ТИНА ВАЛЬЕН
Распятый Ангел
Роман
МОСКВА
Посвящается моему ангелу, доченьке Алёнке
На большой веранде деревянного дома, расположенного на окраине деревни, уютно устроились в креслах-качалках две женщины. Рядом с ними на низком столике стоял пузатый самовар и изящные вазочки с вареньем. Вдали виднелась полоска леса, слева – берёзовая роща, среди которой проглядывали кресты и памятники, а над нею возвышался купол колокольни. Женщины пили чай, любовались предзакатным небом и о чём-то говорили.
Лицо одной из них можно было назвать классически правильным: высокий лоб, прямой нос, выразительные тёмные глаза, черные волосы. Его не портила чуть саркастичная улыбка красивых губ и короткая стрижка, завершающая стильный образ. Женщина была, скорее всего, городской гостьей.
Вторая женщина, явно хозяйка, была прямой противоположностью первой и на её фоне выглядела милой пастушкой с русой косой, большими серыми глазами и по-детски припухшим губами. Обоим было лет за сорок, хотя при вечернем освещении они казались гораздо моложе.
Едва заметную нервозную напряжённость первой уравновешивала почти смиренная безмятежность второй, которая с доверчивой нежностью смотрела на гостью и внимательно её слушала.
– Название твоего романа слишком претенциозно, и тема женских судеб уже надоела. Почему не мужских? Это сегодня намного актуальней. Взвинченные девушки и печальные юноши, потом мужественные женщины и вялые мужчины. Как это изменить – вот главная тема современности! Мужество женщины – нонсенс, парадоксальная реальность. Вопрос в том, как восстановить статус-кво? Как остановить этот тотальный радикальный воинствующий феминизм, который так пугает мужчин? – Гостья на минуту задумалась, а потом рассмеялась и выпалила, – Так вот кто твой распятый ангел?! Побелевший от страха и с голубиной сущностью современный мужчина?
Собеседница хоть и улыбнулась, но сильно побледнела.
– Милая моя, только сознание не теряй, пожалуйста. Шучу я! Шу-чу, «чу-щу» с буквой «у». Я же не сказала – с голубой! С голубиной, как у Обломова. Бог мой, неужели с прошлого века всё это и началось?
Гостья вздохнула, налила себе и подруге горячего чаю, накинула ей и себе на плечи пледы и снова заговорила.
– Душенька моя, ты написала роман о времени, которое распинает именно таких добрых ангелов. И в таком случае название романа оправдано. Только почему в твоём романе нет тех злобных и коварных злодеев, которые подстерегают жертв за каждым углом и приколачивают их к крестам? Если есть агнцы, то должны быть и палачи. Ты смотришь телевизор? Что не сюжет, то сплошной триллер. Это и есть наше время, милостивое к палачам и жестокое к жертвам.
Хозяйка дома зябко поёжилась, потеплее укуталась в плед и нехотя пояснила гостье:
– От него мне и захотелось спрятаться в своём придуманном более милостивом мире, но у меня не совсем получилось. Я много думала и поняла, что в каком бы мире мы не жили, в любом из них каждому человеку судьба преподносит чащу страданий, только одним вначале, как испытание, другим в конце, как наказание. И только испив её до дна, мы способны к состраданию и покаянию. Покаянию, потому что иногда мы сами распинаем своих ангелов на кресте своей судьбы.
– Всё, меняем тему! Оставляй своё продуманное название! Хотя в романе больше оптимизма и радости. «А в остальном, прекрасная маркиза, всё хорошо, всё хорошо!» Живи и радуйся. Только почему-то не радостно.
– Не потому ли, что ищем любовь с закрытым сердцем, не верим ни во что и ни в кого, даже в себя, и безнадёжно больны страхами?
– А как иначе, если весь народ распяли на кресте противоречий, поменяв строй, а вместе с ним потребовали изменить его сознание и веру?!
– Вот и ты о кресте, – улыбнулась хозяйка.
– Ну, сегодня без него и веры никуда! Вчера обожествляли Ленина, с его идеей бескорыстия, а сегодня, будьте добры, молитесь на Адама Смита с идеей личной выгоды и корысти. Ты хочешь, чтобы после такого изуверского насилия люди всё ещё во что-то верили и жили без страха?! Трудились ударно и оказались за чертой благополучия, верили искренне в светлое будущее, но кто только не погрел на этой вере свои грязные ручонки?! Горький опыт рождает цинизм: не раскрывай объятия – не дай себя распять. И межчеловеческое пространство всё увеличивается, становясь непреодолимым. Рвутся родственные связи. Самые близкие люди становятся далеки друг от друга, даже находясь рядом. Живём в такое время, когда даже свет в конце тоннеля может оказаться встречным поездом. Хотя оно для нас всегда было одинаково беспощадно. Раньше задыхались без информации, существовали, ничего не слыша, не видя, не говоря, как три пресловутые обезьянки. Сегодня душит её избыток. Глаза открылись и вылезли из орбит. Уши освободились от ваты и завяли. Из ртов вытащили кляпы, и все заголосили разом. Садом и Гоморра. «Мы ждём перемен!» И дождались! Но не просветлели, а почернели, и это чёрное в нас способно распять кого угодно. И не потому ли, что жертвой стали снова мы?
– Мы, то есть народ? А когда он не был ею? – спросила хозяйка, тихо вздохнула и продолжила, – И при любых потрясениях он всё-таки верил, любил и надеялся. Мы с тобой разве не так живём? Сегодня я тебя не узнаю. Случилось что-то плохое? Ты никогда на свою жизнь жаловалась: более чем благополучная семья. У тебя – и проблемы?!! Нонсенс. Главная героиня наполовину списана с тебя.
– В романе многое не понятно. Почему ты не изменила имена подруг, но изменила их судьбы?
– Наши имена были для меня в тот момент спасательным кругом, я не могла от них отказаться. А потом… Трудно в это поверить, но потом каждая из нас стала сама выписывать свою судьбу… иную, и получилось то, что получилось.
– Я где-то читала про параллельные миры, в которых тоже живём мы, но иначе. Может быть ты заглянула туда? А знаешь, получилось даже символично. Как не крути, а судьба у женщин нашего поколения одна, не завидная.
– Не надо спешить с выводами и кодировать будущее. У тебя было и будет всё хорошо!
– Смотря с чем и с кем сравнивать…
– Когда живёшь рядом с кладбищем, сравнение более чем очевидно: радость жизни – в ней самой.
– А когда рядом с элитными дворцами воров, закрывающими солнце?
– Пусть радуются, пока на воле. Чёрт с ними, он обязательно подведёт…
– Хорошо бы не к монастырским стенам, а сразу к тюремным воротам. Только государство на их стороне. Оно первым напало на собственный народ, лишив накопленных рубликов. Вероломство беспрецедентное. Бандиты и те заранее кричат при этом: «Всем лечь на пол! Это ограбление!». После этого и они перестали стесняться. Воруют и пируют на глазах у всех. Пусть не дразнятся!
– Будь умнее, отойди подальше. В тебе рождается обыкновенная классовая ненависть. Привыкай.
– Многие и отошли… в мир иной. У тебя здесь тишь и благодать, и ангелы летают, наверно. А я выеду завтра на кольцевую автодорогу, на которой сплошь черти на крутых танках, и горе мне в моей консервной банке. В такой момент очень хочется, чтобы впереди летел непобедимый ангел-хранитель в доспехах. Дома вечером включу на минутку телевизор, а там снова бесы, которые скупили каналы и куражатся над всей страной.
– Что не зависит от времени и примиряет с ним: жертва никогда не станет палачом, а палач – святым. Выбор за нами. Христос – жертва, но на него молятся до сих пор.
– У него не было детей! Нас, строителей коммунизма, с ненужными теперь глупыми светлыми идеалами выкинули на свалку. Понятно, своё отработали. А как дальше жить нашим детям? Свалку эту оставим им в наследство? И вместо морального кодекса библию в утешение. И с детского сада не знающие предела детки «крутых менов» начнут унижать их, знающих предел и заповеди. «И повторится всё, как встарь…»
– Продай со свалки что-нибудь и купи им учебники. Новое время не так уж плохо: научило даже нас считать деньги, правда, больше в чужих карманах. А дети узнают цену своим, заработанным! И свалку сделают прибыльным бизнесом. Что ты уцепилась за крайности?
– А у тебя сплошной позитив. Конечно, можно просто нормально жить. Только не дают! Потому что связаны мы со временем, в котором живём, крепкими нитями.
– Не куклы. Оборви и освободись.
– Стать схимницей, как ты? Освободилась от грешного мира и наказала себя одиночеством. Крайность из крайностей. Такая цена за одну свободу?