Елена Левашова - Расправить крылья

— Послушайте, доктор, мы можем поговорить наедине? — осторожно спрашиваю я, метнув взгляд на Риту. Она продолжает спокойно спать. Не понимаю, что могло перемениться в ней за этот час? Та ли это Рита, которую я знаю? Упертая, целеустремленная, прямая? Пытаюсь воспроизвести в голове картинку плачущей от шокирующего диагноза жены, и не могу: что-то здесь не сходится. Рита даже новость о смерти собственной матери восприняла стойко, как и известие о тяжелой болезни свекрови.

— Пройдемте в мой кабинет, мистер Иволгин. — Доктор Шрёдер взмахивает ладонью.

Мы проходим в уютную комнату с высоким, во всю стену, панорамным окном, через который открывается вид на зеленый сквер. Доктор устало опускается в мягкое плюшевое кресло возле окна, а фрау Мюллер становится у него за спиной, больше напоминая ангела-хранителя, а не переводчицу.

— Я буду с вами честен. — Произношу я, отыскивая в глазах строгой фрау понимание. Бесполезно — она словно видит меня насквозь и заранее знает, что я скажу. Смотрит исподлобья, с нескрываемым осуждением. — Мы давно не живем с Маргаритой, как супруги. И… если бы не болезнь, развелись. Не думаю, что я тот человек, которого вы назвали «крепким плечом» и поддержкой. Я уважаю Маргариту, как мать моей дочери, но обрекать себя на отношения из-за жалости или чувства вины, не хочу.

— Ваша жена так не считает. — Голос женщины походит на рассыпавшиеся по мраморному полу стеклянные шарики: дрожащий, раздражающий высокими нотами… Не к месту вспоминаю, как соскучился по голосу Лизы — тихому шелесту, ласкающему слух, как морской бриз.

— Я вас не понимаю. Вы обсуждали с Ритой наши взаимоотношения? — бросаю я.

— Когда мы зашли в палату, госпожа Иволгина плакала и сокрушалась, что скоро вы ее бросите.

— Черт…

— Вот именно. Заклинаю вас, мистер Иволгин, отложите неприятные разговоры. Не будьте отъявленным циником. Дайте ей время принять свою инвалидность, помогите смириться. Маргарита совсем одна… Одна на всем белом свете. — Давит на жалость доктор, а фрау вторит следом.

— Спасибо за совет, герр Шрёдер. Когда мы можем вернуться на родину?

— Дней через десять, не раньше. 

Сухо прощаюсь с доктором, почти физически ощущая взгляд фрау Мюллер, пронизывающий до позвоночника. Опускаю бессильные руки в карманы брюк и выхожу на улицу, под теплое, обласкивающее кожу немецкое солнце. Как же нежно оно пригревает, будто издевается… Вот тебе и Париж, и счастье, и любовь… Идиот. И как я сразу не догадался, что расспросы Риты о моей личной жизни неспроста… Только зачем ей понадобилось играть со мной, устраивать показательное выступление перед доктором? Выставлять меня мерзавцем в его глазах? Ее не извиняет даже болезнь. Проклятое солнце пригревает что есть силы, а я огибаю сквер и скрываюсь в аллее между старых кленов. Не могу справиться с обуревающими душу злостью и досадой. Вот как мне сейчас смотреть Рите в глаза? Деланно улыбаться и не замечать, что «она так не считает»? Опять лицемерить и играть? Мои размышления отвлекает вибрация телефона. Она некстати врывается в идиллические звуки шуршащих на ветру желто-красных листьев.

— Да, Вась. — Достаю из кармана пиджака телефон и сажусь на деревянную, украшенную вычурной ковкой, лавочку под елью.

— Егор, юристу необходимы некоторые уточнения: сумма ежемесячного денежного довольствия, срок обязательств по поводу лечения и реабилитации.

— Я все пришлю в течение часа. Планы меняются, Вась. Я полечу в Париж из России.

— Все-таки решил подготовить Риту?

— Да. Я не думал, что… это окажется такой проблемой.

— Тебе забронировать билет в Париж? Лилечка найдет самый быстрый и дешевый.

— Не стоит. Спасибо, Вась.

Пахнущий влажной листвой воздух успокаивает разгоряченную кожу и упорядочивает мысли. Нормальное солнце. И осень тоже нормальная. Чего я так разозлился?

Полный решимости, я возвращаюсь в больницу. На ходу снимаю пиджак, расстегиваю верхнюю пуговицу рубашки и закатываю рукава до локтей. Готовлюсь к разговору с больной женой, как к бою на ринге.

Тихонько поднимаюсь по ступенькам крыльца, преодолеваю длинный коридор и распахиваю дверь палаты, сталкиваясь с потускневшим взглядом Риты.

— Привет, — шепчет она. Уголки ее пересохших губ кривятся в подобии улыбки.

— Похоже, нам нужно серьезно поговорить, Рит.

— Не сейчас. Пожалуйста, Егор. Мне нужно время.

— У меня его нет.

Егор 

— Егорушка, ну что ты говоришь такое? — нежно щебечет Рита. — Куда нам теперь друг без друга?

— Поверить не могу! Ты ли это говоришь, Рит? — я оседаю на больничный пластиковый стул и бессильно опускаю голову. — Наконец, оценила меня? Или как это теперь называется? Раньше ты не питала ко мне такой крепкой привязанности. Когда бегала за своими бандюками днем и ночью.

— Прости меня, ладно? — всхлипывает она и утирает слезы ватным шариком. — Да, оценила. И я дура… да. Что не замечала, что…

— Прекрати, пожалуйста. Ты знаешь все обо мне и… Лизе.

— Не верю я в такую быструю любовь, Егор. — Рита пылко взмахивает руками, будто это не она часом назад спала под действием успокоительного препарата. — Вы на курорте встретились, переспали, как кролики, прости господи… Ты ничего не знаешь о ней. — Рита кисло поджимает губы.

— Довольно, Рит. Не вижу смысла продолжать этот разговор. Лиза носит моего ребенка, ты знаешь об этом?

— Знаю. — Цедит она сквозь зубы и на мгновение отводит взгляд. — Я тоже мать твоего ребёнка и как никогда нуждаюсь в муже. С которым, между прочим, прожила почти двадцать лет.

— Ты нуждаешься? — взрываюсь я, поглядывая на дверь. Не хватает, чтобы персонал больницы сбежался послушать наш спектакль. — А я в чем нуждаюсь, тебе известно? Я оставил любимую женщину, чтобы полететь с тобой в Гамбург. Я много месяцев жертвую своими интересами ради тебя, Рита. А ты… делаешь вид, что ни о чем не знаешь. Тебе так удобно, да? И весь этот цирк, устроенный перед доктором... Чего ты добивалась от них? Жалости и участия?

— Егор, ты же хотел сойтись? Ну не верю я в любовь с первого взгляда! Мы же любили друг друга… — канючит она. Жалко и некрасиво.

— Скажи… А вот тот репортаж из больницы — твоих рук дело, да? Ты сама придумала выбросить интервью в сеть, чтобы Лиза увидела?

По виноватому взгляду Риты понимаю: я попал в точку. Все это время она манипулировала мной, давила на жалость, испугавшись остаться одной.

— Я просто обдумала все. — Хрипло шепчет она, нервно потирая неподвижные, словно одеревеневшие ноги. — И я все чувствую, Егор. Ну… там. Как женщина, я все могу.

— Рита, если бы не нападение, ты вряд ли обо мне вспомнила. — Глубоко вздохнув, качаю головой. — Так и бегала за преступниками до старости. Через десять дней мы летим домой, а там… ты подпишешь заявление о расторжении брака.

— Послушай, ну не руби ты сплеча! Хочешь, ходи к своей Лизе, помогай с ребенком. Но не разрушай семью! Подумай о дочери, Егор.

— Радуся желает мне счастья. И, кстати, ей нравится Лиза.

Я хочу как можно скорее прекратить неприятный разговор. Не желаю видеть отчаяние, застывшее в ее глазах, слышать унизительную мольбу и чувствовать накаляющее воздух напряжение.

— Да у твоей Лизы муж имеется. Предприниматель Матвей Виноградов.

— Бывший муж. Я смотрю, ты полностью осведомлена обо всем.

— Я следователь, Егор. Один мой звонок, и…

— Мы возвращаемся домой, и ты подписываешь документы. Это мое последнее слово.

— Егор, а Лизе понравится, что ты бросил парализованную жену? Как Рада отнесется к твоему решению? Я все-таки ее мать.

— За что ты так со мной, Рит? — теперь в моем голосе слышатся просительные нотки. — За что наказываешь? Разве я недостаточно для тебя сделал?

Она тушуется. Отпускает раздутую, как воздушный шар гордость, и обреченно вздыхает. Трет виски и лоб, пытаясь подыскать достойный ответ.

— Извини, Егор. Ты прав. Я дура, а ты достоин счастья. — Наконец, произносит она.

Я кривовато улыбаюсь, прикусив язык. Не хочу озвучивать свою радость и начинать бессмысленный разговор по новой.

Небо Гамбурга недовольно хмурится и выстреливает тяжелые дождевые капли. Настоящая, похожая на русскую осень. Вязкая и пахнущая влажной листвой, серая, как моя тоска… Я ничего не знаю о Лизе — ее телефон по-прежнему молчит. Но я твердо знаю, что улажу необходимые формальности и найду ее. Отыщу из-под земли.