– Еще бы мне не помнить! – Лицо матери помрачнело еще больше.
– А какой счет потом пришлось оплатить в ресторане и в...
– Анна, перестаньте, с меня и так достаточно! Что уж старое вспоминать! Ведь весь этот кошмар длится уже больше года! – Голос Зои задрожал, лицо в стремлении удержаться от слез исказилось странной гримасой. – Полное впечатление, что Шуру кто-то специально учит вести себя подобным образом!
– Это Матвей Андреич, больше некому...
– Я попробую поговорить с ним, – решила Зоя. – Что ему нужно от моей девочки?
– «Что», «что», – помедлив немного, все же решилась домоправительница. – Приданое, что же еще!
– Анна!
– Александра Геннадьевна уже сейчас готова за Матвеем Андреичем и в воду, и в огонь. Еще бы, вы ведь ее в строгости растили. Лишнего слова не скажи, мини-юбку не надень... А с Матвеем Андреичем наоборот – чем хуже, тем лучше! Куришь – молодец, выпиваешь – так и надо!
– Кошмар какой-то, – с отвращением и искренним удивлением выговорила Зоя.
– Уж как она мучилась, пока курить училась, – не рассказать... Но упрямая, вся в отца – пересилила себя, дымит.
– Вот что мы сделаем, – после некоторого раздумья сказала Зоя Петровна. – Я попробую поговорить... Нет, не с Матвеем, а с его отцом. Андрей Николаевич очень порядочный человек, и уж он-то знает, как воздействовать на сына... А я, пока у Геночки подходящее настроение, добьюсь, чтобы он отправил Шуру в санаторий... Он и сам вроде не против, да все как-то откладывает... Там девочке подлечат нервы, проследят за ее диетой – Шура совсем исхудала, просто кожа да кости... А главное – в санатории девочку избавят от привычки к курению и... и...
– Да я понимаю, что вы хотите сказать, – кивнула Анна, очевидно сообразившая, как тяжко матери произнести страшное слово «алкоголизм».
– И вот тут, Анечка, мне понадобится ваша помощь, – справившись с собой, продолжала Зоя. – В ходе разговора я позову вас, чтобы вы подтвердили Геннадию Ивановичу мои слова. Расскажите ему то же самое, что сейчас поведала Тося, но... смягчите акценты, что ли... Вы понимаете меня? Никаких упоминаний о Матвее! Это выведет Геночку из себя, и он не захочет больше ничего слушать! И остальных предупредите... Одно неосторожное слово – и все может сорваться. Что тогда будет с Шурой, что?
Закрыв лицо руками, несчастная мать, уже не пытаясь сдерживаться, зашлась безутешным плачем; Анна Осиповна сделала движение к хозяйке, словно стремясь утешить ее... Однако было ясно, что никакими словами не смягчить того горя, которое обрушилось на материнские плечи; покачав головой, домоправительница бесшумно выскользнула из хозяйской спальни и пошла прочь по коридору, в задумчивости не замечая, что проговаривает свои мысли вслух:
– Настоящая рабыня в золотых кандалах! Во что богатый муж ее жизнь превратил! Дочь открыто и то защитить не смеет! Поневоле подумаешь: а нужны ли они, эти миллионы?
Глава 8
В квартире Шерстневых воцарилось мрачное спокойствие – все, и хозяева, и прислуга, делали вид, что ничего особенного не случилось. Однако произошедшее с Шурой и последовавшая за этим тяжелая сцена оставили неприятный след в душе каждого. После того как все же вызванный врач сказал, что дежурить возле «болящей» вовсе не обязательно, Рита отправилась к матери и нашла ее безутешно плачущей. Несмотря на все усилия девушки успокоить маму, Зоя Петровна с каждой минутой рыдала все горше, точно слова старшей дочери доставляли ей еще бо€льшую боль, чем поступки младшей. Кончилось это тем, что явившаяся на шум Анна Осиповна ласково, но твердо увела недоумевающую Риту из спальни со словами:
– Ты бы, Риточка, погуляла лучше! Вечер-то какой! Или вон Павел Ильич к ужину корзиночек напек... Не хочешь с молочком?
«Точно я маленькая и неспособна понять тревоги взрослых», – с некоторой обидой подумала Рита; однако на лице Анны Осиповны было написано столько неподдельной доброты, что девушка покорно кивнула, хотя совсем не хотела есть.
– Вот и чудненько! – преувеличенно бурно обрадовалась Анна Осиповна. – На кухне попьешь или тебе в столовую отнести?
По установившейся привычке Рита отправилась на кухню и села на свое любимое место лицом к окну. Но не успела девушка отхлебнуть глоток молока и откусить краешек действительно восхитительного пирожного со свежей клубникой, как за ее спиной раздался тихий голос Тоси:
– Там Зинаида Степановна тебя спрашивает...
Поспешно направившаяся в гостиную Рита не сразу узнала такую обычно подтянутую, моложавую соседку в одетой во все черное женщине, протянувшей к ней трясущиеся руки:
– Риточка, горе-то какое...
– Мы с мамой очень вам сочувствуем, – искренне произнесла девушка. – Да вы садитесь! Может быть, кофе?
– Да что вы, дорогая моя! – болезненно даже не вздохнула, а простонала Зинаида Степановна. – Мне кусок в горло не идет после того... Боже, какое горе! Орлов, мой Орлов!
Сейчас старушка отнюдь не казалась Рите смешной: пусть ее вид и одежда были комичны, но какое неподдельное горе читалось в каждом жесте высохших рук, в каждом звуке голоса!
– Что я могу сделать для вас? – спросила Рита. – Вы простите, но мама... не совсем здорова, она не может сейчас выйти из комнаты, – добавила девушка, предупреждая возможные вопросы.
– Ах, дорогая моя, как хорошо, что вы об этом заговорили! – На старческом лице появилось нечто что-то вроде удовлетворения. – Вы знаете, Борис Константинович... Наш управляющий... Он разъяснил мне, что правила кондоминиума не разрешают хоронить умерших питомцев около дома. Я понимаю, это разумно... Нельзя омрачать настроение живых мыслями о смерти... – Зинаида Степановна тяжело вздохнула. – Словом... Риточка, вы ведь часто ездите по нашему лесу верхом... Не знаете ли вы какой-нибудь укромный, но живописный уголок, где Граф Орлов мог бы...
– То есть где вы смогли бы похоронить его? – несколько бестактно уточнила Рита, но Зинаида Степановна, ничуть не обидевшись, согласно закивала окутанной черным кружевом головой:
– Да, да! Я и мои детки будем так вам обязаны...
– Кажется, я знаю кое-что подходящее, – после недолгого раздумья заявила Рита. – Примерно в километре отсюда есть глубокий овраг, по дну которого течет чистый, окаймленный густым папоротником ручей. На склонах оврага растут шиповник и жимолость, и среди кустов словно нарочно устроены такие ровные, пологие полянки... На одной из этих полянок вполне можно похоронить Графа Орлова! Вам даже не придется спускаться далеко вниз, выберем у самого края!
– Ах, как это чудесно! Мой Орлов будет спать среди цветов, под шум ручья... А потом я установлю на его могилке хорошенький белый памятник, а рядом – скамеечку... буду ходить туда с остальными детками и навещать моего бедного, милого... – на мгновение на покрасневших, опухших от плача глазах старухи показались слезы, однако она тут же взяла себя в руки. – Риточка, я так благодарна вам! Но... Не могли бы вы довести доброе дело до конца? Борис Константинович уже выделил мне людей, которые выкопают могилку... Не могли бы вы присоединиться к нам и показать это место? Все-таки нехорошо будет, если придется долго блуждать по лесу с телом Графа Орлова...
Еще утром представившаяся при этих словах картина показалась бы Рите нелепой и нестерпимо смешной. Однако тяжелые дневные раздумья не прошли для девушки бесследно, и теперь при виде искренне взволнованной Зинаиды Степановны она испытывала лишь жалость к несчастной старухе и раскаяние за свое прошлое отношение к бедняге.
«Я должна искупить свою вину, – решила Рита. – Пусть даже Зинаида Степановна ничего не замечала все эти годы... Но перед самой собой я просто обязана быть честной!»
– Я и сама хотела попросить у вас разрешения проводить Графа Орлова в последний путь! – решительно произнесла Рита.
– Ах, дорогая, как это чудесно! – умилилась старушка.
– Подождите, пожалуйста, я только надену что-нибудь черное, – добавила Рита и поспешила в свою комнату. Однако, осмотрев свои туалеты, развешанные в гардеробной, Рита поняла, что ни одно из имевшихся у нее платьев, несмотря на то что среди них были и черные, не подходило для торжественной и печальной минуты. Все они были слишком нарядны, почти фривольны – гримаса современного представления о моде, в которой черный цвет из цвета траура стал принадлежностью вечерних платьев, символом сексуальности.
«Это не годится и это тоже... Брючный костюм? Но он зимний, теплый... Я просто сгорю. Что же мне делать?» – Рита была почти в отчаянии. В это время в помещение гардеробной, катя за собой пылесос, вошла Тося.