россказням прислуги, – уже стоя в дверях, проговорил Матвей. – Неуклюжая слежка оскорбит Шуру, и она может натворить еще большие глупости!
– Дельный он парень, – с затаенной горечью проговорил Шерстнев, когда вдали хлопнула входная дверь. – Эх, и повезло Блинову с наследником! Не то что мне.
– Однако твои дочери учатся в университете, а Матвей, с грехом пополам получив диплом менеджера, уже третий год болтается без дела, – заметила Зоя.
– Ну что ж, достойные вакансии на дороге не валяются, – возразил Шерстнев. – Почем ты знаешь, может, я к себе его возьму! Главное, что Матвей вежливый, честный, уважает старших... Рита, а ты что думаешь о своем друге?
– Он благовоспитанный и симпатичный, но какой-то скользкий, – честно ответила Рита. – И вообще никакой мне не друг!
Шерстнев надул щеки и шумно выдохнул:
– Вот молодец, дочка, высказалась... Спасибо хоть за откровенность! Две поганки! Одна творит невесть что, а другая ее покрывает!
Неожиданно Рита почувствовала, что не может больше сдерживать все, что накипело на сердце. Пусть отец кричит и топает ногами!
– Шура давно не обращает внимания на то, что я ей говорю! – выпалила девушка. – Мои советы ее только раздражают! А если я начну ябедничать, это окончательно оттолкнет ее! И потом, разве у меня часто бывает возможность поговорить с тобой по душам? Мне еле удается вставить слово в твои монологи! Даже у мамы и то это редко выходит...
В этот момент Рита как никогда ясно поняла, какой смысл содержится в поговорке «правду скажешь – дружбу потеряешь»: отец, побурев от ярости, сжал кулаки, явно готовясь устроить непочтительной дочери очередной разнос. Но тут без стука распахнулась дверь кабинета, и мутный от злости взгляд Шерстнева тяжело остановился на простодушном личике Тоси.
– Как себя чувствует Шура? – немедленно взволновалась Зоя. – Пожалуй, я поднимусь к ней, – словно испрашивая разрешения, посмотрела она на мужа и тут же прибавила: – Риточка, и ты сходи со мной к сестре!
Мама явно хотела увести Риту до того, как разразится буря.
– Анна Осиповна велела передать, что Александре Геннадьевне уже лучше. А ходить туда, она говорит, не надо. Там такое... Анна Осиповна только успевает тазы менять. Не стоит вам на это смотреть, – неосторожно хихикнула Тося.
– Вас что, радует ситуация? – в тоне отца Рита уловила злость на безвинную женщину.
– Ну а как же! – простодушно разъяснила не ведавшая беды Тося. – Раз тошнит, значит, отрава из организма выходит.
– Я имею в виду не ваши действия по уходу за Александрой, а то, каким тоном вы позволяете себе тут разговаривать! Подготовьтесь к тому, чтобы завтра же передать свои обязанности новому человеку, – отбросил околичности Шерстнев. – Я полагаю, что агентство по найму пришлет мне другую горничную уже утром...
– Вы меня увольняете? – переспросила пораженная Тося. – За что?
– Только не воображайте себя обиженной, – ядовито-любезно предупредил женщину Шерстнев. – Кстати, из вашего выходного пособия я вычту стоимость плеера, который пропал зимой у нашего гостя. И скажите спасибо, что мне не хочется впутывать в дело милицию!
– Геночка, но так же нельзя! – попыталась урезонить мужа Зоя. – Может, это было недоразумение. Матвей ведь мог и потерять свой плеер! Неужели ты вот так возьмешь и выбросишь Тосю за порог?
– Папа, у Тоси старенькая мама и сын-школьник, – привела Рита аргумент, который ей самой казался неотразимым. – И без ее зарплаты они просто пропадут!
– Очевидно, горничную ты слушаешь охотнее, чем меня, – отметил отец. – Я не удивлюсь, если узнаю, что ты у нее дамские романы берешь, почитать на ночь!
– Что же в этом дурного? – попыталась заступиться за Риту мама.
– Да то, что разные там басни о любви – чтение для старых дев! А с прислугой следует держать дистанцию! – отрезал Шерстнев. – А вы с матерью распустили эту Тосю до бесстыдства! Вон гляди, что она себе позволяет!
Отвернувшись в угол, бедняжка мучительно пыталась сдержать рыдания.
– Геннадий Иванович, – почувствовав, что все смотрят на нее, выдавила Тося, – Богом клянусь, не брала! В глаза не видела никакого плеера!
– Папа, я ей верю! – пылко воскликнула Рита.
– Видишь ли, Пузырек, – начал Шерстнев, и детское прозвище, слетевшее с губ отца, обожгло девушку словно удар плетью. Рита и не представляла себе, что папа, так отдалившийся от семьи, отдавший бизнесу и тело и душу, все еще может называть ее как когда-то! Забавное словечко вселило в душу девушки мгновенную надежду, что в глубине души папа остался прежним... Но следующие слова Шерстнева, казалось, не давали этой надежде ходу. – Я понимаю, что тебе жалко Тосю. И не могу не признать, что доказательств ее вины у нас нет – только слова Матвея. Но, видишь ли, Матюша – человек нашего круга. А кто такая Тося? Почему я должен верить ей больше, чем сыну своего старого приятеля? Ты же сама говоришь, что у нее неработающие родственники, ей трудно... Проще всего предположить, что Тося не удержалась перед соблазном!
– Зоя Петровна, миленькая! Да что же это такое? – уже не пробуя сдержаться, в голос заплакала Тося.
– Как ты можешь вот так запросто испортить человеку жизнь? – прижала руки к вискам Зоя. – Гена! Мне стыдно за тебя! Тося работает у нас почти год, и в доме ни разу ничего не пропало!
Внезапно в сознании Риты будто чей-то мрачный голос сделал вывод: «Матвей солгал!»
– Допустим, ты права, – тяжело вздохнув, ответил жене Шерстнев. – Но тогда получается, что Матвей лгал? А зачем ему это?
– Матвей Андреич меня терпеть не может, потому что я все знаю про его шашни с Александрой Геннадьевной, – всхлипывала Тося. – Вот и хочет, чтобы меня выгнали, пока я вам не рассказала!
– Хватит утомлять нас демонстрацией чувств, – оборвал женщину Шерстнев. – Тоже мне свидетельница дворцовых тайн!
– Геночка, но так же нельзя, – простонала Зоя. – Мы ведь порядочные люди, в конце концов!.. Опомнись, не дай гневу себя ослепить!
– В отличие от тебя, я всегда держу себя в руках, – сухо ответил Шерстнев. – Пойми меня, Птичка, я не могу себе позволить жить чувствами. В мире конкуренции поступками человека должен руководить разум!
– Я, конечно, всего лишь твоя жена, – с горечью произнесла Зоя. – Ты оградил меня и моих детей от нищеты, кормишь и одеваешь... Но у меня все равно есть свои убеждения! И одно из них – то, что сердце часто бывает мудрее головы.
– Ну а я не могу позволить себе подобную роскошь! – с ноткой печали отозвался Шерстнев. – Тося будет уволена!
– Тогда я расскажу всем-всем ребятам и девчонкам из нашего выпуска, во что ты превратился, Гена! – вскинула голову Зоя. – Ведь когда-то тебя уважал весь курс. Помнишь, когда на заводе нам отказались заплатить за практику, ты добился справедливости! Не только для себя, но и для всех остальных! И Лора Губина назвала тебя «совестью курса». Видела бы она тебя сейчас!.. – Зоя безнадежно махнула рукой.
Рита с нетерпением ожидала ответа отца, а тот колебался, и его лицо отражало мучительную внутреннюю борьбу.
– А ну вас! Дамский благотворительный комитет! Делайте что хотите! – наконец выкрикнул он. – Пусть ваша обожаемая Тося и дальше бьет чашки и ломает пылесос. Ну что вы на меня любуетесь? Ступайте, займитесь своими обязанностями. В конце концов, я плачу вам за это деньги!
– Спасибо, Зоя Петровна... Маргарита Геннадьевна! – радостно вспыхнула Тося.
– А я здесь вроде и ни при чем – так, случайно проходил, – иронически фыркнул Шерстнев, когда повеселевшая горничная скрылась за дверью. – Ладно, теперь давайте наконец обсудим, что нам делать с Шуркой!
Только сейчас Рита поняла, как ожесточила отца жизнь в атмосфере вечной конкуренции, как в обмен на благосостояние ее некогда такой понимающий и добрый папочка пожертвовал самым ценным из того, чем может обладать человек, – сердечной теплотой, а может быть, и частицей души.